Василий примерился и ударил. Челюсть мужчины ушла вниз и влево, потом смачно хруснула и повисла. Кровь, смешанная со слюной, тонкой тягучей струйкой закапала с рваной губы. Глаза остекленели. Василий вгляделся в эти ничего не выражающие бусины, широко - аж треснули суставы в плече - размахнулся и ударил снова. Мужчина рухнул в сырую ночную траву. Тело его как-то сразу обмякло и расползлось, прижимаясь к земле словно тесто. Лицо спряталось в полынном кусте. Василий присел на корточки, одной рукой взял мужчину за волосы и, повернув к себе голову, принялся всматриваться в обезображенные черты.
- Што, милай? - с каким-то даже нечеловеческим удивлением спрашивал он у головы, - Што ты сейчас чувствуешь? Вот там, внутри себя, внутри мускулов твоих сжатых и мясца сального? Не смотришь, не слышишь, ничто до тебя не доносится от нашего мира. Што-то же там у тебя внутрях-то копошится! Дышит тихо, как мышь в сыром подполе, скрежещет зубками? Што, нет??
Василий снова четко и хрустко ударил в лицо, прямо в переносицу. Хрипнули тонкие косточки-хрящики, точь-в-точь как свежий белый чистый утренний снег скрипит под ногами.
Он продолжал тупо и остервенело бить, пока лицо не стало походить на упавший с седьмого этажа арбуз. Тогда Василий, переведя дух, присел рядом с телом, достал окровавленными твердыми руками пачку, закурил. Задумался. Пелена, застилавшая глаза, постепенно как бы рассеивалась, обнажая чистые глаза Василия. Он докурил, бросил окурок, притоптал его, и, не глядя на тело, медленно пошел к подъезду.

Терентий