Рыжий медленно приближался ко мне, прищурив левый глаз и подняв правую бровь. Кулаком правой руки он методично бил в открытую левую ладонь. На губах играла мерзкая ехидная улыбка. Близнецы стояли чуть позади - руки-в-боки, широко расставив ноги и сипло дыша от изнурительного бега. Из-за гаража вальяжной походкой выплыл Толстый, слегка прихрамывая похлопывая штакетником по бедру.
«Ну чё, сучёныш? Ща мы будем тебя убивать, бля!» - сказал приблатненным гнусавым голосом Рыжий и заискивающе обернулся на Толстого.
...
Черт бы побрал эту Наташку! На классном собрании меня (естественно, больше же некого!!!) присобачили к этой выскочке - помогать «усваивать материал» - считай - делать за неё домашку. Наташка по-моему или тупая или ленивая. Или и то и то вместе взятое. Ума не приложу, как ее вообще в восьмой класс взяли? На уме - одни танцы и старшие пацаны. Я наизусть уже знаю все ее романы с десятиклассниками, она без устали тараторит мне о них; не успеваю даже разуться, как она с порога начинает жужжать: «А вот мы с Никоновым из десятого «А» курили за школой». Или «Ефимов-то из одиннадцатого «Б» меня ревнует ко всем, представляешь?» И ржёт при этом, как лошадь, запрокидывая голову, обнажив ровные белые зубы. Знаю я ее Никонова, толстомордый такой увалень, из соседнего подъезда. Усы уже растут, а сигареты прячет под подоконником и траву жуёт чтоб куревом не воняло, когда домой идёт. А Ефимов этот - слабак. Долговязый и прыщавый. Я нечаянно наступил ему на ногу в раздевалке спортзала, а он толкнул меня в грудь, басом рявкнув «ты чО бля, охуел, сопляк?!». В момент образовался кружочек «болельщиков». Рыжий снова меня толкнул в плечо. Я нахмурил брови. Толпа подзуживала: «Рыжий, дай ему! Ефим! Вломи Ежу!»
Ёж - это я. Мама меня так называла в детстве: «Ёжик». Так и прилипло со двора - в школу. Ну, Ёж да Ёж. Я привык. И тут он ладонью, как девчонка, дал мне пощечину. А у самого в глазах - испуг. Я зажмурился и со всего размаха дал ему с правой в нос. Рыжий заверещал, упал на корточки, обхватив лицо руками, надсадно бася в ладони: «Ааааа!». И ревел потом у раковины, смывая кровавые сопли. А потом у меня был из-за него разговор в детской комнате милиции. Ишь, ещё и родакам нажаловался. Правда теперь смотрит на меня почему-то презрительно. Да черт с ним. Я-то знаю, кто он (хе-хе).

А Наташка-то конечно, красивая, врать не буду. Выше меня на половину головы. Вообще за лето вытянулась, каланча. Кровь с молоком такая, вся цветёт и пышет. Как доярка с плаката (смеюсь). Два двора за ней волочётся, а курировать (слово-то какое противное) поставили именно меня. Я ж отличник. Эх... У неё уже выросла грудь и она демонстририрует мне очертания своих выпуклостей при каждом удобном случае. Ей богу, невозможно сидеть и объяснять ей, как вычислить площадь круга и чем это отличается от длины окружности, когда она надухарится мамкиными духами с головы до ног, напялит платье старшей сестры и ждёт меня, когда я приду вдалбливать в ее светлую (клянусь, только из-за волос!) голову очередную тему по геометрии. Сядет, вывалит свои сиськи на стол, поставит подбородок на ладони и пялится на меня своими синющими глазами. И поддакивает ещё при этом: «Дооо...дооо...», будто что-то там понимает в геометрии, дура. Заканчивается все как обычно, по одному сценарию. Она начинает гладить меня пальцем по щеке или водить рукой по бритому затылку, звонко смеясь: «Ё-ё-ёжик». Я швыряю ее тетрадку с учебником в угол, психую, подпрыгиваю на месте, вспыхиваю краской и убегаю из ее квартиры, прыгая на одной ноге в подъезде, натягивая обувь. На следующий день Наташке ставят от силы «четверку», мне - очередной раз выговор, за то, что мало времени уделил подопечной. Сдалась мне эта подопечная.

И все равно я иду к ней. В последний раз она прижалась, как будто нечаянно, в школьной раздевалке и я чуть сознание не потерял от какого-то нового во мне чувства. Что-то зашевелилось во мне такое, почему то хотелось снова прижаться к Наташке и вздохнуть запах ее духов. Хотя нет. Духи-то - мамки ее. И я че, сопляк какой-то? Ща по-бырому этой дуре сделаю домашку и пойду в футбол играть. Хотя, какой к черту футбол, на улице ни души. Ладно. Разберёмся. Я надеваю свой лучший костюм. Чёрный, с красной галкой-зигзагом на груди и чёрное трико с орлом на левом кармане. Помыл под краном тапки - шанхайки. Надел белые носки, обулся и вышел из дома. Потом вернулся, взял батин одеколон и намазал себе щёки. И старательно причесывался перед зеркалом в ванной. Хотя какая там прическа - волосы во все стороны, как пакля, беда с ними. Плюнул - и так сойдёт.

Я вышел из темного подъезда во двор. Улица швырнула мне в лицо брызгами холодной осени. Я поежился, застегнул молнию «Монтаны» под горло и посмотрел по сторонам. День обещал быть лютым. В небе завывало многоголосие ветра и кружились в бешеном танце остатки тополиной листвы. Во дворе не было ни души, только изредка на старом гараже от порывов ветра хлопал лист оторванного ржавого кровельного железа. Я поёжился и пошёл через двор вдоль школьного забора по замызганной грязью тропинке, перепрыгивая через лужи. В воздухе висела серая морось.

Вдруг резкий свист из-за школьного забора остановил меня. Я поднял голову и обернулся. На перилах крытой беседки возле школы сидела банда - Ефим-рыжий, толстый куряка Никонов и их прихлебаи - два брата близнеца Коля и Вова. Кто из них был Коля, а кто Вова - наверное и родители не знали. И кличка у них была одна на двоих - Шестые. Уж не знаю почему. Сидят - взрослые, курят и пьют пиво из одной бутылки, передавая ее друг другу по кругу.

- Ёж! Ты куда намылился? - «крутой» Ефим басом рявкнул мне, картинно отщелкнув сигарету через перила в урну.
Я промолчал.
- К Наташке идёшь, падла? - это уже Никон.
Я молчу, исподлобья глядя на них.
- Ты там небось это, того, подрюкиваешь на неё? - зубоскалит Рыжий
- Что? - не понял я.
- Подрюкиваешь! Да не Наташку, а правую! Или левую? Ладони покажи, волосатые небось!
Близнецы одобрительно заржали.
Я вспыхнул. Подлец какой, думаю, из-за забора ты вот какой смелый. Рыжий берет бутылку из под пива, допивает остатки и кидает ее в мою сторону. Меткий, гад. Бутылка разбивается об металлическую трубу - столб забора, осыпая меня осколками и пивной пеной.
- Да пошли вы! Уроды! - я наклоняюсь, беру с земли невесть откуда взявшийся осколок грампластинки, кручу ее в руках - «Антонов», резко поворачиваюсь и швыряю её через забор в Рыжего. Осколок пластинки со свистом пролетел и воткнулся вертикально - чуть выше головы Рыжего в деревянный столб беседки. Не дожидаясь развязки, я круто поворачиваюсь и мчусь на бреющем полёте, ускоряя темп.
Близнецы ловко спрыгивают с перил и с разбегу перемахивают через решетку забора.
«Скорее!» - ёкнуло во мне. И вот я мчусь вдоль забора мимо школы к гаражам в надежде запетлять между ними и сбежать. Наперерез мне мчатся Ефим и Толстый. Впереди калитка школьных ворот и там они меня точно схватят. Сзади в спину уже дышат преследователи. Я, словно заяц, резко торможу и прыгаю в левую сторону, мчусь через гаражи. Главное - успеть добежать до Наташкиного подъезда! Там - спасение. А сейчас я мчусь и петляю сквозь старые гаражи. Двое - сзади. И ещё где-то Никон и Рыжий. Сердце в пятки, в ушах - стук.
С разбега залетаю по бетонной стене на гараж, цепляюсь за крышу, подтягиваюсь и вот я лечу по крышам. Здесь я - как дома.

Так. Где они? Сердце стучит как бешеное. Я резко останавливаюсь и замираю, чуть дрожа от быстрого бега. Лихорадочно соображаю - выхода отсюда всего два. Слева - дорога, справа - обрыв. Эти об этом тоже знают. Бежать домой? Не вариант. Идти к Наташке - прямо в лапы к ним. Решаю промчаться по гаражам дальше - авось они подумали, что я бегу домой. Тут раздается грохот железа - это близнецы залезли на крыши, потеряв меня. До них - метров двадцать - шесть гаражей. Я не мешкая бегу вперёд, с разбега перепрыгивая с крыши на крышу. Бегу изо всех сил - главное - добежать до бетонного гаража, там большое расстояние, не каждый решится прыгать на такое расстояние. А потом ещё пять гаражей и я спасён - впереди Наташкин подъезд. Я это расстояние брал с разбега свободно сто раз - этакий Рекордсмен двора по прыжкам по гаражам...Главное - успеть добежать... ещё два гаража... один...набираю темп...
И тут опорная нога вылетает вперёд и я, не пролетев и трети расстояния, кувырком падаю вниз - подвели модные шанхайки. Резина соскользнула по мокрому металлу крыши. В падении я увидел, как левый тапок красиво полетел вверх...

Открываю глаза. Я в западне. Гаражи стоят буквой «П» и я в углу. С крыши спрыгнули близнецы и один из них свистнул: «Сюда! Он здесь!». Из-за гаража выходит Рыжий. Я продолжаю лежать в груде мусора, досок и кирпича. По ноге течёт что-то горячее. Смотрю - а справа в ногу воткнулось два ржавых гвоздя из брошенных досок. Я в одном тапке, и (о, боги!) - «Монтана» вся изодрана на груди. И тут я начинаю злиться. Медленно поднимаюсь, держась за шершавый бетон стены гаража.

Рыжий медленно приближается ко мне, прищурив левый глаз и подняв правую бровь. Кулаком правой руки он методично бьет в открытую левую ладонь.
На губах играет мерзкая ехидная улыбка.
Близнецы стоят чуть позади - руки-в-боки, широко расставив ноги и сипло дыша от изнурительного бега.
Из-за гаража вальяжной походкой выходит Толстый, похлопывая штакетником по бедру.
«Ну чё, сучёныш? Ща мы будем тебя убивать бля!» - сказал приблатненным гнусавым голосом Рыжий и заискивающе оборачивается на Толстого.

Я обернулся, инстинктивно ища пути отступления. В правой ноге больно. Толстый с короткого разбега бьет меня ногой в живот. Я складываюсь пополам и задыхаюсь. Близнецы берут меня под руки и Рыжий все также неумело, ладонью бьет меня по щекам. Мне не страшно. Я просто плохо соображаю, что происходит, мне не хватает воздуха от этого подлого пинка. Рыжий садится на корточки передо мной, поднимает за волосы голову и говорит мне в лицо, дыша пивом: «Ну что, задрот, теперь будешь старших уважать, бля?» Я мычу что-то нечленораздельное, шмыгаю разбитым носом, втягивая в себя кровавые сгустки и плюю ему в лицо. Он испуганно отшатывается в сторону, спотыкается и падает задом на кирпичи. Толстый бьет меня наотмашь тыльной стороной по правой щеке. Картинно так, с оттяжкой, рисуясь перед подельничками. Я зажмуриваюсь и висну на руках у близнецов.
- Сука... шепчу я.
- Что ты там, вафля, сказал, повтори? спрашивает меня Толстый угрожающим тембром.
- Руки отпустите, сволочи...
- А ну-ка отпустите его, Шестые.
Они швыряют меня на груду кирпича и я больно ударяюсь спиной. Не медля, хватаю обломок, встаю и изо всех сил швыряю его в голову одного из близнецов. Он заверещал как крыса, я хватаю второй кусок и швыряю его в Рыжего. Тот машинально закрывается руками, но кирпич по касательной попадает ему в бровь. Рыжий на земле, руками держится за лицо. Хватаю третий кусок, поворачиваюсь к Толстому и второму Шестому. Ухмыляюсь про себя. Бросил брата, подлец. Сбежал уже. Толстый пятится назад «Ёж, ты чего? Ёж, не надо, Ёж...» затем спотыкается пятками и падает на свой толстый зад, испуганно озираясь и закрываясь рукой. Я замахиваюсь рукой с кирпичем в руке, но меня останавливает истошный крик: «Саша!!! Не надо!!!»
Я даже не сразу понимаю, что кричат мне - по имени меня зовут только мама и бабушка. А в школе - только по фамилии. Вздрогнув, не опуская руки с кирпичом, поднимаю взгляд и вижу Наташу.
- Клочкова?! - я в ступоре замираю.
Она запыхалась, яркий румянец на щеках, в глазах бешенство, слезы и страх: «Саша, не надо, пожалуйста, прошу тебя...».

Я опускаю руку и бросаю кирпич в сторону. У меня все болит. Мне жалко «Монтану», улетевший неизвестно куда шанхайский тапок. Маленечко жалко самого себя - руки саднят, лицо горит.
Наташка бросилась ко мне и прижалась. Меня обдало жаром ее свежего девичьего тела. Наташа целует мое грязное лицо и тараторит: «Ёжик, Ёжик мой, бедненький... я с балкона смотрела как ты бежишь, кричала тебе, а ты не слышал, как упал....а эти... а этот ... а я смотрю... Ёжик мой, хороший мой... я вот и помчалась...» Мне стало жутко стыдно, что Наташка видит меня в таком виде, за ее вот этот неожиданный для меня порыв, за этот поцелуй. И я замешкался: «Наташ, давай завтра уроки будем делать?»
- Да какие уроки, сумасшедший? Пошли, я тебя домой отведу?
- Да я сам...
Я делаю шаг и падаю- в ноге нестерпимая боль.
- С усам ты, дурак, давай, я тебя придерживать буду.
- Да я сам, Наташ..,
- Ща как получишь у меня! Давай руку! Кому сказала?!
Наташка улыбается и вытирает платочком слезы.

И вот мы вприпрыжку идём к моему дому. Я опираюсь на ее плечо, прыгаю на одной ноге и мне почему-то стыдно, и обидно, что Наташка - девчонка, а не мой лучший друг. Да и нет у меня никакого лучшего друга. И я думаю о том, что как бы кто не увидел, как я прыгаю в обнимочку с самой красивой девчонкой нашей школы. Ещё я думаю о том, какие классные духи у Наташкиной мамы и меня волнуют Наташкины выпуклости под футболкой. И страшно подумать - по-моему я влюбился.

...
Я сижу на диване и высунув язык, раскрашиваю фломастерами гипс на ноге. У меня здесь пиратский корабль, море и чайки. Все ж веселее, чем унылый гипс. Звонок в дверь. Вздрагиваю. Хватаю костыли, роняю их, ругаюсь и прыгаю на одной ноге к двери. Открываю дверь - Наташка.
- Привет...
- Привет, Ёжик - затараторила Наташка- а я вот узнала что ты теперь дома и у тебя гипс... ой дай посмотрю? Болит? Ого, чего ты тут нарисовал?
Вспоминаю, что я в одних трусах. Вспыхиваю краской и скачу в свою комнату. Наташка закрывает входную дверь и продолжает тараторить.
- А у нас, прикинь, по физике новый учитель, а Ленка сейчас с Лехой ходит, ну этот, который баскетболист... Ты оделся там?
- Ага. Принеси костыли, они там на полу в зале.
- А я вот сижу смотрю в книгу, вижу фигу, думаю, пойду к Ёжику домашку делать. Ты же мне поможешь?
- ...
- А вот математичка сегодня сказала что ты на меня положительно влияешь...
Я молча слушаю щебет Наташки о природе, погоде, о том, кто в кого влюбился, кто с кем подрался... Потом мы садимся делать домашку и сидим рядом. Так тесно, что я чувствую, как она дышит и по моей спине бежит предательская капля пота. Теперь мы проводим с ней все наше свободное время. Мы вместе гуляем, ходим в школу, возвращаемся из неё. И мне, если честно, теперь откровенно плевать, что вся школа хихикает про «А Клочкова Ёжика себе воспитывает». А однажды зимой она пришла и сказала серьёзным тоном: «Ёж. Слушай. Выйди в подъезд?»
Я накинул пальто и вышел в тапочках на босу ногу на лестничную площадку.
- Саша, я уезжаю.
- Куда?
- Насовсем.
- Куда?
- Отца переводят, мы завтра вещи загружаем в контейнер и уезжаем. В N-ск.
- Почему?
- Не знаю. - Наташка тяжело вздохнула и заплакала.
Я отвернулся в сторону. Это было как предательство.
- Почему ты мне раньше не говорила?
- Я боялась, что ты перестанешь со мной дружить.
- Дура чтоли?
- Дура.... и она окончательно разревелась.

Я обнял ее и мы стояли так часа полтора. Потом мы писали друг другу письма. Вначале частые. Потом все реже, реже. Реже. Потом время взяло своё и в круговороте дней в памяти моей стерлась моя нечаянная первая любовь.
...
Я завожу машину, но мороз сделал своё дело. Никак. Не заводится. Время - деньги. Вызываю такси - увы и ах, ожидание ... тороплюсь... решаю ехать на общественном транспорте. И вот за две остановки до выхода я вижу красивую женщину с малышом на руках. Да где же я её видел-то? Мальчишке - от силы лет пять. Он скачет по автобусу, а она его пытается угомонить: «Ёжик, ну хватит!»
Меня как током ударило. Но вот незадача - моя остановка. Я машинально выхожу из автобуса и чётко вижу в окне ЕЁ профиль. Я вижу - что это - та самая Наташка, которой я так и не признался в любви. Автобус едет дальше, а я так и стою на остановке, с поднятой рукой - машу ей. Затем я закуриваю и бреду по улице. Я не хочу никуда торопиться. Мне грустно.