Иван Пантелеич вошел в избу, прижимая, почти тая на груди своей книгу. Лицо его лукаво улыбалось, но взгляд был ласковый. Таким Марья Никитична не видела его уже давно.

-Слыш-ко, мать, - Иван Пантелеич поманил жену, - ты меня сегодня не замай, я книгу понимать буду. А вечером тебе кой-чё скажу.

Он полез в шкапчик, вынул тряпишный сверток и развернул драгоценный для деревенского мужика оптический прибор - очки. Затянув шнурки мотузочек на затылке тугим узелком, Иван Пантелеич пристроил табареточку у окошка. День был солнечный, работы по хозяйству было невпроворот, но Марья Никитична знала, что мужа трогать никак нельзя, потому как сам сказал.

Она привычно бегала и хлопотала, ее немолодое тело было по прежнему еще крутым, но с годами раздобрело и взгляд ее стыдился когда муж иногда придирчиво окидывал всю ее стать.

Поясницу ее сегодня что-то прихватило, она подвязала ее шерстяным платком и пока переодевалась, украдкой поглядывала, чего это он там. Иван Пантелеич читал с видом сурьезным, плевал на пальцы, переворачивая страницы, и порою как-то уж нервно зажимал свою бороду в ладонь. Ну, стал быть, решила Марья Никитична, чтение у мужа политическое и вечером ей будет ликбез.
Настал вечер, сверчок заиграл незатейливо, но с душою. Иван Пантелеич думал.
-Потри мне настойкой спину, что то больно уж меня взяло, прям вытягует, - Марья Никитична пыталась разговорить мужа.
-Потру-потру, мать.
Язык керосинки вздрагивал и потом вновь весь напрягался в ожидании. Марья Никитична разделась и легла на живот. Иван Пантелеич подсел к ней и принялся растирать ей спину.
-Я вот чево подумал, мать. Книга эта дюже интересная, потому как это перевод заграничного автора из самой Франции.
-А про что книга-то, Ваня?
-Книга эта про особые премудрости самой что ни на есть французской любви, от альфы до омеги.
-Любовный роман что ль?
-Да ты что, мать, тоже скажешь - роман. Стал бы я тебе роман целый день читать. Сказано ж - особые премудрости!
-А, вон как.
-Эвон, - передразнил жену Иван Пантелеич, - и это есть как сказано "полноценная жизнь между мужеским и женским полом".
-А у нас с тобой что ль не полноценная? - Марья Никитична обиделась, - семерых вместе подняли, а ты говоришь, что неполноценная.
-Ты помолчи, мать. То-то и дело что неполноценная! Это я вот только сегодня понял и даже знаешь какая тоска меня взяла. Сколько мы с тобой дураки живем и того даже не прозревали, какие утехи-то бывают на свете белом.
При сих словах Иван Пантелеич все еще продолжал растирать спину супруги и движения его становились все более страстными и оживленными. Это и нравилось Марье Никитичне, и как-то пугало ее, таким он не был давно. Когда-то еще в молодости...

Грубые, мозолистые, но по особому, по мужски ласковые ладони Ивана Пантелеича постепенно со спины переключились на жонены ягодицы и Марья Никитична стала переворачиваться на спину, чтобы отдаться силе мужа, как тот непривычно сказал:
- А вот того не надо. Ты как есть лежи. Это как-то там называется по книжному, но ты лежи пока. Иван Пантелеич стянул с себя штаны и лег вместе с женою.
- Ты это-то, Марья, ты его давай теперь в рот себе сунь и ласково так, ну как теленок сиську...
- Как это в рот? - Марья Никитична заулыбалась, но взглянув на мужнино лицо увидала, что тот не шутит.
- Да как, обыкновенно как, это утеха такая. Ты сама должна этого хотеть, чтоб мне душевно сделать.
Марья Никитична кряхтя склонилась к члену Ивана Пантелеича и вдруг заметила:
- Да он же смрадит, Вань, что уж в этом приятного?
-Выдумала тоже мне, мать. Что ж я тебе на ночь глядя баню растапливать буду. Давай уж как есть.
Марья Никитична стала первый раз в жизни делать миньет, старательно при этом причмокивая, будто и вправду это теленок сиську сосет и напустила полную лужу слюны мужу на живот.
- Полегче там, мать. Что ж ты мне его грызеш-то? Это ж тебе не репа и не морковь. И чё ты пузырей мне там напускала, текут вон слюни-то.

Иван Пантелеич вытер слюни жены краем одеяла. Жена перестала сосать и не вынимая член из своего рта внимательно смотрела на мужа. Она хотела что-то сказать, но у нее не получилось, а вынимать член она боялась, что Иван рассердится за ее непонимание. Но Иван Пантелеич уловил мысль жены, да и не мудрено это - за долгие годы супружеской жизни они хорошо понимали друг друга и без слов.
-Тепереча мой черед. Ты давай-ко ноги-то пошире раздвинь, а я тебе языком буду приятсвенно делать.
-Как языком-то, Вань? Смешно как-то. Язык-то маленькой. А у меня там поди не так мелко.
-Да не естествить же я тебя языком буду, а сверху так, помаленьку.
Иван Пантелеич уткнулся жене в промежность и глухо заметил:
-Ох и смрадно, мать! Ну да что уж там. Ох и горе...
Пыхтя, Иван Пантелеич возил языком по жониным "тайнам", но Марья Никитична лежала ни жива, ни мертва и боялась как бы муж ее там не укусил, потому как не знала она, да и понять не могла к чему эта утеха пойдет дальше.
-Ну как хорошо тебе? - спросил Иван Пантелеич.
-Да неловко-то, отец, што ж ты там у меня сопишь. Да и страшно как-то, не укуси поди?
-Тьфу, грех, волос полон рот наелся, - Иван Пантелеич сплюнул в сердцах, - поди у французок там должно быть гладко.
Марья Никитична молчала.
-А тебе-то приятно было, Вань? Как я-то тебе как теленок-то?
- Приятственно эдак, но не складно. Ладно уж, экие мы с тобой отсталые-то. Теперь ты вот поворачивайся да ставай как Полкан наш.
- Как это, Вань, Полканом-то мне стоять? Забрехать што ль?
- Выдумала, брехать. Соседи подумают, что ты рехнулась. Эх ты - недотепа. Да вот так-то! - Иван Пантелеич показал жене позу, которая была описана в французской книге при сношении прямо в анал. Марья Никитична сделала как сказал ей муж и раздвигая жене ягодицы, Иван Пантелеич принялся искать жонин задний проход.
- А вон он где у тебя, махонький какой-то. Ну да сказано, что это особая утеха, - Иван Пантелеич стал пытаться всунуть член жене в анал, но это ему все еще не удавалось.
- Куда ж ты, Вань, ниже давай-то, а то неровен час.
- Да что неровен час, - Иван Пантелеич начинал сердиться, что член никак не хочет проникать жене в зад, - маслом его что ль. Где там у тебя масло, пойду сдобрю.
Он отыскал крынку со сливками и зачерпнув пригоршню, густо намазал себе член:
- Ну с богом, - Иван Пантелеич почуял как член его туго, но вошел все же.
- Ой, батюшки! Куды ж ты?! Ой-ой! - Марья Никитична была еще не совсем уверена, что муж не ошибся, - ой, не туды, ох!
- Да что ж не туды, когда туды, - возмутился Иван Пантелеич, - уж, не знаешь лучше молчи, мать. Дура ты была, дурой и помрешь. Это ж анальной сэкс зовется. Потерпи немного, это жонам особая утеха, - говорил Иван Пантелеич, поводя членом и удивляясь как это он сам раньше до такого не догадался. Марья Никитична вздрагивала при каждом толчке и закусив губу, терпела. И странная дума вертелась в ее голове, что это верно как-то по особому, а стало быть приятно.
- Ну что ты там прям как кобыла молодая дрожишь вся. Приятно што ль так?
- Ой как колом, батюшки! Да уж скорее бы заканчивал там свой анальной.
Иван Пантелеич вынул член и выругался.
-Ты, мать, зад-то сегодня подтирала? Ты гляди, как я вымазался, весь в говне-то. Вот смрадье-то какое!
Марья Никитична кряхтя опустилась на живот, она почуяла облегчение и испортила воздух.
-Ну, мать, отсталая ты какая у меня-то. Что ж ты так, прям как корова обгадилась?
Марья Никитична молчала, ей было стыдно.
-Что там, вода в ведре есть? Пойду умоюсь, - Иван Пантелеич встал с постели.
-Есть, есть, Вань. Поди умойся. Я тебе лампу подержу.
- Пойдем, подержишь.
Супруги вышли на двор. Фыркая, Иван Пантелеич умылся, вымыл член и поглядел на жену. Она стыдливо улыбалась и помогала мужу накинуть рубаху.
-Сильная книга, - заключил Иван Пантелеич, - жизненная. Я ее на поллитра сменял сегодня у шофера из города. А чё, поллитра я б выпил и спать бы завалился. А теперь вона - и французов за пояс заткнуть могём.