Взрослая дочь моей женщины проглотила глобус. Естественно, моя женщина рада, как и любая другая на ее месте. Мы с ней недавно в один день отметили круглую дату, которую обычно не принято отмечать. Если так же умрем, будет вообще как в сказке. Чему ты так рано обрадовалась, дура? Жизнь дает обратный отсчет. На горизонте запах мази от ревматизма и зубы, которые не болят, из стаканчика с водой. Конечно, я ей это не сказал. Ее хетч-бек с ресницами на фарах, она до обмороков боится мышей и прячется в комнате когда приходят с плановой проверкой угрюмые газовщики в робах. Ей нельзя такое говорить.

Есть семьи, где от бытовой домашней рутины мужики становятся серой, растекшейся по дивану массой, брюзжащей у телевизора, сосущей пивко и вытирающей жирные от вяленой рыбы пальцы об майку-«алкоголичку». Наверное, я близок к этому, и потому выбрал работу настолько далеко от дома, что когда приезжаю, моя женщина накрывает стол, садится напротив меня и смотрит, как я ем. Смотрит так, что блядь слышно, как тикают часы на стенке. Я теперь понимаю это глупое выражение – глаза масляные. А потом я ем её. С жадным аппетитом оголодавшего по женщине человека. Утром она сама мне приносит кофе в постель.


Я недавно узнал и в общем-то я не особо расстроился. Только когда врач, лечившая мне ухо сразу после продолжительной двусторонней пневмонии, попросив показать язык, озвучила свои догадки, у меня застучало где-то в горле, а то, что должно было стучать, ушло куда-то в задницу и там сжалось.
Видимо, в подсознании давно сидела готовность к такому результату, и получив уже стопроцентный диагноз, я как будто проснулся у себя дома утром с тяжелой головой среди кучи пустых бутылок и лежащих вокруг каких-то незнакомых тел и вдруг понял, что этой ночью умудрился купить диван. Шикарный дорогой диван. На последние деньги. Причем диван уже привезли, я на нем лежу и успел прожечь дырку сигаретой. Блядь. Нахуя мне еще один диван? Но поздно пить боржоми, тебя же предупреждали, чувак.
Чувака предупреждают еще родители, пока не ставят на нем жирный крест, устав искать анонимно практикующих наркологов. Сынок, так жить опасно. Блядь. Жить вообще опасно – можно умереть. И он балансирует над пропастью, как фартовый канатоходец, когда многие шедшие с ним по одному канату слишком рано для своих лет обзаводятся собственными холмиками с оградкой и памятником.

Человек, которого трудно назвать человеком, не слезет с иглы в домашних, тепличных условиях. Его нужно отправить в тундру, в пустыню, в космос. Он сможет перекумарить только где-нибудь там, где лето ограниченно пробегом солнышка над сопкой, под которой стоит локатор. Где можно забраться на эту сопку и со спокойной душой что есть мочи крикнуть: «Я люблю дрочить, и лизать пиписьки!!!». И единственным собеседником с тобой на эту тему будет только глухой северный олень вдалеке.
Или там, где торкающего дерьма хоть жопой жри, жарко как в аду, один день идет за три, но можно вернутся домой в сколоченном из досок ящике, внутри которого еще один – цинковый, внутри которого уже лежишь ты. Прям как утка в сундуке, а яйцо в утке. Сказочный подарок для мамаши от Кощея бессмертного. В общем, неважно где, но только в таких условиях чувак начинает что-то понимать и возвращается домой здоровым и счастливым человеком. Как чистую рубашку надел.

Но еще долгое время, даже при заборе крови на анализы при трудоустройстве или внутривенных уколах во время недуга, испытывает знакомые ощущения и подсознательно ждет «прихода». Поэтому всегда избегает даже случайных встреч со своими старыми уже похожими на мумии знакомцами.

И вроде бы всё хорошо, жизнь налаживается, обручальное кольцо, памперсы, далеко идущие планы, но сидящая в голове заноза саднит и ищет другие, более доступные и безопасные, чем наркотики, способы насытить эндорфином не знающий меры мозг. Цели становятся более прозаичными.
Ты в ватаге таскаешь на бицепс пятидесятикилограммовые бумажные мешки с цементом, укладывая их тройкой в десять рядов. И считаешь, что жизнь удалась, при покупке сотового телефона. Блютуз, флешка, все дела. Охуенно!. И охуенно всё проебывается. Семья превращается в стерву и спиногрыза, а потом и они просираются. Синяя яма глубока. А на дне ее иждивенство на стариковских шеях и знание мертвых точек в супермаркетах, куда не бьют видеокамеры. Ты не брезгуешь настойкой боярышника и тонизирующим средством для ванн, а залезть в чью-то форточку в частном секторе становится таким же обычным делом, как проткнуть собутыльнику пузо отверткой. Но даже посреди всего этого иногда сверкали женщины. Алмазами в куче говна.

Канун праздника, жизнь стабильно шла под откос, я ни о чем не жалел, а по RENTV после полуночи в перерывах между передачами ползла снизу вверх строка. «Познакомлюсь с молодым человеком… Познакомлюсь с девушкой…» номера телефонов. Пульс одиноких сердец похотливых скромняг и скромниц. Я позвонил. В рукаве куртки пронес мимо кассы бутылку белого рома «Баккарди» и пришел по адресу. Джульяна. Джевахарлал. Она острит в ответ. Общий язык найден. Ей тридцать восемь. Возраст, когда у большинства дамочек всё их естество вопит о финале продуктивного времени. У этой кабардинки оно гудело пароходной сиреной. Мы пили скверный чистый белый ром, мы чуть не сломали кровать. Я был счастлив и плевать на то, что она меняла самцов, как ежедневные гигиенические прокладки. Терпкий вкус у скверного белого рома и веселой, как праздник, женщины. И я пришел к ней опять, за несколько минут до боя курантов. Она впустила, воровато оглядела площадку этажа и закрыла дверь. Не дала даже снять ботинки. Смотрела в глаза, ресницы хлопали. Всё ниже и ниже и ниже, ох бля. Дорогие сограждане! В наступающем новом году хочу пожелать всем нам… ох бля, ох бля. Она доставила мне весь спектр того, что может доставить беспринципная в постели баба. Под гремящие за окном взлетающие разноцветные брызги я отрывался на ней так, как будто чуял, что в ближайшие пять лет у меня не будет женщины.

Изоляция от общества полезна для таких скользких типов, как я. Хотя бы тем, что способствует пересмотру некоторых приоритетов. И всё равно мир вокруг тебя продолжает вызывать злобу, желание опять пуститься во все тяжкие, и ты какое-то время болтаешься, как хер в рукомойнике. Однако там, высоко за облаками всё-таки что-то есть, и оно гладит тебя по макушке, и как поставленного в угол насупившегося в слезах ребенка, подводит к подарку под новогодней ёлкой. Мамзель, принимающая бумажки в центре занятости, с интересом посмотрела на меня - дата и год рождения совпадают. Клава курносая. У меня хорошо подвешен язык и я беру быка за рога.

Да, собственно, ничего особенного. Раз в месяц в специальном заведении строгие эскулапы вызовут тебя в кабинет, назвав только по имени-отчеству. Принимать пилюли, два раза в сутки строго по часам, минута в минуту. Чтобы не исчерпать необходимый лимит иммунитета, иначе можно загнуться даже из-за банального насморка. Быть пожизненно привязанным к режиму и пакетику лекарства, как люди с удалённой раковой анальной кишкой привязаны торчащим из пуза катетером, к пакетику полному дерьма. Блядь. И ущербность кастрата. От того, что они вокруг тебя, аппетитные, большеглазые, хлопают ресницами, опускают взгляд, поправляя юбку. Влажная женская стопа на моей ладони, другой ладонью прикрыть ее. Это гармония. Отравленная сознанием того, что можешь запросто искалечить чью-то жизнь. Даже из-за нечаянно слетевшего в процессе нашляпника. А предупреждать случайную пассию, это как признаться ей, что ты инвалид с пластмассовым хуем. Забудь, заткнись и смирись. Есть вещи намного хуже. Например, детская смертность в Африке. Или поставить в известность женщину, что всегда ждет тебя, как дитё деда мороза на Новый год. И для нее не так важно, что у него синие перстни на пальцах.

Есть люди, название которым слово, каким категорически нельзя бросаться в приличном обществе. В определенных местах с ними даже стоять рядом нельзя. Такой индивид может получить удовольствие от приема ректальных свечей. Рожденный с хуем, но ебущийся в жопу, он имеет моральное право обоссать родную мать и опустить в зад спящего друга натурала, если у него такой имеется. Но пока этого не сделал и, возможно, никогда не сделает. Есть еще другой индивид. Который уже однажды такое совершил. При этом он может быть совсем не ебущимся в жопу человеком, а даже вполне себе нормальным гомофобом. Но слово для него такое же. Как пощечина.

Можно слинять, ничего не сказав, дальше шагать и уродовать жизни, и оказаться этим вторым. Или вручить приговор, пожизненный, без права апелляции невиновному человеку, и уже самому ждать вердикта. Лучше это решать, глядя в синеву над куполами с крестами.

В ночь на Николу я виделся с Джульяной. Там, где мы недавно виделись в последний раз. Только теперь она была вся увешана новогодними игрушками и гирляндами. Ну и правда, ведь праздник на носу. И снова во рту был этот привкус скверного рома «Баккарди» и сладкой женщины. «Иди туда, где тебе место. Только на, обуйся, холодно там, а ноги у тебя босые» - отдала мне свои тапочки и ушла обратно в котлован со строительным мусором. Ногти у нее на ногах уже неестественно длинные. Я подумал, обулся и пошел. Чему быть, тому не миновать, и будь оно всё проклято.