Это продолжение. Начало Киця, или Случай на дроге 1, и Местечковый Вий. Случай на дороге 2, или от заката, до рассвета, ремикс.

Вампира, обдолбанная и отдолбанная, дрыхла без задних ног. Правда, ее нижние конечности были очень себе ничего. С, хоть и изрядно попачканными, но очень аккуратными ступнями. Возможно, ступеньками? Стопочками? Запятками? Нет, за этими словами скрывалось недопустимые двухсмыслия, а отсюда, неоднозначность прочтения. Высший отверг такие определения, и, облизнувшись, одобрительно осмотрел, разметавшуюся в утренней дреме, свою нежданную гостью.
Все находящееся выше ножек гадливости не вызывало. Даже наоборот, невзирая на хлипкое телосложеньеце (впрочем, характерное для новообращенных), недопервый размер сисек и изрядную шишку на лбу от многократных контактов со стальными стенками мусорных баков. Но, как говорится – третий сорт не брак, а с пивком потянет.
-Интересно, какая сволота обратила это простодушное создание в придурашную живоглотку? Узнаю, поймаю, натяну жопой на осиновый кол и выставлю на солнышко. Пусть позагорает.
У истинных вампиров есть кодекс чести, правила и понятия. А этот голимый вурдалак малолетку отматрасил, усосал и бросил. Бросил в этот взбалмошный мир тупых челов, полуденного солнца и прочей мерзости. На скорую и неприятную гибель.
И чо теперь делать? Разве прислушаться к категорическому императиву замечательного представителя людского рода Антуану де Сент Экзюпери – мы ответственны за тех, кого приручили? Умный был человечище. Пусть ему в Валгалле нальют заслуженную чашу винища.
Матерый Вампирюга задумчиво потянулся. Погладил ляжки придурошной. Неторопливо принялся облачаться в джинсовый прикид, который заценил еще во времена охоты за апачами, переняв (по удобству и практичности) у североамериканских скотоводов.
Вытащил из-за стенки холодильника покоцанную гитару. На ее деке, возле обечайки, замечались инициалы S.H. Что ненавязчиво показывало истинным ценителям, стоимость этого древнего инструмента. Однажды в испанской таверне привелось выпивать с одним мастером струнных инструментов, пьяным в усмерть Мануэлем Рамиресом. Оный специалист, к данному времени задолжал всем трактирщикам города и своим партнерам по азартным играм. Вампирюга честно с долгами уважаемого умельца расплатился и даже оставил изрядную сумму пиастров на опохмелку. За что и получил, только что сработанный инструмент с фирменной лейбой.
За свое немаловековое существование, выпало Высшему побрякать в афинских гимназиях на кифаре, перемежая музыкальные упражнения панкратионом, сиречь мордобитием, нынче именуемым «смешанными боевыми искусствами». Сподобилось в вересковых пустошах подуть в меха волынки (эко она мерзостно воет). Усевшись на прелые листья священного Маллорна в заветных рощах эльфийских царств, пришлось дуть во флейту, наблюдая неуклюжие хороводы дистрофичных обитательниц сих лесных пределов.
Случилось и в логовище дракона постучать людскими мослами по барабанам, обтянутыми кожей с миром почившего предка нынешнего хозяина скального лаза. Впрочем, долго долбить надоело, пришлось отсечь все три бошки Змея Горыныча. От сексуальных услуг похищенной архаичной рептилией венценосной девы, Вампир природно отступился, но набил мешки разным драгоценным скарбом. Волочить в свою хижину все это добро оказалось занятием утруднительным.
В плохо отапливаемом зале готического донжона грустно и нудно писалась песня о Роланде. Кто у него в это время отсасывал, Вампир уже не помнил. Может замковая убиральщица, а быть может и сама владычица прилегающих лесов и деревенек. Но главное, что эпос написался. И вышел вполне удачным.
На высоких кручах Борисфена Высший истово гудел по гуслям, за что и по сей день русичи его помнят под творческим псевдонимом богатого гостья Садко.
На берегах Сены в нечистоплотных тавернах, под одобрительные аплодисменты алкашей Вампир наяривал на мандолине разные воровские вирши (привет Франсу Вийону). А впоследствии, на тех же загаженных пляжах, колол, кого ни попади шпагой, сочиняя при этом баллады, позже приписываемые Сирано де Бержераку.
Говоря по чести, упражнения в изящной словесности и музыкальных изысках, для натуры кровососа были глубоко по боку. Куда веселее казались потехи, связанные с расчленением человских тушек и потреблением свежей кровушки. Но, иной раз, хотелось вспомнить полузабытое старое. Вот этот раз и настал.
Высший, ласково огладил потемневшую от времени деку и забубенными пальцами нежно перебрал струны раритетного инструмента. Все ноты звучали звонко и без фальши. Меланхолично вздохнул и тихо исполнил свою классическую.

Дороги, которые мы выбираем,
Дарованы нашей судьбой.
И вновь впереди вражье плещется знамя,
И снова из боя, да в бой.
А конь у крыльца
Снова роет копытом,
Хоть плащ не просох у бойца.
Дороги, дороги, вы пылью покрыты,
Дорогам не видно конца.
Дорогам не видно конца.

И лишь раз в году мы рассядемся кругом
За круглым Артура столом.
И друг, наконец, снова встретится с другом,
И мы за удачу нальем.
Эй, сер Ланселот,
Расстелите попону,
Пора на дорогу присесть.
Дороги, дороги, вы наши законы,
Зовет сюда рыцаря честь.
Зовет сюда рыцаря честь.

И ведомо мне, что из дальних скитаний,
Вернется не каждый из нас.
Дороги, дороги, покрыты крестами,
Кресты ожидают и нас.
Но конь у крыльца
Снова роет копытом,
Хоть плащ не просох у бойца.
Дороги, дороги, вы кровью политы,
Дорогам не видно конца.
Дорогам не видно конца.

Говоря по чести, Ланселот отличался изрядной мудаковатостью. В чем, вины его не было. Вся ответственность за сумеречное сознание достославного воителя целиком и полностью лежала на не очень трезвой повитухе, уронившей нихрена не соображающего младенца головой об пол. Послеродовая травма давала о себе знать. С каждым годом все больше и больше.
Иначе, с каких таких херов-радостей, возвышенному рыцарю пришло в голову залезть на Гвинеру, неблаговерную супругу его сюзерена?
Нечто, в английских краях наблюдается нехватка половозрелых дочерей малопоместных баронов, готовых задрать подол, даже перед мулом деревенского попа? Ну, а на крайний случай, в Камелоте доставало дворовых девок (кровь с молоком), готовых на все и со всеми?
Да, Ланселот болел на всю свою ударенную башку.
Королева, в свою очередь, видно по генетическим причинам, страдала бешенством матки и прославилась изумительным блядством, которым пользовались и псари и младшие конюхи королевского замка.
Король Артур, мужик в принципе нормальный, за круглым столом любил в дружной компании крепко выпить, на проделки супруги смотрел сквозь пальцы, облаченные в латные перчатки. Дело заключалось в том грустном происшествии, что еще в нежном возрасте, бегая без портов вокруг обеденного стола, он умудрился удариться причинным местом об острый угол оной столешницы. С тех пор интереса к женскому полу у венценосца не проявлялось. Всю свою мужскую энергию Артур изливал на рыцарских турнирах, военных походах, королевских охотах и прочей, тому подобной хренотени.
Вампир на эти непотребства взирал с пренебрежением, но и пониманием. Время от времени, отмахивался от сексуальных домогательств распутной Гвинеры. Предаваться интиму с замковой подстилкой, ему, в силу воспитания, было западло.
Вместо таких сомнительных развлечений, угрюмые вечера Высший коротал с местной Баньшей. Та вопила истово и пронзительно, приводя в трепет всех обитателей твердыни. Ведь, как известно, Плакальщицы ноют на чью-то скорую смерть.
Смертей долго ждать не пришлось. Вначале Арура утрупили на засранных цаплями берегах речушки Камлан (хрен знает, где она течет). Торжественные похороны в затрапезном Авалоне. Рыдающая Гнивера, ласкающая междуножье монаха, старательно отпевающего ее опостылевшего супруга.
Пьяные поминки в Камелоте проходили бурно, а Ланселот, совсем поехав мозгами, привселюдно вызвал Вампира на дуэль. Отказываться было не с руки. Правда ожидаемый махач, на недовольство многочисленных зрителей, как и титулованных особ, так и замковой сволочи, увы, и не случился. С первого удара, обе половинки тела, прославленного бродячими бардами (им хоть про свинью петь, абы наливали) рыцаря, рухнули на песок ристалища.
Вампирюга плюнул на все это дело и на первом же драгоне отбыл в края викингов, которые начинали мутить забавные дела. Были нежные девы. Только очень скоротечные. Их прах, источенный червами, покоится во всеми забытых могилах.
Вампир снова тронул струны:
Медоносная пчела
Не пропустит вереск.
Полуночная сова
Мыши слышит вереск.
Только рыцарскую кровь
Не уймет покой
И тревожит меж дубов
Волков серых вой.
И тревожит меж дубов
Волков серых вой.

От лисы скрывает в прок
Свой жирок сурок.
Но велит принять тревог
Благородства рок.
За Граалем долог путь,
Дебрь да глушь вокруг.
Все тревоги позабудь,
Меч – он брат и друг.
Все тревоги позабудь,
Меч – он брат и друг.

В сердце страха словно нет,
Жаждет дух тревог.
Пусть горбатые кресты
Стонут у дорог.
У утесов волны бьют,
Кровенит закат.
Но в скучающий уют
Нет пути назад.
Но в скучающий уют
Нет пути назад.

Дщери рыцаря плести
Кружева невмочь.
То ли с милым ускакать
В грозовую ночь.
Выпить радужный рассвет
Из ладоней грез.
Сердцем принятый завет
Пилигрим пронес.
В сердце принятый завет
Пилигрим пронес.

Так дорог не убоясь
Через пыль и грязь
Кубки сумрачных путей
Изопьем мы в сласть.
Без изнеженных затей
Стремена звенят.
Нам не суть, куда тот путь –
В рай, а может ад.
Нам не суть, куда тот путь –
В Рай, а может Ад.

Да, лихие были времена, но пара грабежей деревеньки Парижке, что стояла на Сене реки особого драйва не доставляло. Эти забавы набрыдли и Вампир пристроился к бригаде Рюрика со собратьями, наводить порядки в землях (изобильных, но весьма не обустроенных), лежащих к югу от Балтийских варяжских берегов. Оный Рюрик, перец был нарванный, быстро и технично утрупил своих братанов, Синеуса, смотрящего за землями кривичей на Белозере и Тувара, главного в Изборске. Но, правда и сам скоро копыта двинул. Потом были разные приятные мелочи. Типо с Игорьком да Олежкой со товарищи, да со дружиною, да с гостями торговыми именитыми и прочими безымянными сволочами, да ко иудейскому поселеньицу, именуемому Киев-градом лодиями подплыли.
-Ух, красотища! -Восторгнулся князь.
И холопы его зеньками хлопают, рать рты раззявила. Красотищей любуются.
-Ну, братия моя, -князь молвит, -град величав, земля обильна, не лепо ли нам тута торг сторговать?
-Лепо, князь, в натуре лепо! -Дружно дружина ответствует. Губу раскатала. Барыши великие чает. Высший Вампир, чешет себе в затылке.
Поворотили струги со стремнины, вошли в речку-Почайку, к берегу пристали.
А на берегу, на торговой пристани поджидают уже их сильные града сего мужи гласные: думных дъяков подъячие, верхнеградских бояр недоросли-подбоярышники, княжеские княжичи.
Олег поклон кладет по-писанному, речи ведет по-ученому. Бъет челом сильным Киев-града, просит дозволения торговлю открыть, на благопроцветание городищь наших суженных.
-Эт дело плевое, -ответствуют сильные, -да с перва-наперва надобно грамоты выграматить, дозволения дозволиться, соизволения соизволиться, десятину отдесятинить, мыто отмытарить, тягла натягать, подати наподавать, дань отдать, гостинцами угостить, а уж опосля оброк в приказ дорожный отнесть, да приказ калечный, в приказ благолепия, в приказ...
-Ох, батюшки мои! -Не утерпел Олег. -Коли тяжко так у вас продать, может что купить дозволяется, мы и вашему товару рады будем.
-Эт дело плевое, -глаголят гласные, -да с перва-наперво надобно... И сызнова свою мочалу зачали.
-Да полноте! -Промолвил Олег сильным Киев-града. -Вы то хоть поганые? В Перуна то хоть веруете?
-Веруем. -Хором закивали сильные. -И очень-но даже усердно на капищах поганствуем. Да вона на Горе, -тычут гласные пальцами, -идолища, болваны деревянные в предостаточном числе торчат.
-Так что ж вы тогда деете? Аль не соромно? Аль не ведаете что творите?
-И ведаем мы, Олегушко, и соромно нам. А творим как Аскольд скажет да Дир укажет. Наше дело малое, мы люди служилые, поневольные. Вот и весь сказ.
-Ну, в таком разе, -аки буй-тур распалился Олег, -желаю зреть Аскольда да Дира евойного! Князь я, али хвост песий? Давай встречу в верхах!
-В Верхах никак не можно, а на Подолье в самый раз будет. -Согласились городские.
С проволочками, но дело устроилось. Костер распалили, быка изжарили, браги да меду со стругов на берег выкатили. Пир закатили.
Битую ночь долдонил Олег с князьями Киевскими. Не додолдонился.
-Мы, -бахвалится Аскольд, -матерь городов Русских, и на том стоим матерно. Мы - пуп земли, на том и пупеем. Мы не лаптем щи хлебаем. А попадется гайка, не жуем - выплевываем.
-А по сему, никак нам не годится, -важно так Аскольд вещает, -не бдеть о народушке о своем, о непонятливом. А бдений тех тьма-тьмущая, прудом пруженая, без конца бескрайняя: недоимки казну донимают, нищие казну нищат, сирые обсиривают, черный люд все очерняет, а смерды смердят, хоть нечистых вон выноси. -Скалится Аскольд, а Дир сует Олегу от бублика дырку. А сами в платьях дорогих, чужеземных, оксамитовых, каменьями-самоцветами блещут, ножки в сафьяновых сапожках, в гривнах по самую пельку, рожи в сале, усы в сметане.
-Никак нельзя, -продолжают краснобайствовать. -Мы, ить, своим умельцам неумелым - надоумители, своим работникам топорным - опора, родителям - радетели, оборонцам - оборонители, роженицам - огорожа. Мы блюдем блюдливых, мы бережем бережливых, мы любим влюбливых. А загребущищих загребываем, ушуйников ущучиваем, растратчиков растрачиваем. Мы: чтоб печь была с калачами, а мастера заплечные да за плечами. А для всяких там чужеземных зайд - будем заедливы: -А сами так хитро подмигивают, на олегово добро зыркают, ладошки белые почесывают - озолоти, мол, ручки.
Молчит Олег, не торопится свою казну на мздоимцев изводить. Хмурится. А тем и дела мало, в раж вошли себя прославляючи:
-Мы-де голубых голубим, беременных обременяем, затрапезными трапезничаем, а бедных - тех вовсе обедням. - Зарапортовались князья, дармовых медов накушавшись. И такие речи заглаголили: активы, пассивы, контрацептивы, инновации, девальвации, номинации, маржи, спаржи, бомжи, что и не понять замороченым варягам вовсе: толь словеса те из мудреной земли греческой, толь одна срамная непутевость.
Пригорюнился Олег, опечалился. Буйну голову склонил. -Тьху, ты! -Плюнул в сердцах. -Земля сия велика а обильна есть, а вот с порядком в ней никак не сложилось. Чо, братва, делать-то будем?
-Чо делать, чо делать. -Загомонела братва. -Кончать их пора, замочить беспредельщиков, в натуре порешить.
На том и порешили. Вампир поднял свою задницу с нагретой седушки, изъял из ножен мечи. Так Аскольда и порешил с Диром заодно. Похоронили неблагодушников на речной круче, а Олег сел в Киеве княжить и наполнило дворы городские "бещисленое множество злата, и серебра, и кунами и скорою".
Малехо злата и серебра досталось и лично Вампиру. Но это (к-во злата и сребла) суть не интересно, только Олежка на днепровской деревушке не остановился. Он, вместе со своею дружиною, всякой рванью, и швалью, вкупе с Высшим рьяно принялся избивать неразумных хазаров. Нахрен спалил их нивы и пашни, солдатней охально изголил хазарочек и пожарил на вертеле местных кошерных курей. Потом на лодиях поперся к вратам Царьграда.
У забора Царственного града, махач получился качественным. Потом, Вампирюга приколачивал здоровенный медный таз на ворота ветшавшей столицы, на котором, тазе, олеговы ратники нацарапали разные непристойные надписи. Типа – мы вашу трубу шатали.
Но у челов век не долог. В быстрое время Олежка одряхлел. Обрюзг и превратился в ворчливого, всем недовольного, старого хрыча. И в назначенный Норнами свой век кончил весьма очень глупо.
Тому делу и посвятил свою печальную балладу Вампир:
Раз, скакал ковыльным полем…
Нету поля того боле,
Нет и ковыля.
Помню я из чистой речки
Напоил коня.
Нету речки, все болото.
Аспид дрыхнет, не охота
Гаду жабу жрать.
Конь давно копыта двинул -
Не на ком скакать.
Жаба тужится плаксиво,
Мордой очень не красива
И прыщавых форм.
Не в коня был корм.
Волки воют до рассвета
Глядя на луну
Не зима, вродь, и не лето,
Не понять к чему.
От коня лежат копыта
В бурьяне.
Рядом крыса суетится жирная вполне.
Поросли окрест болота
Камыши.
Вот такая, блин, охота, плюнуть от души.
Вороной конек мой верный,
Нам не поскакать.
Солнце еще может светить,
Но не согревать.
Нету водки, выпьем браги.
Эка дрянь!
Позагадила овраги
Рвань да пьянь.
Тихо вспомнил про коняшку,
На валун присел.
Вдруг гадюка хвать за ляжку…
И всех дел.
Далее, подписываться в малопонятные разборки между очередным Олежкой, но Святославовичем со Владиком Мономахом, интереса не представляло. Но с Игорьком побаловаться на Донских рубежах доставляло.
Если только бы ты знал, товарищ мой,
Как нам хочется, нам хочется домой.
Раскалился шлем и латы плечи трут,
Вот он, ратника нелегкий труд.

Мы устали по степям скакать,
Мы устали по ночам не спать.
Мы устали сердце прикрывать щитом,
Мы устали мерить жизнь копья цевьем.

Надоедливая степь, и Див пищит,
Ворон черный, он ниже все кружит.
Вожжелалось князю из Дону попить.
Воля князя – по тому и быть.

Но мелькает вражья сталь передо мной,
Значит надо принимать неравный бой.
Знать, судьбина обратиться нам травой,
С вешним ветром воротиться в дом родной.
Если только бы ты знал товарищ мой…

Российские пределы несколько остопиздели, и Вампир подался с соседствующие края, где, по большому счету, делать было тоже особо нечего. Правда, на берегах Сены, предчувствуя неизбежные неприятности (а у вампиров, чуйка, это первое дело) успел вывезти из Темпла всю орденскую казну.
Древняя нежить с измальства крысятничеством не отличалась. Потому, нагружая телеги ценным добром, Вампир честнопорядочно предложил Верховному Магистру Ордена, разделить все пополам и разъехаться в разные стороны Ойкумены, подальше от загребущих лап IV Филипа, и проживать в дальних окраинах мирно и относительно безбедно.
Жак де Моле самоуверенно (может надеясь на поддержку сильных мира того, может на заступничество Баффемета, с кем Вампир знаком не был и по тому в его существовании сильно сомневался) отказался от разумного предложения, на чем вскорости и погорел. В прямом смысле этого слова. На костре.
Высшего, скоротечные судьбы челов волновали мало. Но кое чего прощать нельзя, и пепел Магистра настойчиво стучал в небьющееся сердце Нежити. Непременно следовало отомстить. Но, технично. Сам Вампир, по своей природе, на такое был не способен. Однако его давняя подруга, а временами и любовница – Высшая Черная Ведьма умела многое, в том числе и такое.
На опушке леса Пон-сен-Максанс, сладкая парочка отместников застали королевскую охоту. Филип Красивый Капетинг скоропостижно скончался от обширного инсульта.
Золото-валютные запасы разгромленного Ордена вампирюга надежно припрятал в неприметной пещерке и завалил ее вход, недавно им освоенной магией разрушения. Потом смотался, куда подальше, от пределов юрисдикции и Святой Инквизиции самого Папы Римского. Многими годами позже, Высший порой повторял наработанный вариант, например, заставляя глупых челов искать то золото Колчака, то драгметаллы НСДАП. Только, наученный прошлым опытом предлагать делиться ни с адмиралом, ни с обергруппенфюрером, уже не пробовал.
Все ценности хранились в надежных местах и пользовались согласно нуждам владельца. Правда, нужд, было не так уж и много. Вампир вел скромный образ жизни.
А небытие текло своим чередом. О чем и вспоминалось, под грустные звуки струн дарованного инструмента.
Раскаленный мир дрожит,
Порождает миражи
В том, что могут мирно жить
И лягушки и ужи.
Солнце светит с высока,
Испаряет облака,
Мол - червяк не для крючка,
Стрекоза не для сачка.
А назначенной порой
Сядет солнце за горой,
Выйдут тени чередой,
Все пойдет своей тропой.
Кровью вспыхнут облака
И поймешь наверняка
Что крючок для червяка,
Ну, а рыба - для крючка.
Что лягушка - для ужа,
Комарихе кровь нужна,
Птичий двор - для грабежа,
А вино - для куража.
Но пока звенящий зной
Иссушает мир речной,
Шар огня над головой
Излучает нам покой.
Мол - червяк не для крючка,
Стрекоза - не для сачка.
И не надо с утречка,
Взяткам счет не до очка.
Раскаленный мир дрожит,
Порождает миражи
В том, что могут мирно жить
И лягушки и ужи.
Варфоломеевская ночь, в провонявшимся от испражнений обитателей сего городища, запомнилась плохими словами. Вампир, по закатию Солнца, мирно и культурно выпивал (при соответствующей закуске) в городской таверне. Никого не трогал, потреблял только человкую хавку, не, усасывать же прилюдно венозную кровь местного бродяги. Все состояло прилично и достойно. Но тут в залу вломилась добрая дюжина отморозков с покоцанными железюками в руках. Мало того, что вломились без спроса, так еще пристали к Вампиру, принятому в их больном воображении за гугенота, с дурацкими предъявами. Делать было нечего, и вонючие кишки придурков, загадили весь пол кабачка. Вампирюга честными золотыми с трактирщиком расплатился, добавил чаевых, плюнул в продажную торговую рожу. Угрыз мерзавца за шею и ушился восвояси, сиречь, отбыл нахуй.

Следующим разом Вампир заявился на берега туманного Альбиона, только ко двору Ричарда Генриковича Плантагенета, с непонятных хренов, обозванного «Львиным Сердцем». (Сердце, равно как и кровь, у венценосца были самые обычные, что Вампир и испробовал). Вот, с ним были приключения на палестинских просторах. Особо умиляли распарывания королевскими пехотинцами местных шлюшек, которые перед неизбежным групповым изнасилованием, заглатывали жемчуга и другие ценности в свои утробы. В принципе, можно было сделать простую клизму или дать рвотное снадобье. Но Львиное Сердце распоряжался по-своему. От переизбытка крови, Вампира иной раз даже тошнило.
Да, хорошие были времена. Но и потом было не хило.
На Шевардинском редуте пришлось не мало помахать мечами. Кто туда только не перся. И здоровенные гренадеры, и, с дурацкими значками уланы, и драгуны с кобыльми хвостами на шлемах. Всех их приходилось рубить в капусту. Именно в этой драчке Вампир заценил качества казачьей шашки. Как длиннолезвенное оружие первого и решающего удара. Куда более превосходящее прославленных толстожопым Дюма западных пределов шпаг, равно и чучмецких катан, так рекламирующихся киностудиями на исконно нашем американском полуострове. Вот, взявши первый попавшийся по руку клинок, направил Вампир свои стопы во владения Горного короля. Там, в подземельных кузнях, он предъявил тамошним мастерам оный девайс, попросив сработать, что-то подобное, но лучшее.
Недомерки разглядывали хитромудрую придумку москвитянских челов, чесали свои кудрявые бороды и об чем-то базланили. Потом согласились работу исполнить, но плату затребовали неимоверную. Вампиру цена дела была похрен, и он с ходу отвалил из наременного кошеля добрые золотые, чеканки эпохи императора Викториуса.
Подгорцы долго мудрили, гоняли с волосатых грудей нажранных мандавошек. Готовили железную руду в плавильных печах, добавляя в кипучий раствор только им ведомые присадки и ингредиенты. Отлив продолговатые заготовки, оголенные, только в одних кожаных фартуках молотобойцы, воздымали вгору пудовые кувалды. Натужно пердели и колотили инструментом по багровым паковкам. Хитрожопые старперы, пуская нежданные ветры, специальными молоточками правили приготовляемые изделия.
Подземные подмастерья, с еще, по малолетству с не отросшими бродами, от усердия попукивая, качали мехи горна.
Производственное помещение наполнял смрад коптящих угольев, каленого железа, вонючего пота и газовых выделений трудяг.
Раздолбанные в никуда железюки гномы кузнечными клещами разделывали на три части, сворачивали косичкой и отправляли на жерло горящих углей.
Бородатые спецы хлебали из большущих деревянных кружек пивасик, называемый элем, и чавкали свиное сало. Сворачивали металлические поковки в означенную косицу, дубасили их во всю дурь, отправляли в топку, писали прямо на пол, и так всю целую седьмицу. Наконец утерли натруженный пот. Достойно отрыгнули. Видать, работа была сработана.
Бородачи осмотрели пыхаюшие жаром багровые клинки. Поплевали на них, оценив быстроту испаряющейся жидкости. В это время подмастерья притащили двух горных троллей. Уродов поставили раком и загнали в их подхвостья раскаленные изделия. Ничего личного, просто технология закалки.
Клинки вышли знатные. Накладки рукоятей средств скоротечного убиения были изготовлены из ароматного и на редкость прочного конджубаса. Деревяшки обуха шкуродеры обмотали добротно выделанной кожей виверы, которая, как известно, отличается и сручностью и устойчивостью к различным погодным причудам. Как то к дождям, туманам, морозам и прочей натуральной хренотени. Ножны для оружия, сработанные так же из пресловутого конжубаса и окутанного той же кожурой виверны, расвечивались редкими подгорными самоцветами.
Навершия рукоятей шашек благообразили названные самоцветы, только большего размера.
Оценив изделия и взяв по мышки выработанное, Вампир отправился в сторону Ватерлоо, где ожидалось отменное кровопускание. Кровопускание состоялось.
Несколько позже, в развалах Сталингорска довелось Вмпиру освоить новое воинское знание, а именно, как из штатной магазинной снайперской мосиновской винтовки 91/30 с четырехкратным прицелом (а точнее 3,85) пулять по лобешникам картавых завоевщиков. Точно между каской и носом. Эффективность использования боеприпасов была достойно оценена командованием, и старший сержант Вампир сподобился высокой государственной награды. Но тут возникал вопрос – куда эту награду вешать? За многовековую военную карьеру, нежить насобирал всяких разных побрякушек, что свинья блох, и все цяцьки не умещались на его, весьма не хилой груди. Не вешать же уважаемый орден на хэбэшную ширинку?
Время от времени, заскучав за снайперским прицелом, Вампир отправлялся с полковыми разведчиками в глубокий тыл противника, где легко и быстро, ножичком по шеям, нейтрализовывал часовых и охрану командирских бункеров. Бойцы разведгруппы выполняли свою задачу, а именно, вязали языка, а Вечный закусывал этого языка ординарцем. Лазутчики скромно отворачивались и в своих докладах таковые факты не указывали.
Да, после рюмки выпитой, вспоминалось разное. Допустим, высотка под наименованием Саур Могила. Довелось на ее склонах покрошить одну-другую дюжину охамевших степняков. Но это давно было, но и много после тех лет, на склонах холма, челы рубились с супостатами насмерть. Павший воин не достоин усмешкам живых, ибо не имут мертвые сраму. Это правило Вампир соблюдал неукоснительно. Он уважал людов, с их скоротечным существованием, которые ложили головы за свои наделы, и свой приплод.
Нет, не спеть мне больше песен,
Не взглянуть в глаза.
А у Саур у могилы
Та же мать сыра земля.
А у Саур у могилы
С дедом мне пришлось.
У Саур на могиле
Кость на кость.

Помню, было воскресенье,
Помню твой наряд.
Возле Саур у могилы
Сгинул весь отряд.
Ты прости меня, родная,
Что упал твой брат.
Ты прости, родная, знаю,
Знаю, виноват.

Вот такая нам планида
Защищать своих.
Вот такое наше право –
Жизнь на жизнь.
Возле Саур на могиле,
Где истлел мой дед.
Возле Саур на могиле
Мой остался след.

Нет, не спеть мне больше песен,
Не взглянуть в глаза.
А над Саур над могилой
Светится звезда.
Ты прости, меня родная, так уж повелось.
Ведь на Саур на могиле кость на кость.
После категорического расхерачивания тевтонов у заснеженных берегов Реки и воспетого пригорка, Вампиру остобрыдла война дальнобойных гаубиц и он подался в благомилые стороны Экваториальной Африки. Там, не утружденные излишним образованием аборигены, не освоившие азы стратегического искусства, ревностно лупасили друг дружку поленьями черного дерева. А вечерами, у пиршественного костра, пожирали тела поверженных супротивников.
Но не все вечно под благосклонной Луной. И в эти дебри пришла цивилизация. Пушки, пулеметы и бронетехника. Заскучалось.
Да, раньше были времена, а нынче технологии. Честное ратоборство – морду об морду, заменили ковровые бомбардировки и удары высокоточного оружия. И кому стала нужна прицельная стельба из лука на сто шагов (чему надо было старательно учиться с малолетства) при баллистических вычислителях?
Хреново, блин. Вампир меланхолично набрал минорный аккорд.

Лист календарный срывается в прошлое.
Сядем за чаем, вспомним хорошее.
Путь укажу незнакомый прохожему.
Ночь бесконечною серостью множится.

Мыши у сыра скребут настороженно.
Волки хвостами метут – кушать хочется.
Тускло сидим над пустою тарелкою,
Вовек луна не станет нам грелкою.

И надоедливо памятью мучая,
Ветер по уху от случая к случаю.
Глупый прохожий судьбою случайною
В дверь угодил не в пивную, чайную.

Лопнули обода, рухнула стрельница,
Были бы жернова, была бы та мельница.
Глупый прохожий, куда тебе соваться?
Все перемелется, все остановится.

Высший грустно потянулся. Хлебнул водки. За всю его нежизнь, людская кровь опостылела. Впрочем, и спиртное не сильно доставляло. Наркота в принципе не действовала. Некоторая приятность бытия потустороннего создания, может быть, определялась посапывающей, в его кровати, длинноногой вампирки. Ласковой и на все способной шалапуте. Может, а чо на этом подлунье не случается, самому дорогому созданию в этом безалаберном мире.
Луна всходит и заходит. То истощается, то раздувается до полнотелых размеров.
Мы же ответственны за тех, кого приручили. А разве эта ответственность не является истинным счастьем и самым смыслом существования?

Продолжение следует: Пробуждение, или случай на дороге 4.