Часы на стене показали, что время где-то в районе 5 часов, чего дня или утра я определить не смог, в глазах по-прежнему было темно и размыто. С улицы, донеся шум машин и детские крики, вечер, автоматически определил я, да какая разница, и тупо уперся на толстый слой пыли на крышке старого поломанного пианино, как оно попало сюда, медленно поднялся и почувствовал во всем теле напряжение и дрожь от движения, интересно, сколько еще шмали осталось, роясь в куче из кусков газет и коробков, сквозь узкий прорез в шторах ударил, луч заходящего солнца, что навело на мысль, но не пробило, захотелось пить.
В мыслях, где-то отдаленно, что-то волновало и тревожило, но движения были точными, я одел, какое то старое пальто, несмотря на июньскую жару, оно немного согрело, чиркнула спичка, давно знакомый вкус вдарил в легкие, немного стало спокойнее. На полу валялись какие-то бумажки, осколки бутылок, где-то окурки, где-то местами в стенах висела штукатурка.
Снова сажусь на кровать, мысленно ощущая прилив сил, расширенные зрачки глаз не реагируют на воздух, как будто, что-то забыл здесь, пронеслось и угасло в мозгу.
Я медленно подхожу к окну, старая рама со скрипом открывается, половины стекла на нем уже нет, острые концы его притягиваю иссохшие руки, голова медленно сползает в низ, лишь краем глаза теряю солнце, в нос бьет резкий запах, только начинающей отцветать акации, какое то броуновское движение на улице, все куда-то бегут и торопятся, какая теперь разница, все равно смысл жизни не в этом, проходит мгновение, и лишь замечаю, как летят надо мной и вместе со мной белоснежные цветы акаций, подымаемые ветром в блеске заходящего солнца, но вот детские крики затихают, немного свиста ветра и легкого ощущения, уносящего навсегда от иллюзий и обмана.