Любка Вербиченко, по прозвищу Верба, выходила замуж. Не то чтобы выходила, выдавали. Просватали Любку.
За подгулявшую, не первой юности невесту, дали десять шкурок ондатры, два бидона меда да букет коричнево-красных георгин.
-Пора, - постановили родители молодых.- Десять лет прошло, как встречаются, перед людьми стыдно.
У Любки согласия не спрашивали, сами обо всем договорились и свадьбу назначили на ноябрьские.
В тот же вечер кургузый, пасмурный Толик усадил невесту в забрызганный полевой грязью мотоцикл и гордо повез в родительский дом. Сельчане провожали молодых кто с усмешкой, кто с жалостью, кто плевался, а кто и завидовал/

Поселили просватанных в летней кухне.
Как только темнело и в соседнем с кухней курятнике умолкали куры, Толик нависал над Любкой тяжелым широкоплечим торсом и долго долбил невесту коротким плотным членом. В предверии счастья Толик замирал, нелепо, по-бабьи взвизгивал и опрокидывал в невесту вязкую, едко пахнущую сперму.
После секса Толя Любашу не отпускал, прижимал к вспотевшему телу, шептал в ухо жаркую бессмыслицу и просил родить ему девочку. Такую же красивую, как и Любка.

Три года назад бывшая местная красавица и гордость школы Любка Верба вернулась из города в родную деревню.

В городе жизнь у нее не сложилась. Институт закончила, а вот замуж не вышла. За доцента тусклого не захотела, а любимый парень, красавец Виталька, уехал в стройотряд деньги на свадьбу зарабатывать, да там, на первокурснице и женился.

Когда вездесущие сплетницы донесли до Любки печальную весть, несостоявшаяся невеста сложила в коробку, купленные по-знакомству белые туфли. Спрятала ее подальше, поплакала, понадеялась да на аборт пошла. А пару месяцев спустя,  вернулась жить к родителям.

Позор, конечно. А что делать? Некуда ей было деваться, вот и вернулась.

Вроде и не знал никто о Любкином горе, вроде ни с кем кроме матери не делилась, а как вернулась в деревню, то поняла, что для односельчан она теперь - девка гулящая, непутевая. Медичка бесстыдная.

А Толик не погнушался. Еще со школы букеты красавице таскал, вот и дождался своего счастья.
Придунайское село готовилось к свадьбе.
Хохлушка Любка, по прозвищу Верба выходила замуж за бессарабского болгарина Толика.

Триста лет в небольшой деревне на берегу Дуная жили вместе украинцы и болгары. Недружно жили, женились редко, не ладили между собой разноязыкие соседи. Однако, давно в деревне свадеб не было, вот и готовились к торжеству всем селом.

Хохлы белили хаты, красили окна в голубое да белое. Болгары выносили из затхлых нежилых спален, пылающие яркими красками ковры. Вытряхивали, проветривали под ласковым осенним солнцем тканые сокровища,хвастались перед соседями накопленными богатствами.

Ближе к вечеру, невеста повязывала голову цветастым  шерстяным платком, усаживалась в мотоциклетную коляску и, вместе с женихом отправлялась приглашать на свадьбу гостей.

Блестящий черный мотоцикл плыл по раздолбанным деревенским дорогам, яростно тарахтел и вздымал плотные клубы теплой осенней пыли. Следом за мотоциклом мчались наперегонки деревенские велосипедисты,а за деревянными заборами радостно лаяли и обрывали цепи дворовые псы.

Каждый день, дом за домом, молодые объезжали односельчан. На лязгающий звук металлических клямок , выбегали из огородов улыбающиеся хозяева. Женщины , хватали из манежей зареванных детей и гордо вручали Любке своих чумазых безштанных чад. Мужчины мчались в подвалы и выносили кувшины полные пенистого прошлогоднего вина.

Долгожданных гостей усаживали в тенистые виноградные беседки, на стол подавали хлеб, сало, колотый четвертинками лук и, заготовленные на зиму, острые бессарабские закуски.
В граненые стаканы звонко лилось темное до черноты вино.

Первой вставала Любка и традиционно тараторила по-украински: "Просылы мама, тато и я прошу, прыходьте до нас на весилля".
Следом за ней младоженец Толик повторял приглашение по-болгарски и вручал хозяевам отпечатанные в городе пригласительные карточки.

Хозяева благодарили, и с интересом рассматривали коллаж из цветов, голубей и фотографий молодоженов десятилетней давности. Фотки эти Толик нашел в выпускном школьном альбоме и напрочь отказался заменить на более поздние.

Десять лет Толик мечтал о свадьбе с Любкой. Десять лет не сомневался, что свадьба эта состоится. Многие годы он не пропускал ни одной деревенской свадьбы и тщательно запоминал все давние традиции и модные новшества. К моменту, когда Любка согласилась выйти за него замуж, свадебный сценарий был расписан Толиком до мелочей.
С самого детства уязвленное самолюбие и буйное воображение рисовали в его голове  удивительную, яркую картину их с Любкой бракосочетания. Долгие годы Толик фантазировал по поводу своей женитьбы и складывал красочную мозаику из маленьких эпизодов запомнившихся ему сельских свадеб.

Безразличная ко всему, отмечтавшая свою городскую свадьбу Любка, к словам Толика  не прислушивалась и соглашалась на все его предложения. Унылая невеста даже не замечала, что желание жениха воплотить в жизнь массу красивых свадебных картинок, было безмерным и временами граничило с безумием.

Всю предшествующую празднику неделю,хлестали дожди. Дороги развезло и, прибывающих на автостанцию родственников, встречали на грузовике. Колеса автомобиля вязли в скольком суглинке и обдавали неосторожных прохожих липкими комьями южной осенней грязи.

Уже неделю, как каждый вечер в доме Любкиных родителей собирались соседки и готовили к праздничному столу украинские блюда. В летней кухне томилась в печи ароматная гусятина. Сноровистые хозяйки начиняли кусочками мяса и чесноком колбасы, запекали буженину, коптили сало и лепили пироги с картошкой и печенью.

На другой стороне села, худощавые, черноволосые болгарки помогали матери Толика свежевать молочного барашка. Варили в огромных чанах острую шаурму, вымачивали в молоке соленую болгарскую брынзу, мариновали баклажаны и фаршировали рубленым мясом красный мясистый перец.

Каждый вечер сквозь заунывный шорох верб и гулкий стук дождя слышались высокие, заунывные голоса хохлушек, поющих печальные украинские песни.
Не всі тії тай сады цвітуть,
Що весною заквітчаються,
Не всі тії тай вінчаються,
Що любляться та стрічаються.
Пронзительно и грустно выводили бабы, полузабытые венчальные песни. Они жалели в них себя, и непутевую Любку, и всех баб на свете.

У болгар тоже пели, но,больше слышались веселые мужские голоса. Отрывистые дробные звуки болгарских частушек долетали с подворья жениха, аж до Любкиного дома. Иногда, песни болгар прерывались тоскливым звуком сурдинки и украинки знали, что в такие минуты болгарские мужчины обнимают друг друга за плечи и медленно раскачиваются в такт печальной Хоры.

Придунайская деревня готовилась к свадьбе. Болгарин Толик брал в жены хохлушку Любку по прозвищу Верба.

Вечером накануне свадьбы Любка примеряла свадебное платье. Сельская портниха тетя Зоя поставила невесту на табуретку и, ползая по полу, быстро подшила длинный подол. Младшая сестренка Катя печально выравнивала ногтями лепестки высокого, расшитого бисером болгарского кокошника, и привычно ныла.

- Не ходи за него, Любаня. Ты его не любишь. Не ходи…

Любка к нытью сестры не прислушивалась. Дождалась ухода портнихи и, молча нырнула в глубь старого фанерного гардероба. Она долго там копошилась и, наконец, вытащила на свет коробку с запрятанными от самой себя, белыми итальянскими туфлями. Любка стерла ладонью легкую пыль, ощутила пальцами гладкость и прохладу тонкой лакированной кожи, и решительно примерила элегантные туфли на высоченной наборной шпильке.

Невеста подошла к зеркалу. В тусклом свете старого трюмо она увидела расшитое блестками, торчащее колом,плохо скроенное свадебное платье. Подол впереди задрался и обнажил худые журавлиные щиколотки новобрачной. Низ платья был неровен, топорщился и свисал по бокам тяжелыми складками. Изящные итальянские туфли только подчеркнули убожество деревенского свадебного наряда. Любка взяла из рук причитающей сестры кокошник, надвинула его на лоб, выпрямилась во весь рост и замерла перед зеркалом. Плечи ее были расправлены, подбородок вздерну т,тонкие пальцы сжимали края пристегнутой к кокошнику фаты. Взгляд невесты метался по застывшему в зеркале отражению, прыгал с кончиков туфель до цветков головного убора, и не замирал, не останавливался, не находил себе места.
Заревела, запричитала, расстроенная Катюха.

- Не ходи за него Любочка, не надо..., он ниже тебя ростом, ты его не любишь.

Любка зыркнула на сестру, метнулась в прихожую, порылась в папином ящике для инструментов и вернулась в комнату с маленькой ножовкой.

Накануне свадьбы, облаченная в белое платье невеста, сосредоточено пилила садовой ножовкой каблуки дорогих итальянских туфель. Любка отрезала половину изящной итальянской шпильки, взглянула на задранные вверх носы изуродованных белых лодочек и впервые за все время заплакала.

Ночью дождь прекратился.Ударил легкий мороз,к утру лужи заблестели тонким ледком, а грязь слегка застыла, потрескалась и засверкала иголками изморози.

Празднично разодетые гости толкались на усыпанной опилками и гравием дорожке.Радостно переговаривались и щурились на холодное ноябрьское солнце родственники невесты. Ждали жениха.

К десяти часам на крыльцо вывели Любашу в новой ондатровой шубке.

Жених опаздывал, и гости тревожились, не случилось ли чего с машиной.

Вдруг послышались звуки гитары, бубна и звонкой улетающей в небо трубы. Из-за поворота показалась запряженная тройкой лошадей телега. Разукрашенные цветами колхозные клячи с трудом выдергивали из болота дрожащие костлявые ноги. Восседавший на облучке, заляпанный грязью жених, остервенело лупил кнутом несчастных животных, а позади него развалилось на бараньих шкурах, многочисленное семейство местного кузнеца-цыгана.

Тройка подъехала к дому, пьяные с самого утра цыгане заголосили Ручеечек-ручеек, а горделиво улыбающийся Толик подхватил на руки невесту, забросил красавицу в повозку и резво погнал лошадей к сельскому клубу.

Толик воплощал в жизнь свои сказочные свадебные фантасмагории. Ему было все равно, что думают о нем люди. Долгие десять лет он рисовал в своей голове картинки их с Любкой свадьбы. И сегодня он хлестал кнутом немощных колхозных лошадей, мчался по родному селу и мнил себя залихватским барином, укравшим собственную невесту.

Следом за тройкой, переваливался по сельским ухабам автобус с очумевшими гостями. Родственники стесненно помалкивали, разводили руками и торопились побыстрее зарегистрировать молодых.

Церемония бракосочетания прошла спокойно. Жениха с невестой забросали зерном, конфетами, пожелали долгих лет совместной и жизни. Приглашенный фотограф снимал свадьбу на фото и видео. Грудастые хохлушки нагло пихались и лезли в первые ряды групповых фотографий. Болгарки гордо сверкали новыми, вставленными к свадьбе, золотыми зубами.

На выходе из зала регистраций грянул духовой оркестр. Самодеятельные музыканты пытались играть заказанный женихом вальс «Дунайские волны», временами они сбивались и начинали играть композицию с самого начала.
Невысокого роста, широкоплечий коротконогий Толик обхватил руками тонкую, бледную невесту и, приседая на раз два три, неуклюже закружил ее в вальсе. Шаги Толика были широки, Любка за ним не успевала и, утопая спиленными каблуками в смешанной с опилками подтаявшей грязи, испуганно семенила следом.


По давней деревенской традиции, весь день гости перемещались из дома жениха в дом невесты. Множество раз в обоих домах накрывались столы, чередовались блюда и наполнялись вином кувшины. Весь день Толик рассекал по деревне на чудаковатой тройке и хвастал молодой женой.

К вечеру и болгары и украинцы позабыли о давних ссорах и обидах. Гости со стороны невесты смешались с гостями жениха и обе компании веселились напропалую, и яростно гуляли бессарабскую свадьбу.

Во дворе родителей Толика украинцы орали песни про задунайских козаков, а в Любкином, болгары затеяли танцевать свадебную Хору.

Встав в круг, сцепившись согнутыми в локтях руками,мужчины и женщины замысловато чертили ногами сложные ритмичные узоры. Время от времени танцоры замирали, медленно сгибали в колене одну ногу, застывали в позе задумчивых черногузов и начинали двигаться в обратную сторону. Иногда мужчины и женщины делились на отдельные хороводы, затем снова соединялись в единый круг и под звуки цыганской скрипки и болгарской волынки неспешно убыстряли темп. Движения рук становились все чаще, танцоры двигались по часовой стрелке,дробно отбивали ритм, & nbsp;стремительно делали шаг вперед и три назад,на секунду замирали, и снова устремлялись,но уже в обратную сторону.

Поначалу, Любка пыталась успевать за женихом и двигаться в такт его замысловатому шагу. Но ритм танца все убыстрялся, она торопилась, сбивалась и путалась ногами в длинном платье. Недолго думая, жених подхватил ее под мышки, взвалил на широкую грудь и закружил посреди хоровода.

От Толика пахло овчиной, вязким потом, кислым винным перегаром. От усердия лицо жениха лоснилось, а глаза сверкали похотью и довольством.

У Любки закружилась голова, в один момент она собралась с силами, отпихнула жениха и вырвалась за пределы танцующего круга. Любка пятилась, утопала каблуками в размокшей огородной грязи, пыталась спрятаться в хозяйственных пристройках и хоть немного побыть в тишине.

Пьяные гости кружили в танце. В свадебной палатке не стихал гомон голосов, звенели тарелки и глухо чокались стаканы.

За домом цыгане жгли костер и тоскливо завывали песни про цыганскую любовь.

Рвало душу цыганское многоголосье и рыдала в огороде Любка.

Тем временем из дома Толика подвезли духовых музыкантов. Во дворе гулко забухал барабан, зазвенели медные тарелки, загудела валторна и запела труба. Болгарская танцевальная Хора вышла на новый стремительный уровень.

Плясали все: и украинцы и болгары, и селяне, и приехавшие из города родственники. Гости яростно трясли поднятыми к небу руками, остервенело били каблуками утрамбованную дворовую грязь, блестели выпученными от старания глазами, скалились перекошенными ртами и не обращали внимания на бегущую с огорода, падающую в грязь и орущую, что есть сил, Катьку,

- Любка повесилась! Любка повесилась!- голосила во весь двор, падала и вставала Катюха.

- Любка в коровнике повесилась,- пробивалась сквозь танцующих, и истошно визжала Катерина.

По темному вязкому чернозему толпа гостей ринулась вслед за  женихом. Озадаченные музыканты  сбились с ритма, прекратили играть Хору и плавно перешли на "Дунайские волны".

В темном, давно заброшенном коровнике, на толстой деревянной балке висела тонкая фигурка в длинном светлом платье. Лица невесты видно не было, голову она наклонила и печально рассматривала упавшие в грязь, испачканные навозом белые свадебные туфли.