К вечеру небо обрушилось на море непогодой. Лил крупными каплями ледяной дождь, до настоящей бури было еще далеко, но холодный ветер постепенно набирал пугающую силу. Море было темным, почти черным, небо, начинающее затягиваться непроглядной тьмой, было пока лишь немногим светлей. Черный драккар шел на веслах, вспенивая и без того неспокойную воду в настоящий адский кипяток. Тридцать два весла в семь шагов длиной, вырезанные из прямослойной норвежской сосны, разом взлетали и дружно падали вниз, как тяжелые боевые топоры. Страшно шел боевой корабль, шел практически против ветра, неумолимо нагоняя крутобокое торговое судно - кнар. Примерно так мог бы уходить от ястреба жирный, раскормленный за лето гусь. Казалось, что по сравнению с хищным боевым драконом, с шипением режущим черную воду кнар не двигался совсем. И немудрено, даже издали было видно, что он переполнен людьми до отказа.
Как не быстро шла боевая ладья Хельги, кормщик оставался недоволен. Он сидел на третьем весле спереди подле Бьерна и с остервенением греб, то и дело оглядываясь на пузатую ладью, беспомощно качающуюся на волнах. Воины были одеты в куртки из промасленной кожи, такие, что не брала любая вода и ветер, на многих были теплые войлочные шапки и рукавицы. А под ними была броня и стальная чешуя кольчуг…
Викинги гребли, молча готовясь к сражению, оружие уже лежало между скамьями у самых ног. Так что, только хватай да прыгай на вражеские копья.
Хельги был, пожалуй, мрачнее всех, и правду про него говорили, будто характером он был как море, в непогоду грозен и жесток в штиль, спокоен и рассудителен. А каковым быть еще славному кормщику, который с водой говорит, словно с родной матерью на тайном, понятном лишь им двоим языке. Родичи всегда поймут друг друга, всегда простят, если что…
Кормщик грозно таращился их под густых, почти бесцветных бровей на сидевшего у мачты раба. Того трэля звали Олгейр, и грести ему на давали, потому что, видно, Рауд мечтал продать его на торгу на обратном пути. Трэль был горд, и вряд ли от него была бы польза в хозяйстве. Достаточно было посмотреть, как горели ненавистью непокорные серо-зеленые рысьи глаза. Такой не станет работать и покорно принимать чужую волю. Хельги не удивился бы, узнав, что в прошлой жизни этот трэль был воином. Но это сейчас беспокоило викинга меньше всего. Он вновь оглянулся на кнар, не переставая грести, и найдя расстояние недостаточно близким, прокричал, перекрывая завывание ветра.
- Эй, Рауд! Кинь своего трэля за борт, он отяжеляет корабль и в бою от него не будет проку. Подари его Вана Ньерду, он принесет нам удачу…
Рауд торговал в крупном селении в начале похода, и у исландского купца не хватило серебра, чтоб вернуть разницу, тогда он отдал ему этого треля. Видно, тоже понимал, что с этого венда работник не получится. Рауд взял раба так, словно не глядел ему в глаза…
Сын вождя в тот момент как раз шел мимо гребцов на нос корабля, где стоял отец. Хельги- кормщик и Рауд были друзьями с самого детства. Подросли, и стали побратимами, смешав свою кровь. Зная нрав молодого кормщика, Рауд не ответил ни слова, вместо этого он подошел ближе к Ольгейру и сказал так, что слышали все:
- Тот кнар, за которым мы идем, переполнен ютами. Не знаю, каким путем эти волки попали на торговое судно. Викинги на моей памяти плавают на драккарах, но про то спрашивать мы не станем. Все знают, как грозно бьет датский топор, и нам не ждать легкой победы. Станешь ли ты сражаться с нами?
Олгейр поднял глаза до тех пор смотревшие не на викинга, а куда-то вдаль сквозь время. И спокойно кивнул, зная, что от его ответов зависит его дальнейшая судьба.
Рауд прищурился. И потом внезапно сделал то, о чем говорили долго, когда пришло время вспоминать тот день. Он протянул Олгейру свой длинный, в пол локтя, боевой нож и проговорил:
- Другого оружия у меня для тебя нет и не будет. Что возьмешь в бою сам - то твое.
Сказал так и ушел проч.
Олгейр впервые за долгое время словно ожил. Словно увидел подле себя живых людей и бережно, словно ребенка, прижал к груди бесценный дар. То знающим воинам говорило о многом. Страшным оружием будет в руке вольноотпущенника нож Рауда. Поглядим, как трель из рода вендов поведет себя, встав на одну ступень с викингами.
Хельги и Бьерн, сидевшие плечом к плечу, переглянулись, и внезапно корабль потряс их дружный хохот.
- Добро, Рауд, - закивали викинги - Добро…

- Убрать весла!!! - заорал Хельги, поворачивая руль. Он перестал грести и сел к правилу. Это мигом исполнили. Теперь весла были ни к чему. Теперь черный драккар не остановит даже Ньерд.
Кнар был и впрямь полон датчан, и день обещал закончиться славно. Ракни-вождь что было силы метнул тяжелое боевой копье еще до того, как Хельги-кормщик довернул руль окончательно, и черный корабль ударил скулой в борт кнара. Дерево обижено загудело, кнар застонал под гнетом длинного боевого дракона, чуть развернувшись носом.
В ответ полетело такое же копье с синим древком, с широким жалом и выложенной серебром втулкой. Потом полетели стрелы, но был сильный дождь, из-за него и с того, и с другого борта стреляли мало Копья были очень тяжелыми и не предназначались для метания, но таков был обычай на северной земле. Дань Одину - богу войны, сражавшемуся копьем. Она приносила удачу в морском бою, и ей не пренебрегали ни датчане, ни халейги.
Копье Ракни ударило прямо в черную массу ютов, опрокинув кого-то на палубные доски. Вряд ли теперь он снова сможет встать… Датское судно ударило в борт у носа.. Норвежцы едва успели отскочить.
- Добро - кивнул Ракни, улыбаясь - Добро…
- А теперь пусть Хельги скогтит эту неповоротливую корову.

Полетели абордажные крюки, завизжали, натягиваясь, моржовые веревки. Никто не стал предлагать датчанам сдаться и отдать торговое судно и все содержимое добром. И юты не стали предлагать халейгам отплыть подальше. Так уж вышло, что в тот день бортами резались викинги, а они, как известно, меж собой подобных речей отродясь не водили. Корабли сошлись быстро. Первым на другой борт под датские секиры полетели самые отважный. Был среди них и Ракни-ождь, и юный Бьерн, и Хельги-кормщик…
- Тор да поможет! - крикнул Рауд и, взвесив в левой руке круглый щит, бесстрашно прыгнул следом за отцом. В самую гущу датчан. На лету Рауд как травинку мечом срезал чье-то копье, пытавшееся его поймать. И ударил одного рослого датчанина коленями в лицо, падая на него сверху. Они повалились оба, оттесняя людей. Рауд почувствовал, как податливо хрустнул позвоночник юта. Датчанин умер от удара, еще не успев упасть.
Викинги сыпались на широкий борт кнара, как кипящее ядовитое варево, оттесняя датчан назад, разъедая их, подобно кислоте. Рауд вскочил от ютов, вокруг было тесно, он забросил шит за спину и взял свой меч обеими руками. Меч был длинным, много длиннее вытянутой руки и он не дарил ран, только убивал. Это было ясно, и вокруг Рауда стало много свободнее сразу, как только несколько датских кольчуг порвались, брызнув бледными искрами, а под ноги викингу потекла чужая кровь. А потом он увидел его. Хравна. Святой меч горел в руках огромного датчанина в черной как смола броне. Этот был вождем и это было тоже видно сразу же. Уже трое уступили этому мечу, одним из них был побратим Хельги. Рауд не видел, ранен ли кормщик или уже шагает к вратам Валгаллы… Он нырнул под чью-то руку и снова, подарив смерть, двинулся туда…
Рауд был несокрушим, но погибель сыщится любому, ибо смерть везде и всегда уравнивала каждого... Его ударили справа и сбили с ног. И хорошо было то, что его ударили только щитом, а топор не дотянулся всего полпяди. Он упал под ноги дерущимся. В ушах тролли били в железо и трубили в хриплые рога, а в глазах плыли багряные вихри. Топор, промахнувшийся раз, взвился снова, метя все еще лежавшему Рауду в грудь. И халейг понял, что не успеет подняться и остановить его, и еще понял, что скоро увидится наконец с дедом, ибо отец Ракни погиб очень давно, защищая свой дом. Но то не случается, чему быть пока не суждено. Датчанина отбросило, словно ветром, а Рауду в лицо брызнула его кровь. Перед ним стоял, чуть улыбаясь, Олгейр-венд, в его руках, роняя темно-красные капли на деревянную палубу, был меч. Он был уже довольно сильно изранен, но ран своих не замечал. Он протянул руку помочь Рауду подняться.
Воины не мешкают в бою.
Только вдруг глаза Олгейра мгновенно остекленели, и он тихо упал. А вернее было сказать то, что упало на палубу, больше не было Ольгейром. Его ударили со спины, тот самый вождь датчан, и Харвн разрубил его мало не пополам…
Вот тут то Рауда по истине уже ничто остановить не могло, словно стрела метнулся он вперед, вкладывая всю ненависть, какая была в этот, возможно, самый последний удар. И не стало у датчанина бесценного меча, а вмести с ним и руки по самое плече.
Рауд проснулся от зарождавшегося в груди крика. Впервые ТАК ему снился тот бой с датчанами в прошлый поход. Он стал спросонья озираться по сторонам, не понимая, где очутился. Он лежал под лавкой на палубе драккара, было очень темно. Потом он вспомнил о вчерашней гибели мастера Скибура. О Хольмганге с Гисли…
Ночью он долго бродил в окрестностях двора и зашел в корабельный сарай, где спал черный корабль. Рауд помнил, что долго разговаривал с ним, вспоминая былые походы, да видимо так и уснул на самой палубе подальше от звуков пира…
Хольмгангом называют поход на остров. Походом для поединка. И неподалеку такой остров был. Сплошь каменистый, просторный, как раз для двоих, и его хорошо было видно с берега. Правда, Торгейр все равно подошел к нему на драккаре, как только начало светать, с ним был Ракни и еще многие из людей Рауда Хравна.
Надевая на пояс святой меч, Рауд думал об удивительном сне, который ему приснился. Мыслями он все еще спал, продолжая видеть, что происходило. Он не заметил, как к нему подошла дочь Скибура Унд и Бьерн. Он пошел за ними равнодушно, натягивая свою кожаную броню. Они сели в длинную лодку, воины Ракни столкнули их с песка, и Бьерн начал грести к месту, где пройдет поединок.
Бьерн нес его щит, понес бы и меч, да только к этому мечу Рауд позволил бы прикоснуться только Олгейру-венду и еще, должно быть, Хельги-кормщику. Тому самому…
Хельги все не умирал, пока они плыли обратно, хотя рана от Хравна была страшной. Той ночь на ютов напало шестьдесят семь человек, а домой возвращалось только двадцать. Но все же халейги победили, хоть и очень великой ценой. Ракни приказал потопить кнар, когда все было кончено, и они взяли с него все, что им причиталось.
Рауд сидел подле едва дышащего кормщика день и ночь, прочие викинги, увидев рану, потеряли вмиг всякую надежду. А Хельги все не умирал, может, помогали лечебные руны, которые вырезал Рауд на его щите, а может быть то, что почти каждую минут сын вождя твердил про себя, глядя на побратима…
- Не умирай, друг. У Одина много воинов в валгалле, и наш черед придет. У Одина много мертвых воинов. Но тут в Мидгарде есть еще дела для живых.
Наверное, Хельги слышал. Потому что не умер ни на следующую ночь, ни еще через одну.
Они доплыли до дома, а меч, равного которому не было все это время, висел у Рауда на поясе. В золоте и серебре этому мечу нельзя было назвать цену, достаточно было посмотреть на клинок и на то, как в благороднейшем и хитроумном сплетении узоров четко проступал силуэт человека. Таких мечей было на счет по всей земле. И цену ему можно было придумать только в крови, более ни в чем. Такие мечи не продавали никому и никогда…
Они приплыли домой, и Хельги, который, казалось, обманул смерть, мог уже слабо шевелить здоровой рукой и немного говорить. Он попросил Рауда отнести его на берег. И испустил дух сразу, как только его глаза в последний раз коснулись родного дома…
Бьерн быстро пригнал лодку к островку. И Рауд усилием воли безжалостно расшвырял воспоминая, мысленно собираясь для боя. Гисли уже ждал его. Он сноровисто спустился по веслу с корабля, борт которого облепили викинги Торгейра. Иные смотрели с берега, благо было недалеко, да и зорким глазам людей родившихся у моря было не привыкать… Высокий, в шлеме и кольчуге, с большим, окованным железом, щитом. Страшным противником был Гисли Рунольвсон…
Взяв в левую руку щит, Рауд тихо сказал, посмотрев на Унд.
- Сейчас ты увидишь, мудро ли он поступил, тронув тебя и твоего отца, сестра.
Затем одним широким шагом он сошел с лодки на скользкий темный от воды камень…

Продолжение следует.

Frost.