Корр.- Что дала вам литература?
Ж. - У меня открылся новый, незаурядный взгляд на вещи, которые я раньше не замечал.
Корр. - Например?
Ж.- Ну, например, я заметил, что патетика гностических апокрифов актуальна и до сих пор.
Корр.- Ммм, это как клерикализм в искусстве?
Ж. - Нет, хуже.
Корр. - Что хуже?
Ж. - Нет хуже моей жены.
Корр. - Может, вы хотели сказать, худее?
Ж. - Худее только иудеи. И то, знаете, от простокваши.
Корр. - А ваши?
Ж. - А наши очень плохи. Им бы в керлинг с мячом только играть, а не в футбол.
Корр. - Я Виталий.
Ж. - А Толька?
Корр. - Толька умер.
Ж. - Сочувствую.
Корр. - Кому? Ему?
Ж. - Точно не иудеям.
Корр. – Тогда продолжим?*
Ж. – Не за мой счет.
Корр. – Тогда за чей?
Ж.- Ничьей.
Корр. – Значит, вы считаете, ничьей в жизни быть не может?
Ж. - Это с какой стороны подсмотреть.
Корр. – А есть выбор?
Ж. – Да. Ходить на них.
Корр. – А вы сами?
Ж. - Я бы так сказал: мои легочные альвеолы уже не участвуют в газообмене.
Корр. – И что вам мешает так сказать?
Ж. – Так сказать, конъюнктура.
Корр.- Контркультура?
Ж. – Да. Фсем камрадам привед.
Корр. – Спасибо за интервью.
Ж. – Хм, смешно.

*Then continue?