Тед - банки с верхнего яруса. Он пробил колеса-дипресанты через санчасть и теперь всегда спит. Рассказал доброму доктору, как его терзает закрытое пространство бывшей палаты для беременных зэчек. А доктору только поощрение за такую медпомощь — тюряга тройной счет за его колеса выкатит бюджету округа.

Тед спит как убитый, не двигается и даже не дышит, вроде. Хороший банки — не мешает спать. Не трясет шконарь. Он вечно лежит на спине, скорбный и восковой. На плече корявый богохульный портак — человек сношается с крестом.

- Это чо он йобет-то у тебя, беспутник эдакой? Крест?

- Не. Не крест. Это он слово «it» йобет

- И чо? Не понял я...

- Чо? Не понял что-ли? Фак ит. Fuck it — типа «все похер»

- Это ты хорошо. Правильно. Фак ит. Самый подходящий девиз, если вас не за хрен швырнули в тюрьму.

Я бужу Теда принять «чау» и в церковь — раз в неделю. Тед благодарен. Я правильный банки.

Тед спит в Кенди за незаконное хранение оружия.

«Самые лучшие пистолеты — мальцы, 22 калибр. В башку целишь, русский брат, а пуля не идет на вылет — силушки ей не хватает. Все чистенько так, ни крови, ни мозгов — как в футляре, залюбуешься. Весь Моссад ходит с двадцать вторым калибром, чтоб ты знал.

Обычно Тед ест вяло и без аппетита — сказываются транки. Они на столько вошли в его сущность, что он даже с пуэрториканцами о них только и шуршит. Увидит бывалоча пуэрторикана и спрашивает подделываясь под испань: «Тррранкило?» - типа «Все путем, тишина?», а те ему «Да, транкило, транкило, не сы».

Начали мы с Тедом — не очень. Я только въехал в Кэнди, и еще не знал никого толком. Всем полагается пластиковый ящик от стеклотары — который ставят под шконарь и хранят там положенное шерифом имущество. Ящиков ровно столько сколько пассажиров на пароходе «Кэндиленд лайнз». Но один ящик превратили в урну в умывальнике — чтоб новичку было веселее. Теперь каждый свеженькой ждал пока кто-нибудь не соскочит и шустро мчался забирать его ящик. Чтоб жизнь уж совсем раем не казалось.

Я переночевал в отстойнике для буйных пока оформлялась моя путевка в Кэнди, а с утренней пересменкой в пять тридцать утра бодро поднялся на борт.

Вещей было-то всего маленькая тюремная зубная паста — Мейд ин Индиа, щетка размером с большой палец ноги — чтоб не зарезал ей охрану, и вшивая брошюрка внутреннего распорядка, на которой я еще напишу свою бессмертную Войну и Мир. Тед вяло приоткрыл глаза и сказал: «Можешь пока весь свой гарбидж в мой ящик кинуть». И потерял сознание.

А в обед он забыл о своем волеизъявлении и уже шипел на весь барак: «от сука, не успеют заехать уже чужие ящики хватают, крысы, крысы вонючие». Мне и без его гостеприимства было крайне тошно и я, помнится проклял тогда Теда сквозь зубы и по-русски.

Проклятие сработало. Через три часа был плановый шмон в Кэнди — мой первый плановый еженедельный полицейский беспредел, когда я с грустью подумал: «опять ведь сижу, опять сижу, вот сука». Не тоскливо сидите только первый раз — когда по неопытности всерьез опасаешься за собственную жизнь. В последующие залеты ты уже знаешь что делать — хоть в киргизкой тюрьме, хоть в округе Кайохога. Да и на собственную жизнь, в таком вот ограниченном варианте тоже становится похер.

Менты обряженные как оранжевый астронавт и бывший сенатор от Охайо Джон Гленн, перевернули все вверх дном и забрали бананы, пончики, яблоки сохраненные некоторыми голодающими (не положено, тараканов разведете, джентльмены) и, конечно, пустые пакеты несчастных бэгготов.

Больше других пострадал Тед — у него не было аппетита из-за колес и удалось скопить за неделю: банан, стеклянное безвкусное яблоко и два запаянных в пластик пончика с таким содержанием ГМО, что в богатых районах Калифорнии их сразу бы приравняли к оружию массового поражения.

Потревоженный Тед метался, как чикен, у которого разорили яйцеклад и умолял ментов сжалится, а я искренне радовался первой настоящей тюремной радостью. Обычная история в местах где сильно не дают распустить руки, а справедливость вершиться приемом который Бурмистров называет: «Deus ex machina».

Все еще радостно-возбужденный от тарантиновской концовки, я посоветовал Теду сразу менять излишки еды на кофе, а кофе тут же потреблять. «Вы, пендосы, копите будто будете сидеть вечно. Случись война — мы придем и заберем у вас все до последнего пончика. Помяни мое слово»

«Точно» - согласился Тэд и стал моим другом. Иногда он отдавал мне жратву, думая, что я так же страдаю кишкой, как большинство пассажиров в Кенди. А я радовался жесткому распорядку. На воле в США все все время жрут. Это противоестественно. Ни одно животное на воле столько не жрет. Поохотился — нажрался — пару дней переваривает. Я отсидел в молодости шесть с половиной лет и выгляжу моложе большинства сверстников. Ограниченный жрач и распорядок работают с телом как консервация и бальзамирование.

Однажды Тед вытащил меня в церковь. Я решил развеяться и сменить обстановку, но церковь неожиданно понравилось. В тюрьме легко преодолеть научный атеизм. Особенно когда даже дату суда не сообщают, не то что возможный результат. Система напрягает и ты начинаешь молиться и искать ее - Deus ex machina.

Вместо Бога, правда мы увидели живаго Мэттью Маконахей — настоящего, того самого. Снимался фильм про отца у которого сын умирает в тюрьме от передозы. А сейчас в Охайо как раз один из эпицентров опиойдной бойни. Весь второй корпус тюрьмы окружили дорогущие голливудские трейлеры, а вокруг них поставил зонтики и вся гигантская съемочная группа пила там коку-колу и жрала сэндвичи, угощая ментов. Менты второго корпуса прям от земли отрывались от гордости за профессию. Редкий сюр — когда идешь в церковь окружной тюрьмы в Кливленде и сталкиваешься по дороге с обливающимся искусственной слезой Мэттью Макконахей.

Через годик выйдет фильма — даже названия не знаю, но как увидите умирающего в кливлендской тюрьме сына Макконахей — знайте, пацан дал дуба практически у меня на руках.