Сидит дед, в мундир одет, а Рома Крутов, хозяин кафе, сам ему наливает.
У деда через стену от «Трех литров» квартира, и он то и дело открывает газ и забывает. Запашино идет прямо в кафе. Рома полгода терпел, а сегодня вызвал знакомого спеца, чтобы тот поставил на дедову плиту заглушку. Вернее, на идущую к плите трубу.
А пока вот. Пока газовщик возился, приходилось заливать ненавистному соседу глаза и память.
- Ты пей, пап, пей, на меня не смотри. Я с утра не люблю.
Привычка называть стариков папами и мамами осталась у Ромы еще со времен квартирных краж. Это он сам придумал. Требовалось только перевести человека через дорогу, помочь ему с тяжелыми сумками и раз пять назвать папой-мамой, чтобы тот пригласил псевдосына на чай. Не всегда так получалось, но получалось.
- Что-то от тебя сегодня особенно завоняло. Прямо не газом, а серой какой-то. Ты не переживай, пап, я тебе новую плиту куплю. Эта у тебя, как я понял, неисправная просто. Давай я все-таки пригублю с тобой вискаря-то. За День-то Победы.
В кафе играл «Лицей», одна песня уже третий раз подряд. «Ооосень, осень, ну давай у листьев спросим, где он май, веечный мааай…»
Включивший музыку бармен попросился на улицу посмотреть Бессмертный полк. Сквозь затемненные окна было видно, как идут и не кончаются люди с табличками.
- Ты ведь, пап, глухой совершенно, да? Ага. Так я тебе прямо скажу: вы все паразиты. И ты, и вон те, что с табличками. Страну надо очистить от вас, как чистят животных от блох или как парки обрабатывают от клещей. Я сегодня в фейсбуке именно такой пост и написал.
Плохое выдалось утро. Вообще. Сначала газом потянуло, потом собственный организм стал враждебным. Вчера с друзьями Рома загодя отмечал 9 Мая как день траура и скорби, намешал вин и закусок, а сегодня в животе заиграл духовой оркестр.
Кафешный туалет выходил дверью прямо в зал, и Рома, зная себя, зная, что после него не выветрится до самого салюта, поспешил на речной вокзал. Там платные туалеты и там не грех.
- Хорошо, что ты глухой. Я тебе откровенно признаюсь, что такие уроды, как ты – редкость. Раньше я внимания не обращал, а сейчас смотрю – страшилище настоящее. У тебя не зубы, а бивни какие-то, на лысине наросты, как рога, а в ушах волос больше, чем у меня на жопе. Нельзя до таких лет доживать. Лучше бы тебя еще тогда, на войне… Всех вас.
Сильно спешить на речной вокзал было нельзя, и Рома семенил, как в танце маленьких утят. Чтобы не позориться, и чтобы поскорее дойти, он решил срезать дорогу через захолустные дворы. Это, наверное, беда всех старинных городов – фасады домов пряничные, а как забредешь в любой двор, так там, пожалуйста – русское свинство как оно было, есть и будет.
В один момент уже подумалось, что самое время присесть прямо тут, под каким-нибудь кустом, но как назло появился человек в зеленой форме, медалью на груди и нагайкой на бедре. Казак! Вот вы сами не удивляетесь, откуда они у нас взялись? Везде ведь, во всех городах!
- Так что, пап, не обижайся, но поживешь без газа. А то что – всех посетителей у меня распугаешь. В субботу на прошлой неделе водили-водили носами да и на съёбки. Или еще хуже – взорвешь к хуям весь дом.
«…ну давай у листьев спросим, где он май, веечный мааай…» Четвертый раз что ли уже? Надо выключить.
- Слушай, пап, а что у тебя ордена-то какие странные? Что-то я не видел таких никогда. Орден Красной Звезды кверху ногами и не боец на нем, а смерть с косой… Это что за хуета-то, а? У тебя же на всех орденах черти какие-то и руины вместо Кремля! Ты кто, сука, такой?
Рома выскочил из-за стола и схватил стул. Чтобы бить.
- Не ори, сынок, - сказал вдруг дед. – Я на других войнах воевал. Не на тех, что на земле случаются. Ты лучше сходи на улицу, посмотри на Бездушный полк. Он у нас Бездушным называется.
Рома бросил стул и выбежал из кафе.
Улицу было не узнать, ее словно бы вывернули дворами наружу. Ободранные стены, хлам, кости на земле.
А по дороге шли и шли разноцветные – синие, зеленые, серые – мертвецы. В руках они несли таблички с портретами здравствующих Быкова, Навального, Гудкова, Касьянова, Шендеровича, Сотника…
- Ты, видать, позабыл, что с тобой приключилось? – дед тоже вышел на улицу. – До речного вокзала тебе ведь не удалось дойти.
… Казак… Никакой он был не казак, а молодой синебот. Из местных. Поехал он полгода назад добровольцем на Донбасс, попался там сразу на мародерстве и как-то сумел упросить, чтобы его не расстреливали. А по пути домой купил он в Ростове нагайку, казачьи шевроны и медаль ДНР «За боевые заслуги».
Увидев же Рому, он крикнул:
- Друже, с праздником! Выручи, сколько не жалко.
- Отъебись нахуй! – прозвучал ответ.
Через пару секунд перед Ромой возникло бардовое лицо и кривые глаза.
- Чтээ? Разве в праздник так полагается, мм? Это мне не любо.
- Отъебись, сказал…
Вшитая в кончик нагайки свинчатка с оттяжкой прошлась по ягодицам. Боль настолько ошеломила, что Рома не сразу и понял, что по ляжкам у него бежит поток, остановить который уже невозможно.
Рома орал и трясся, не сходя с места. Он орал про могилу и лопату, клялся, что смерть обидчику придет только после пыток, а пытки начнутся сегодня же. А поток все бежал.
Сначала казачьи глаза помутнели от ужаса, а затем эта муть рассеялась от какой-то яркой мысли. Нагайка перешла из правой руки в левую, а в правой оказался нож.

- Присоединяйся, - дед показал когтистой рукой на колонну мертвецов. – Ты к нам надолго.
Из кафе доносилось: «…веечный мааай…»