Все описанное здесь - не вымысел, а реально произошедшие события. Я только слегка изменил имена участников.

Ну что? - спросил я, звеня очередными бутылками,- еще по Мартини?
Давай-давай! Разливай! Только смотри, чтоб хватило еще на три замеса! - встрял Колька Дорст - самый старший из нас - пятерых мужиков, отмечавших день рождения Виталика в этой дыре, казалось бы маскимально оторванной от цивилизации, но вместе с тем еще более оторванной от родины именинника, которую мы - гости - с ним по случайности разделяли.

Ну так вот ребята,- продолжил Дорст прерванный мною и алкоголем разговор,- все эти голливудские истории - полная хуйня. А вот то, что я расскажу вам сейчас - история реальная и настоящая. Вроде бы ко мне она - никаким боком, но вот уж сколько лет прошло, а я никак не могу выкинуть ее из своей эмигрантской башки.

Дело было в середине восьмидесятых - в годы этой ебанной перестройки и гласности, когда я наконец-то окончательно намылился на историческую родину и сидел в Москве, ожидая пока это козлы в германском посольстве дадут мне "добро" на въезд. Мне тогда позвонил мой двоюродный дед из Гамбурга (это из той части моей семейки, которая свалила еще в двадцать четвертом) и попросил - старый фашист - принять на грудь его старого товарища по восточному фронту, который мол едет в Москву по туру, но хочет чего-то такое там посмотреть, за что готов отвалить мне кучу бабок. Короче - все вокруг да около, но гэбухе, слушавшей мой телефон должно быть ясно, что планируется какая-то нелегальщина, а мне неясно ни хрена. Но видно гэбухе тогда было уже не до меня, а то сидеть бы мне сейчас на зоне, а не с вами тут - в стране непуганных идиотов. Ну я-то тогда был молодой и глупый: бабкам ясно дело рад (особенно немецким-то маркам), да еще ментов за нос поводить - это уж в удовольствие, да по дурости моей тогдашней думал, что за мной германское посольство, которое в случай чего в обиду не даст (Во мудак-то был! Даже вспоминать теперь стыдно). Так или иначе сказал я деду - пускай друган его приезжает - чем можем поможем, в обиде не оставим.

И вот приехал такой - подтянутый старикан в очках - седой как лунь, шкура в стариковских пятнах, но в неплохой форме (ну помните - тогда еще много таких ветеранов Вермахта и Ваффен-СС оставалось)... И говорит, что мол надо ему чтоб я его отвез в г. Сухиничи Тверской области (по тем дням еще Калининской - в честь того козла с бородёнкой, который еще лагеря дле "детей врагов народа" придумал - мамаша моя в одном из таких чудом не загнулась... ну да хуй с ним - с Калининым), а за труды он мол хорошо заплатит. Ну ни хрена ж тебе - думаю я - городишко-то для иностранцев закрытый, да и делать-то там вроде нечего. Раве что на нищету совковую смотреть да пылищу нюхать. Но коли надо - так надо. Доставим тебя - думаю - в твои Сухиничи-Хуиничи, коли денег платишь. Хотя дело-то непростое. За иностранцами тогда еще слежка была. Так что надо было чего-то придумывать. Ну надоумил я его попросить, чтобы дали ему разрешение на индивидуальную поездку в Ленинград (заместо "Золотого кольца" по которому вся его группа кольцевалась), сказал ему купить билет на "Красную стрелу", а сам подрегулировал свой старый жигуль, на котором мы за 24 часа должны были слетать в эти гребанные Сухиничи и обратно. Поездку-то ему в Питер разрешили только на сутки без ночевки. На Московском вокзале его гид-переводчик ждал, с которым он якобы разминуться должен был, и легенда такая была, что мол он самолично по Питеру помотался и обратно вернулся. Верится-то конечно с трудом, но... не пойман - не вор. А я его чуть поприодел, чтобы он на совка хоть немного похож стал. Пиджачишко ему достал кургузенький, рубашку из "Военторга" - на случай если менты доманаются на выезде из Москвы или области. Предупредил, чтобы рта без нужды не раскрывал, а ментам мол скажу, что это мой родственник из Эстонии, который по-русски не рубит...

Ну вот мы с ним из Москвы-то выехали, едем - молчим значит, а сколько молчать-то можно? Тем более что я по-немецки тогда хоть и не в перфекте, но говорил неплохо (бабка-покойница постаралась - выучила меня распиздяя) - так что поговорить можно. Вот, я его и спрашиваю: Карстен,- говорю (старика-то Карстеном звали),-а что за дело у тебя все же в этих Сухиничах, если не секрет?

------------------

Сидя на продавленном сидении тарахтящего русского автомобильчика, Карстен Витте уже полчаса пытался перессказать Николаю - этому странному русскому парню якобы немецкого происхождения - всю эту еще более странную историю сорокадвухлетней давности. Николай, хоть и называл себя немцем, но понимал далеко не все, постоянно переспрашивал, то употребляя устаревшие слова, то коверкая язык неправильной грамматикой и режущим ухо акцентом. Да и не в языке в общем-то дело. Чем больше Карстен рассказывал, тем сложнее самому становилось понять, какой черт занес его в эту Россию после стольких лет. До сих пор ему только и приходилось что объяснять, вернее - пытаться объяснять окружающим причину, побудившую его - благополучного старика с размеренным заранее распланированным порядком жизни - вдруг сорваться в эту тяжелую, грязную страну, лежащую далеко за хаотической Польшей. Старуха Вальтрауд, с которой Карстен прожил уже тридцать с лишним лет, поехала одна на Балеары - в их излюбленное место, куда они ездили уже шестое лето подряд и кажется слегка обиделась. Сын Хартмут просто непонимающе пожал плечами. А старый друг Алекс Дорст - кажется дальний родственник этого вот русского Николая - вроде бы понял, но тоже сказал что-то типа того, что незачем возвращаться в прошлое...

- А ты знаешь, Николай - сказал вдруг Карстен, - вот эта твоя машинка для меня все равно как машина времени, которая везет нас в прошлое. В ту самую злосчастную зиму сорок третьего, когда я с осколочным ранением бедра валялся в полевом лазарете вот в этих примерно местах...

------------------

Черт бы побрал эту сволочную войну! Черт бы побрал эту Богом проклятую Россию! Похоже действительно наступает перелом и начинается конец Германской армии и Третьего Райха! Так думал старый генерал фон Зигельдорф, глядя на карту. Надо защищать рубеж от иванов, напирающих со все усиливающейся яростью. Да и не только яростью. У них уже двойной численный перевес в живой силе, плюс перевес в артиллерии и танках, не дающий никаких шансов устоять, даже если бы под его - фон Зигельдорфа - командой была свежая дивизия, а не эта толпа полуголодных, полуобмороженных, морально разлагающихся парней, совершенно не понимающих, что собственно они делают в этой холодной, грязной, дикой и непонятной стране. Тем более просевшие фланги соседей на севере и юге дали неприятелю возможность практически окружить его - фон Зигельдорфа - часть. Значит надо честно, по-солдатски умереть. И генералу-ветерану, и пяти-семи тысячам подчиненным ему немецким солдатам. Агония может затянуться на неделю, а то и на две. Они некоторое время выдержат, и иванам их смерть достанется не так уж и дешево. Ну а что делать с пятью сотнями раненых?

------------------

Из тяжкого, нервного сна двадцатилетнюю Лену Полетаеву вырвали тяжелые удары во входную дверь. Она еще не успела выскользнуть из чуть нагретой девичьим телом постели, а хромой отец уже спрыгнул с холодной печки и возился в сенях, открывая дверь. В сени ввалилось трое: два оборванных и небритых немецких солдата и полицай Витька Слухарев. В полусне услышала хриплую Витькину команду: "Быстро на выход! В школу пойдешь - за ранеными ходить!". Возражать не приходилось. Возражение - это верная смерть, а Леночке хотелось жить. Две минуты - повязать косынку и накинуть поверх ночной рубашки пальто, сунуть ноги в валенки и - бегом к зданию давно закрытой немцами школы - по темной улице, освещаемой лишь сполохами далеких пожаров и фонариком в дрожащей руке Витьки Слухарева...

Продолжение следует
А это пока можно пообсирать =)