Вот уже более двух недель, как не покидает меня наваждение. Я одержима мыслью об одном и том же человеке. Проснувшись утром , я вспоминаю прочитанные вечером фразы, ныряю в открытые окна оставленных тобой в сети сообщений, и снова перечитываю твои темы на форуме. Я пролистываю нашу личную переписку, вспоминаю пару ничего не значащих телефонных бесед, наши договоренности о свиданиях и нелепые случайности, не позволившие нам увидеться и узнать друг друга в реальной жизни. Я бесконечно сожалею о невозможности нашей встречи и снова думаю о тщетности и суетности бытия.

«Мое сердце полно любви к каждой женщине, с которой я сплю. Я готов прожить с каждой отдельную жизнь. Отдельную от других жизней с другими возлюбленными. Что мне делать? Я какой-то неправильный человек?»

Это было твое первое, прочитанное мной в сети сообщение. Безликое, заставившие меня следить за тобой, послание. Изначально меня интересовали только твои любовные истории. Были ли они придуманы или имели место в реальной жизни, я не знаю. Но верю, что были.

«Однажы, во время путешествия по Бирме, я остановился в небольшом отеле на высоком берегу Иравади в городе Паган. Я приехал уже вечером. Маленькая гостиница была почти пуста, единственной постоялицей была темноволосая улыбчивая итальянка. Она стояла в одиночестве на террасе гостиницы и любовалась закатом солнца над широкой песчаной отмелью реки. Я взял у бармена стакан арбузного сока, подошёл к ней и встал рядом. Мы не произнесли ни единого слова, только перекинулись коротким взглядом и снова стали наблюдать, как половинка красного солнца медленно опускается за дюны. Мы молча ждали, когда солнце полностью скроется из виду. Так прошло минуты три. Когда последний лучик погас за горизонтом, я предложил ей знакомство.

У неё было красивое имя - Манола - если память мне не изменяет.

Мы поужинали в гостиничном ресторане, немножко прогулялись под звездным небом и скорее побежали ко мне в постель.

Утром она улизнула, пока я еще спал. Когда я наконец продрал глаза и вышел на крыльцо, то увидел, как горничные в белых фартучках убирают номер моей подруги. Мадмуазель уже уехала. Мне стало грустно. За один вечер я влюбился в неё. Я как-то неожиданно сильно влюбился. Вскоре в небе над пустыней я увидел самолёт, улетавший в Бангкок. Там была она и я совершенно точно знал, что никогда больше её не увижу. Прощай, моя милая, моя милая Манола!»



Я публикую твои рассказы без изменений. Сейчас, когда я одержима мыслью о тебе и опять перечитываю твои словесные излияния, они кажутся мне надуманными, приукрашенными выдержками из женских романов. Но тогда, когда мы только познакомились, созданный тобой образ всемирного любовника, казался мне романтичным. Мы стали переписываться, спорить. Говорить о вечном, о потустореннем. Я апеллировала к классикам, сыпала цитатами и личными умозаключениями.

Ты был ироничен.

- Прошу вас - не надо меня выставлять каким-то ловеласом. Это совсем не так. Успеха у женщин я почти не имею. И всё из-за моей проклятой прямолинейности! Дамы меня пугаются.

Бывает, понравится какая-нибудь женщина, я ей на второй минуте знакомства говорю - дескать, представь, как было бы здорово, если бы мы с тобой в постели сегодня ночью были! А они пугаются и убегают. Я им правду говорю, а они не верят,- забавлялся ты и присылал мне свои новые рассказы. «Осень в Бухаресте», «Мария дочь Веласкеса». Самовлюбленные страдания не очень юного камбоджийского Вертера.

Множество бытовых подробностей, аутентичные пейзажи, отсутствие сексуальных сцен и по-юношески трогательные телесные восторги. Женщины твои смуглы, строптивы, «ногасты». Читать твои истории увлекательно, но в памяти остаются лишь белые фартучки горничных, застиранный комбинезон и оранжевая майка Марии. Простенькое, коричневое платье Николеты. В моей памяти остаются. Впрочем, у каждого свое.


« Как-то я поинтересовался у Марии, а чем знаменита ее деревня? Мария лукаво сощурилась: «А ты разве не знаешь? Мы ведь уже давно вместе, ты за мной ничего особенного не замечал? Как тебе объяснить... все женщины Пуэбло дэль Манчо - а я тоже здесь родилась - никогда в жизни не писают. Из нас лишняя жидкость с потом и слезами выходит. Не веришь?» - она закатилась смехом.

Моя внимательная ногастая Мария, дочь телефониста Веласкеса, ты чего-то не поняла в россказнях проходимца? Сейчас объясню. Пойдем во-о-он туда по глиняной дороге, но не до плотины, туда не стоит, там гогочущая орава вылавливает ускользающую из рук шаровую молнию. Смотри, какая чистая и любопытная трава за изгородью, садись. Мне так нравится то, что сейчас на тебе надето, этот застиранный комбинезон до колен поверх апельсиновой майки с биркой на загривке, поверь, даже не хочется все это стаскивать.»

Твои женщины жили в Лиссабоне, Гаване, Каракасе, Бухаресте, Китае, Бирме и Тайланде. Бывал ли ты в этих странах? Или выдумал их? Вычитал сюжеты у того же Борхеса или Бродского и перефразировал? Возможно. Возможно, что ты торопился поймать, соединить воедино правду и выдумку. Написать мне, другим. Возможно, ты спешил, так же, как сейчас я тороплюсь сохранить пойманный размер, слог моего наваждения. Клавиатура компа теряет слова, смыслы, сглатывает буквы. Эмоции стоят в горле слюной несказанных восторгов. Я боюсь, что мое наваждение схлынет, канет, уйдет безвозвратно, как неопубликованные тобой истории. И я тороплюсь, спешу поделиться надуманным, личным, странным и тождественным, своей ли или чужой, поведанной кем-то, историей.

«Она вышла сразу. В коричневом простеньком трикотажном платье, которое ей очень шло и которое после досталось другой проститутке Клаудии. Высокая девочка-креолка. Не надо со мной здороваться. Неужели я снова в Гаване и черный ветер на малеконе треплет гирлянды фальшивых звезд? Волосы собраны в пучок. На меня даже не взглянула. Всего три-четыре секунды, а потом повернулась и безразлично затопала по лестнице куда-то наверх, в дом. Я так и сел на заплеванный тротуар. «Что, понравилась?» – заулыбался сводник. Фетица меа, да, да, да. Хочу вообразить себе каких-нибудь тепловодных коралловых рыб, тропических попугаев или мраморные изваяния небесного острова Тилитонг, или ледяное сердце гигантской кометы, что будет таять миллион миллиардов лет, или небывалый карточный выигрыш в привокзальной будочке у сумасшедшего шулера, мне надо просто отвлечься, сменить направление мыслей и внутренние органы – настолько понравилась девчонка.»

« «Она была арделианской цыганкой. Утром, когда пасмурный стоматологический свет стал проникать в комнату сквозь шторы, она была похожа на спящего демона – огромные черные волосы, стройное и сильное тело, бесшумное дыхание, а если откроет глаза, то... Жив последний суккуб Междуречья и странствует по земле среди людей.»



Странностями судеб о том, как выглядишь ты, я узнала спустя годы. Но, в мой первый приезд в Сиануквиль, госпожа случайность представила мне твою румынскую жену Николету.

Всего одна встреча, короткое ничего не значащее знакомство. Глаза мои сияли светом первичной азиатской эйфории, с губ не сползала восторженная улыбка. Так улыбаются все вновь прибывшие в Камбоджу европейцы. Высокая плоскогрудая цыганка окинула меня дерзким взглядом и в ее глазах я прочитала презрение.