- Не щади себя в искусстве, – сказал философично Петр,- наша жизнь настолько коротка, что лишний раз выпить не успеешь. Смотришь, а ты уже по ту сторону экрана.
- Ну, если философично, – прочитал я его мысли, – типа, разговор изнутри. А сам как думаешь?
- Я так полагаю – если есть какая-то высшая справедливость, то и Бузова в аду окажется.
- Наливай, - сказал я, и протянул пластиковый стаканчик.
Петр вновь открыл бутылку «Посольской» и разлил по стаканам.
-А почему бруствер? – спросил я, вытирая губы от «Посольской».
- Вот. Зацени, - и Петр (через  ё) достал из заднего кармана джинс сложенный лист бумаги:

В пустыне, что под главной сенью,
Кричали мы убийцам: «Браво!».
Страна, измученная ленью,
Спала в утробе своей славы.

Пока смотрели «Кармелиту»,
И песни Лазарева пели,
Мы все вернулись к мезолиту,
И взяли в руки лук и стрелы.

Потом присели на «Армату».
Без йода и пенициллина.
Вломились, блять,  в чужую хату
Мы на своих двоих из глины.

Весной  свернули  «Кармелиту».
На главной сцене - Расторгуев.
Страна припала в соплях к лику,
Хотя по факту -  к его хую!
Разрушились  казармы форта,
Посыпался бетонный бруствер,
Упали сводчатые кофры,
И стало как-то очень грустно.

-Ты мне, - перебил его я, - только про иезуитов не рассказывай. Тургенев, хуев!   
Так я познакомился с Петром.
-Следующая станция – Березки дачные, - отчеканил робот с женским голосом и в белой рубашке.
- Базарим, базарим – а судьи кто? – Петр многозначительно посмотрел на потолок вагона электрички.

- Александр Сергеевич Пушкин. Читает Савушкина, –  Прокричала, зашедшая  в вагон женщина.

Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад…

- Вот! Учись, Бруствер, - сказал я.
- Да. Не мы, - сказал Петр, ловя взглядом убегающие березы за окном, - и ведь никто и рубля не подал.
Я-то знал, что Савушкина  невменяемая, хотя с виду нормальная, и тоже рубля не подал. Как и Петр.
- А ведь Клин связан с твоим именем , - сказал, почему-то,  я, -  Ты случайно не Ильич?
- Ты святое не трогай, сука! Ленин  и тебя переживет!
 
Петр блеванул мне на брюки и уснул.  Я вышел в Клину.