МАНЯ. Часть 2.
- Тук-тук-тук, можно, Леонид Семёнович?
- Заходи, Альбертыч. Для тебя - просто Лёня.
- Чем обязан такими преференциями?
- Ну так мы с тобой в одном доме жили, только в разных подъездах, и школу одну заканчивали, хоть и не пересекались, бабушка твоя с моей общалась в Зуевском парке. Как она, кстати?
- Прибаливает иногда, но ничего, терпимо.
- Моя в том году умерла, ну она и постарше была.
- Соболезную. Земля пухом.
- Да ничего, спасибо. Вот куда теперь тебя приписывать? Ты и местный, и за спортсменами числишься, и немецкий годно знаешь. На красных работать не будешь, ( тут пояснительный отскок : тыл институтского сообщества точно совпадал с устройством блатного мира, только в лайт-варианте. Красные - это в большей степени возрастные дубари-стукачи и примкнувшие из молодого поколения. Серые - активно учащиеся лаборанты и аспиранты, ничем другим не занимающиеся, но и никуда не сующие носы, комбикорм, короче. Мастера- давно работающие рукастые, пришедшие с производства, уважаемая каста.) приказ твой высечен на граните, такого не видал никогда, поэтому так будет: живи во всех категориях, не наглей, и если темы какие - приходи, перетрём кому-что, если помощь нужна - тоже ко мне.
- Понял. С проставой что?
- Да ничего особого, купи, сколько сам выпьешь, и ещё столько же, народец разный, кто-то и на пиво сдать не сможет.
- Угу, четыре водки и десять пива.
- Ого, да ладно, не загадишь пространство?
- Это ещё посмотрим, кто чего загаживать будет, я за себя отвечаю.
- Не пыли, жму краба. Велком, короче.
- Лёнь, а как там Дюймовочка? Вот прям запала в душу, поспособствуешь?
- Как тебе сказать, мой юный соратник? Коньячку с шоколадом выпьешь?
- Лёнь, я метнусь на Сопромат, листочек из кадров отдам, одна нога там, другая здесь, не хочу с выхлопом светиться.
Вернулся я ровно через десять минут. Зильберман восседал в кожаном кресле, закинув ноги в ковбойских сапогах на стол. На подкатной тумбе красовались полупустая бутылка коньяка и тарелка с шоколадом и грушами. Я заценил алковозможности Капо ди Тутти капитала.
-Лёнь, ну что не сказал? Я бы ещё сбегал ( потряс в воздухе червонцем).
- А сейчас и сбегаешь. Стой, куда ломанулся ! Шкаф несгораемый у фикуса видишь? Держи ключи и беги к нему. Надо было тебя к спортсменам вписать, на предмет бей-беги.
Открыв шкаф, я понял, то со своим червонцем выглядел весьма потешно, и позорно покраснел ушами.
- Не тушуйся, зацепи две армянского, шоколад и лимон из холодильника.
- Лимон к коньяку?
- Это ты где нахватался?
- Так мама политесу обучила.
- Хорошая мама, правильная. Она же вроде в издательстве Малыш, рядом с нашим домом, работала? Откуда дровишки?
- Так она давно в АПН, отдел пропаганды, испано-французская редакция, старший редактор, три-четыре раза в загранку на неделю, в этом году на Кубе три недели была. Сразу скажу, мама и мне практически ничего не возит,- там ( я потыкал указательным в сторону портрета Леонида Ильича, идущего в парадном мундире пшеничным полем. Или ржаным, я не разбираюсь.) не одобряют.
- Понял, нет вопросов. Ну, давай за возвращение в родные пенаты!
- С удовольствием! Так что там с Дюймовочкой-то? Замуж вышла?
Лёня помрачнел, достал пачку Марльборо, угостил меня и начал довольно мелодично напевать: была тебе любимая, была тебе любимая, была тебе любимая, а стала.. да не напрягайся, Альбертович, стала она Маша- Кафедральная арка, мль... Нечего тебе в этой арке ловить.
- Вот засада! Было рано, стало поздно.
- Угу. Было узко, стало широко. Это иносказательно, я в институте давно ни с кем из молодых сикух не сплю, всё раскудахчат, это не твои формовщицы, с зарплатой, как у доцентов здешних.
- А как так вышло-то?
- Да просто всё. Гены в ней проснулись алкоголические, она же с бабушкой росла, родителей прав лишили, они свою комнату выменяли на зажопье далёкое, куда и сдриснули, ни ответа, ни привета, бабка тоже керосинит, но тихо, не прихватишь, ездили туда, на Бутырский хутор, стращали, да толку нет, никто на неё не жалуется.
- Это где на Хуторе? Я там у мамки сейчас завис, да и прописка у неё же.
- То-то ты с радаров пропал. Не помню улицу, пятиэтажка у райисполкома, где Ленин.
- Так мне до Ленина этого меньше минуты ленивым ходом.
- Я тебе сказал, ты меня услышал.
- Помню. А почему кафедральная?
- Окрою тебе одну тайну, лаборант Почемучкин, да и не особо это тайна, но говорить об этом не надо, не принято это, там ( Леонид развесисто скользнул жестом по тёзке во ржи, и соседним с ним Гёте и Байрону) тоже не одобряют. Хотя портреты подельников Брежнева явно были миллионными копиями Бетховена и Есенина, подтверждением чему были маскирующие бумажки , наклеенные поверх стекла, и довольно криво подписанные, но я не стал позиционировать себя особо умным, кто знает, может на настоящие какие-то здешние секты гётовцев и байронцев молятся.
- Зуб даю. Молочный, у мамы в шкатулке лежит.