Как все закрутилось, запуталось! Ни черта не разобрать. Весна, холод, тьма. Желудок булькает полулитром "монастырской избы" и литром дорогого пива. Справа... нет, по левую руку - стадион. Играет кто-то против кого-то. Ну и что?.. Какое мне теперь до всего дело? Я всего лишь хотел быть пьяным. Для того и затеял всю кутерьму. Ресторан. Кушанья разные. Не для того, чтобы отпраздновать день рождения, тем более до него еще о-го-го! Неделя. Вечность. Мне нужно было напиться, по-свински нажраться. Не вышло. Не получилось.

Я вот иду и жалею себя. Это вредно, но иногда помогает. Сейчас как раз тот случай, когда вредно, но я этого не понимаю. Смотрю на людей, - кажется, и они должны жалеть. Но нет, все проходят мимо и всем глубоко наплевать на меня и все мои проблемы. Оттого я жалею себя еще больше.

Осталось всего несколько десятков тысяч. Были тогда такие деньги - портянки, как их называла моя бабка. Останавливаю машину:

- До Белокаменной за чирик?
- Садись.

Еду, еду - хорошо. Всегда любил кататься на машине. Чувство свободы. Нет обычных неудобств - ни остановок, ни толкающихся старушек. Но, где на автобусе - сорок минут, на машине двадцать. Пришлось выходить. И что? Зачем приехал? Сажусь на автобус. Пару остановок назад. Перекресток. Светло, как днем. Киоск. Светофор мигает желтым: плевать, мол, мы на вас хотели - до одиннадцати регулировали, а там - как знаете. Бог даст, и не собьет пьяный лихач. Людишки стоят, ждут автобуса. Пускай ждут - мне не по пути. (Гы-гы! У них-то есть путь, а у меня нет!) Пропускаю один, второй, третий... Надоело. Чего жду? Знаю: ночи - настоящей, безлюдной. В ботинке под ногой лезвие. "Нева".

Перехожу улицу, смотрю - "бригада" сидит, клиентов ждет. Пошептались. Один неуверенно подошел.

- Братишка, закурить не найдется?

Даю штучку Marlboro.

- Можно парочку?

Отчего же, можно и парочку. Отходит. Я сам белокаменский, знаю, что к чему. Ловлю тачку поскорее. Сажусь. Слышу, закрывая дверь, досадное:

- Я же говорил!..

Упустили, ребята, клиента, ха! Видел девчонок по пути сюда. Подцепить, пока есть деньги? Выхожу. А денег уже почти нет. И девчонки уже смылись. Темно, холодно. Что делать на безлюдной остановке ночью? Снова тачка. Джип.

- До центра...

- Тридцатник! - тоном, не приемлющим возражений, кидает увалень за рулем. Сажусь. Салончик - что надо. Отогреваюсь. Музыка - хэппихардкорообразный евро-поп, Blumchen, кажется. Класс! Свет фар. Дорога перед глазами льется под колеса. Ух, едем!

- Где тебе? - пренебрежительно, будто бы не я, а он платит мне, шипит увалень, ударяя на первом слове.

- На Павлова, возле киоска.

- Где это, Павлова, чего-то я не знаю, - бормочет увалень уже неуверенно. Может, смутился, оказавшись не хозяином ситуации? Или просто увидел в моих глазах чего? Перекидываюсь с ним репликами, объясняя. Вижу - боится. Хорохорится. Грубит по инерции. Но боится.

- Тут останови, - выхожу, расплачиваюсь последней тридцаткой. Не спеша, "круто", увалень разворачивается и уезжает. Но уезжает недостаточно медленно, видно - едет "от греха подальше"... Пушкина. Местный Арбат. Фонари. Менты. Прохожу мимо нарочито медленно и уверенно. Пронесло.

Долго иду по ночному центру. Ни души. Забредаю в подъезд. Отдыхаю. В одном из близлежащих домов жил когда-то мой друг детства - Вадя. Как сейчас помню: зайдешь к нему, постучишься. Открывает мать:

- А Вадя дома?

- Здравствуй Паша. Да, сейчас, проходи...

Замечу, родичи (вот оно, словечко из golden infancy!) у него были интеллигентами до селезенки. Я был слишком мал, чтобы осознать это, но с ними было всегда хорошо. Тепло, что ли? Не пренебрегали они людьми, не хотели себе позволить. Даже такими пролетарскими выродками, как я. Надо полагать, по "морально-этическим соображениям". Вот вам пример обращения с детьми! Ни упреков, ни сюсюканья, ни этого высокопарного: мал еще, чтобы с взрослыми разговаривать! Видел их пять раза в жизни (мне было тогда лет шесть), а помню до сих пор. Идеальные люди.

Подъезд. Холодно. За всеми дверьми тихо. Достаю бритву. Аккуратненько режу вены. Слишком высоко и слабо. Больно. Еще раз - пониже, но все же слабо. Третий. Возле самой кисти. Потекла, родимая! Как хорошо. Все отодвигается, уходит. Надо присесть. Хорошо! Но - увы. Слишком холодно. Ручеек затихает и останавливается. В висках колотит: "Mors! Bis! Bis!" Но нет. Три раза. Довольно. Засыпаю на ступенях.

Утром просыпаюсь от щелчка открываемого замка. Бегу вниз. Отряхиваюсь и иду обратно. Будто по делу. Рука ноет. Холод собачий, хочется кушать и курить. Тру, отогреваю уши и руки. Кашлянув разок, слышу отголосок гулкого эхо. Идиотски смеюсь...

Эхо! Вот в чем суть. А ведь я знал, что не сделаю. Знал еще в самом начале, когда закрывал дверь своей квартиры. Когда выходил на лестничную клетку. Незнакомый голос - детский, женский? Окликнул по имени, и все. Донесся непонятно откуда, испугал. Я посмотрел наверх, прислушался. Нет никого и тишина. Решил, на улице кого-то окликнули, а мне показалось, что меня. Но что-то было не так. Сейчас все понятно. Эхо, эхо не было! Но была мысль, отчетливая, ясная, но какая-то... чужая что ли? Я подумал, что это - мой ангел-хранитель.