1. Общие впечатления.
Я еду в трамвае, пялюсь в окно. В который раз вижу до остервенения знакомые пейзажи и знакомых людей. Грязных, вонючих, ебучих. Блять. С удовольствием бы кого-нибудь из них прирезал. Ненавижу этих двуногих скотов.

-Мама, когда ты мне на ногах ногти то пострижешь, - спрашивает девочка свою маму. Та пьяная в жопу не однократно облеванная открывает рот и мычит, сука, как корова. Старая пропитая корова с ебаными высохшими сиськами. На неё смотрит очкастый студент, и хуй его, между прочим, стоит. Стоит. Стоит.

Обещает быть весна долгой…

На "Первой Дачной" залезла толстая мужеподобная девушка с какой-то ебаной собакой. Села на сиденье, собаку посадила на руки. У собаки потекли на впереди сидящего слюни. Но тот как будто бы ничего и не замечал, по-прежнему смотрел в окно. Лох. Сучий лох. Тварь. Ебать таких надо в жопу. Пусть знают суки, что нельзя ни на минуту расслабляться. Что надо постоянно быть зверем. Надо рычать. Надо рвать всех и каждого. Иначе? Иначе будешь стоять раком, тебя беспрерывно будут ебать. Беспрерывно будут унижать. Беспрерывно будут опускать. Закон природы. Закон Ебучего Человечьего Общества

-На тебе, сука.
Из дула шотгана не успевает еще развеяться дым, как я снова нажимаю на курок. Рука вместе с сумкой разбивает окно киоска Роспечати. Она ничего не понимает и падает на ступеньках. Всегда будущие пассажиры давят её каблуками. Но не сегодня. Выстрел. Будущие пассажиры становятся прошлыми людьми. Кондуктор не выдерживает и блюет.

Кто я? Мой член из двенадцати сантиметров и восьми миллиметров. Простите, но нам нужны люди с профессиональными навыками или с высшим образованием.

Детская это игра - ебать резиновых кукол. Сколько вам?
Три килограмма грязного картофеля, два коробка спичек и бутылку уксуса.

-Ну что ты смотришь, сука.
-Это не я, это он.
Из хитина вылезает детина. Панцирь сдержанности рассыпается в разноцветную пыль, и вот я уже трясусь от страха в зассаном подвале кирпичной девятиэтажки, тифозная собака предлагает мне свой ужин, и я его ем.

Привет, рукопожатие, поцелуй в щечку.

2. Изнасилование.
На "Восьмой Дачной" в трамвай вошли чекисты. Молодые бритые ребята, одетые в черную глянцевую кожу.
Со знаменем в руках. Поющие гимны дружественных нам республик и рыгающие квашеной капустой. Небритые, потные, пьяные.
Чтобы их как-то идентифицировать, назову их Номер 1, Номер 2 и Номер 3. Большего они, поверти, не заслуживают.

Номер 3 пустился в присядку. Остальные двое хлопают.
Номер 2 пустился в присядку. Остальные двое хлопают.
Номер 1 пустился в присядку. Остальные двое хлопают.
Блять, да сколько же можно это терпеть?

Номер 1 увидел неподалеку одиноко стоящую грудастую девку. От этого хуй в его кожаных штанах брызнул, наверное, сразу. Как будто бы он не видел фуменов ни разу в своей пропитой нацисткой жизни. Как будто бы он как собака почувствовал спрятанный тампоном запах перманентной течки.

Он подбежал к ней и ткнул указательным пальцем в её единственный глаз. Чтобы она не запомнила его лица. Чтобы она не почувствовала вонь его беззубого рта.
Когда она схватилась за лицо руками, он засунул свою правую руку в её растянутые трико, а левой полез в бюстгальтер. За сиськами. За дойными сиськами.

Раскусив всю хуйню, баба начала сопротивляться, хотя по мокрому пятну между её ног было видно, что тело её вовсе не против чуть-чуть поебаться, и что вагина её уже потекла. Словно сливочное масло в горячей гречневой каше. Словно пластилин на батарее городского отопления.

Номер 1 прыснул ей в нос газовым баллончиком, и сучка сразу же успокоилась. Вся нравственность её была смыта дешевым аэрозолем. Он стянул с неё трусы, и пассажиры увидели заросшую лобковыми волосами ярко красную пизду, клитор у которой висел как вялый пенис у новорожденного ребенка. Номер 1 начал её мять, словно мял тесто, из которого впоследствии бы получились охуенные пирожки. С повидлом, с капустой, с рисом с мясом. Или еще с какой-нибудь тому подобной хуйней. Что потекли уже слюнки? Но... Это была всего лишь пизда. У половины всего человечества есть это грязное, вонючее добро. Развлечение обывателей и всевозможных закомплексованных ублюдков.

Я пытаюсь смотреть в окно, но вонь женских половых органов, не дает мне спокойно это делать. Я опять поворачиваю голову и вижу, что баба уже стоит раком, а Номер 1 завывая и путаясь в порванных капроновых колготках её ебет. Рот у бабище завязан её же трусами, с которых на пол отваливается кусками засохшее гавно.

С большим ранцем на спине смотрит на все происходящее школьник и жалеет о том, что Номер 1 и грудастая баба не его ровесники. Смотреть на дядь и теть ему все-таки не так интересно, хотя, безусловно, приколоться можно.

Старушка вспомнила вид своего тела и в очередной раз пожалела себя мыслью, что все такими станут…

3. Самовыражение.
Мне по голове ударяют ногой.
-Ну что, бычара, интересно смотреть? Ради чего самовыражаешься? Мир что-ли наш не нравится?

Номер 3 пустился в присядку. Остальные двое хлопают.
Номер 2 пустился в присядку. Остальные двое хлопают.
Номер 1 пустился в присядку. Остальные двое хлопают.

-Мы чекисты, в отличие от пидарасов, хоть идею имеем. И какать нам приятней. Анальные мышцы у нас не растянуты.

4. Очередная депрессия.
В который раз стою перед зеркалом нагишом и смотрю на свои узкие плечи, на свою женственную задницу и на свой крохотный член. Может я гибрид? По моей груди ползает муха и целует меня своим хоботком, этим доставляя мне насекомое удовольствие. Сквозь занавески пробивается солнечный луч, падает на мою залупу и испускает в результате термоэммисии похотливого солнечного зайчика, ослепляющего мне глаза. В руках моих линейка. Я прикладываю ее к дергающемуся от вожделения члену и замеряю его размер в сантиметрах по Цельсию. Двенадцать. У самого его основания на теле остается красный рубец от только что посетившего это нежное место измерительного прибора. Из глаз моих текут слезы. Одна из них падает на муху, сшибает её и, смочив чувствительные крылья насекомого, разбивает его об ворсинки старого половика. По пропитанным потом и одиночеством стенам стекают зеленые вонючие внутренности…

На хуй вообще что-то бросать?

Сергей Трехглазый.