Моя любовь Катя, жен шень и онкология моей души, нахуй ты так? Красива ты была, как... Право слово, теряюсь передать образ, но хотя бы накидаю фоторобот. Вот если смешать в равных пропорциях холодную красоту «Незнакомки» Крамского, добавить пронзительности Ашварайи Рай, еще не напускных – сисек и простодушия Семенович (но главное сисек), приправить бронебойной убежденностью в своей неотразимости и правоте, как у челюстно-лицевой аномалии Собчак, да водрузить все это на пружинистые ножищи балерины Волочковой, и увенчать ее же непостижимо грузно, и вместе легкомысленно порхающим в коробушке мозгом – то вот вам, Катин портрет.
Катина тупость искренне умиляла все нашу мужскую пиздабратию, ну вроде как спящий в лукошке белый котенок с голубым бантом класс женской гимназии. Отсюда вы сами можете судить, что Катя и впрямь была хороша. Падла водитель – этот мерзкий гном изгнанный из Мэрии, поборник копей метрополитена, посылавший под землю чаще, чем соседей по потоку нахуй, с отеческой улыбкой возвращал Катеньку от налоговой за позабытой формой 2, а это на секундочку – пятнадцать км., туда-сюда в самом сердце Мордора – внутри третьего кольца! Даже Гэндальф Серый с посохом черно-белым, не в силах разрядить скопившееся там напряжение злой силы – око Саурона, мерцало кровавой рубиновой звездой со шпилей, не спало и знало дело туго.
Жирная ленивая гусеница айтишник, являлся как джин, не успевала Катя положить трубку, и смиренно исполнял прихоти! Этот сучёнок даже подцепил ей контрабандный «В контакте»! В прочее время, он видимо инертно обитал в лампах дневного освещения – никто его не видал.
Мужчины выпадали из столовской очереди вежливыми кеглями – Катя питалась сытно и разнообразно, потому всегда была весела, в отличие от остальных женщин, которым доставались лишь голые макароны, которые еще и полнят. В офисе поселился комариный зуд – бабы неосознанно скрежетали зубами.


Иначе и быть не могло, – я влюбился. Втрескался страшно! Это даже сломало мою личность. И сейчас, по прошествии лет, при воспоминании о муках безответной страсти, по задней плоскости тела прокатывается волна холодных мурашек – от жопы до затылка, и обратно – такой странный эффект. Он также возникает на имя Катя, а так же на катапульта, катафалк, катер, и прочие «кат», и еще на комбинации этих трех букв – чертов мозг сам складывает кубики, заставляя вздрагивать всем кожным покровом разом, будто корова.
И хотя эмоции повыцвели, обмякли, но первое ее появление в офисе я помню в разрешении фулл HD, – оно вспыхивает в мозгу, как выхваченное из тьмы снежком в глаз, сваркой, или мизинцем ноги об угол – все-таки, – я неискоренимый романтик. Ошибалась ты, учительница литературы, застукав меня на разборе «Письма Татьяны» за рисованием героини, как и должно пушкинской музе – прозаически голой. Пушкиноведы, уверен, меня поддержат.
Я это назвал эффектом Фрейндлих-Рязанова. Помните тот изумительный момент – явление преображенной Фрейндлих в контору? Бабы жестко отбрасывали губнушки, круша ими цветочные горшки, а мужики растерянно охлопывали друг друга в поисках сигарет – даже некурящие импотенты.
То же произошло и в нашем аквариуме, разделенном стеклянными перегородками. Все стихло, стало слышно, как финансовый шипит: «Стреляй, стреляй падла пока он бортом! А, бля! Сука ты косоглазая!» Его можно понять, за такой оклад можно и поработать…


Объемы росли – мне давно требовался помощник, и вот – Катя. В мой статистико-аналитический закуток вплыла золотая рыба – шатенка с зелеными глазами, и сказала неебическое «Привет!» и моя свободолюбивая, независимая личность – дзинннь! – треснула и дала блядскую слабину, как беспринципная сучка, поймавшая в поле зрения, узком как межжопная веревочка трусов, продукт сумрачного немецкого гения – черный бмв хе пять.
Следующим утром я явился во всей красе – ногти на ногах острижены, в новеньком костюме, новеньком галстуке и негнущихся блестящих ботинках, вгрызавшихся в мослы как голодные собаки, – в портфеле шоколадка размером с сантехнический лючок. Смейтесь, – я постриг волосы в носу – случай наконец представился, – любовь грянула, пронзительная как Герман с «Сады цветут». Катя опаздывала на полчаса. Как это мило, подумал я, любовно выкладывая шоколадку на ее стол – монитор подпрыгнул, – девочке хочется поспать. Поди, – все театры, солярии, кино, девишники с пирогом и милой болтовней, магазины, маникюр. Если бы я знал…..
Размазывать о печальном не хочется. Сублимирую события в несколько фраз, а уж каждый размочит влагой персонального опыта и все поймет верно.
В двух словах – я ёбнулся, и был этим счастлив. Катина тупость разбивалась об орудие производства – «эксэль», и львиная доля работы легла на мои плечи. Ну и хуй с ним, думал я, зато моя подчиненная обожает шоколад, испускает озон, знает гороскоп и умеет украдкой идеально накрасить ногти – торопливо дует на них, воровато и смешно оглядываясь. Всякий день я подвозил Катю до дома (москвичи оценят подвиг), раскармливал дорогим шоколадом, держал ей место в столовке, чем вызывал наипрезрительнейшие женские и злобные мужские ухмылки.
А однажды, отпросившись у меня сразу с обеда, она благодарно взъерошила мне волосы и, бац! – пальнула бантиком губ, – в помутнении рассудка, я перешагнул все рубежи – сделал вопиющее – явился к директору и потребовал ей прибавки! Это через две-то недели! И тот прибавил! С чего вдруг?! Но ослепленный, ничего я не замечал…
Я бегал ей за кофе, раз за разом обучал двухстороннему копированию, и просил бога, чтобы Катя его не освоила. Как блаженно было стоять впритык, – теплом тянет, и сбоку наблюдать прикушенную блестящую губку под презрительным носиком, терпеливо показывать: «Вот таак, сюдаа, теперь кноопку…». Пару раз залучил ее в кафе, забрасывал удочку про ночной клуб, но все тонуло в ее нейтральных улыбках-ужимках, шуточках, в которых клянусь, проскальзывало – «все может быть, все может…» Надежда теплилась, но я хирел и мрачнел, вежливый и безропотный. Не ускользало – Катя умела разрядить, и я опять порхал.


Так перед грандиозным отчетом, она намекнула, что после аврала, можно и отдохнуть, – подрыгаться в клубешнике, сказала она. На счастливой волне, я заебенил такую аналитику, что нас показательно премировали – врагов и завистников прибавилось. Надо ли говорить, что клуба не случилось? Неумолимо открывалась картина моего падения – мною пользуются, и пользуются умело и нагло.
Все эти улыбки, кафе, – ободряющие уловки. Унитазный ершик тоже иногда моют и покупают ему подарки – новый подстаканник или хуйню под ободок в помощь. Она так охуела, что стала без спроса, легкомысленно съебывать в шесть и даже без десяти, хотя откинуться раньше восьми – у нас дурной тон. Ну я понимаю, золотая верхушка – собственник и уборщица, но зачем же так, Катя...
Вобщем, через месяц понял, – я игрушка. Черт, как же был я слеп – крот из Дюймовочки и тот не заблуждался, – девчонка будет рыть штреки и рыться в его шубке в поисках слепого отростка, только за страх быть покусанной мышью-сводней, за гречу и кров. Любви между златокудрыми эльфами и шахтерами, пусть те и со средствами, не бывает.
Да, влюбленный мужчина более незряч, и разочарование дается ему кровью. Что-то я не слышал, чтобы бабы палили себе по сиськам, а уж тем более в висок, разбрызгивая мозги вперемешку с лопнувшими глазами, обрывкам бровей и ушей, прыгали из окон, помещали головы в духовку и вешались. Хахабля! – нет такого. Позвонят этому ничтожеству – намекнут, и следом подругам, маме, в скорую, милицию, дождутся воя сирен под окнами, и примут просроченного снотворного не забыв отомкнуть замок.


Чем более я разочаровывался в Екатерине, тем с обратно пропорциональной силой я алкал недоступного тела. Вот как же хуево устроен мужик! Пока ты пылаешь истинной любовью – секс не самоцель, и ты долго готов оттягивать еблю в угоду цветам, кино и тратам.
Теперь же, отрезвленный как Мышкин и унизительно и смешно волочащийся как Нулин, я хотел животной ебли. С ней. Я ей не нужен… Другие? Одна мысль вызывала отвращение и ложное чувство предательства – любовь живуча как псина с девятью кошачьими жизнями. А ебаться все одно хотелось. Но лишь с ней…Другие? Нет!…Но ебаться-то хотелось. Но с ней! Оо, ёбаные раки по три и по пять, вчера и сегодня! Во как был плох – жалкий червь в облике мужчины.
Да, а червяка-то нужно кормить горячим, иначе он хиреет и покрывается морщинистым пессимизмом и функционирует пиздец однобоко – спит, да ссыт. Точь-в-точь функционеры спорткомитета – спят за наши деньги, а потом ссат праведным кипятком по поводу допингов, проёбов в дисциплинах. Вот возьмем наш футбол. Не, не могу – с душеньки блядь воротит… Вот скажите, почему атлетичным неграм, как и птицам, не дается хоккей? Вот поэтому же – нашим футбол. Не знаю в чем тайна, но она есть.
Оставалось дрочить на любимый образ. Оно конечно и чисто и отдает первой любовью, но – старо, нездорово, и пахнет максимализмом и принципами. А вздрачивая с принципиальным подходом, можно скатиться в дрочку ради чего угодно, – хоть за укрепление рубля и возрождение костромского пармезана (мы наблюдаем этот оголтелый бесплодный перфекционизм), хоть за продолжение Поттерианы или выход наших в фин…, ой, не бля, к черту, с душеньки воротит!
Я слышал, даже фригидные красавицы кончают под никудышным партнером, отдаваясь в мыслях …шубе. Да-да, – влезают в нее, осязают воображаемый мех и, о чудо! – кончают с брызгами. Некоторые даже от цигейки – тут все зависит от морально-нравственного императива женщины, а вовсе не от кошелька ебаря и её социальной ступени или там ВВП на душу, как ошибаются некоторые.
Шуба мне не нужна, а прогресс дал массу возможностей, как для начинающих, так и для профи. Есть масса сайтов, – дрочи себе онлайн и в унисон, что именно и ценно. Приятно осознавать, что включен в живой процесс.


Выдались выходные с прицепом в виде Дня Независимости, что теперь понимаю, было символично. Я побухал на пару с тоской, но она оказалась девкой тяжелой, раскисшей, и отвратной как блевотина списанной шлюхи, потому решил с ней бороться – освежился в душе, почистил зубы и зашел на сайт, подрочить на юное тело – забыться. Там я встретил Катю. Катя была немножЕечка не одна…
В прямом эфире ее ебал анонимный хуй, убежденно перпендикулярный кубикам пресса, фиксировать ебомое помогали прокачанные, заколотые ручищи – башка обрезана – стеснительный сука, а Катя в маске (голос возлюбленной в дактилоскопии не нуждался, он как радужка – неповторим). Ебал четко… Я бы так не стал – вернее не смог бы – я любил!
Я был бы нежен, стихаст, трепетал как мальчик, даже наваливая за завтраком в рот, набитый беззащитными мюсли с бананами или врываясь в напруженную в Бхекасане (асана для снятия нервного напряжения) жопу – я бы шептал ласковые слова и гладил по родимой, обескураженной беспринципностью голове. Эх, Катя Катя…
Вокруг действа разворачивался насыщенный срач – заявки телезрителей, благодарственные письма, смайлики с хуями, анафема Шендеровичу, Кремлю, сборной по футболу и прочей, оторванной от нации пиздабратии, аналитика поз, бесценные советы онанистов на пенсии, прогнозы по стояку Катькиного ебаря и рублю, ботоштампы «хуй» «пизда», угрозы немедленной Джамахирией и священной войной… Короче – прекраснейший срез препарата мозга для старика Фрейда. Всё это, жиденько пересыпанное внутренней ёбвалютой с загадочным названием «токены», хуярило веселым керамзитом.
Особо бесновались аспиды. Из-за Кавказского хребта ультимативно требовали хоррора – распороть Катэ жопу на британский флаг, а пизду перфорировать на писят кожаных звезд и ремешков – в горах и ущельях аспиды корчились в приступе половой эпилепсии – есть такое заболевание. Некоторые образованные проклинали у мониторов усатого Альбертика, что не пошел дальше теории и не захуярил машину перемещения в пространстве-времени. Иначе, доказанные гравитационные волны, как ишак-самолет мгновенно принесли их сюда, и от Катюши осталась бы горсть зубов.
Парочка не отвлекалась, а транслировала художественную, раскрепощенную еблю, сдобренную сочным аналогом – шлепками, стонами, чавканьем от которого оживала шерсть на мошонке, и хлесткими диалогами на грани – действо виртуозно разыгрывалось по нотам похоти, страсти и языка тел – Большой курит, Мариинка благосклонно и свысока аплодирует. Вот он бля Питер (Катя урожденная петербурженка), культурная столица – никакой вульгарщины – хуй пизда на службе искусства и народа, по шнуровским канонам. Загляденье бля, если со стороны.


А я плакал… Скулил, до крови закусив костяшки пальцев.
Она убила мою птицу-любовь! Наступила на нее божественной ногой и, – хы! – выдрала с кровищей крылья, с адским хохотом потрясла над головой и шмякнула в прах, нассала, насрала, плюнула, а тот с кубиками еще и сравнял холмик хуем – все, будто и не было большой белой птицы, неуклюжей, но очаровательной как увалень пеликан.
Я протрезвел. План мести созрел тут же. Денег было не жаль – отобью. Дальше дело техники. Я так уебал мошной – дзинннь!, что общую трансляцию прервали, и за пультом сосредоточились на мне.
– Что хочет пятачок 1239 (это я)?
Пятачок хотел страшной мести, но музыкальная школа, со вкусом собранная родителями домашняя библиотека с зеленой лампой подле глубокого кресла, подсказывали, что мстить надо не впадая в истерику, – наверняка.
– Сними маску, зая. Дзинь!
– Это невозможно.
– В виде исключения, у меня днюха. Дзинь!
– Нет.
Дзинь! Дзинь! Дзинь! Дзинь!...
– Не обижайся, котик, это слишком дорого…
Дзинь! Дзинь! Дзинь!
– Ты откуда, шальной?
– Вупперталь.
– Чё за прИкол?
– Это город в Германии. Сколько?
– Есть такой город? Чё там делаешь?
– Учусь. Земля Рейн-Вестфалия. Сколько, зая? Ты мне очень понравилась!
На минуту звук вырубился – совещались. Жадность победила бдительность. Катя изобразила тет-а-тет (партнера убрали) невинный эротический этюд – что-то вроде «У тебя сегодня день рождения, так вот тебе моя пизда – еби!». Вежливо поблагодарил и обещал заходить.

На следующее утро я пришел небрит, без галстука и шоколада, в старых замшевых туфлях, спокоен и холоден, как дохлая пиявка.
– Кать, анекдот хошь? Пришел Ослик к Пятачку на день рождения, а тот…
Она покосилась и истерично хохотнула. Тут же ушла за кофе и не появлялась полчаса. После совещания я озабоченно поделился с молчаливой подчиненной:
– Сбивают бригаду в командировку, в Германию. Может и меня…
– Здорово! А как же я?! А куда?!
– Дыра какая-то. Вамппедаль, Выппердоль, а! – Вупперталь. Не слыхала?
Кося на меня глазом испуганной лошади, опрокинула стул и усвистала.
Нашел ее курящей на заднем дворе подле горы мешков с бумажной лапшой, где избегали курить даже бессознательные чурки. Откуда стока резаной бумаги? – в бизнесе теперь очень не комфортно, что ни день кого-то берут за беззащитные перед системой яйца. Она затравленно дымила. Вздрогнула, когда взял ее за локоть. Ладно, думаю, не буду мучить девчонку – жалко стало.
– Да не бойся. Что случилось - то, Кать? – участливо спросил я, и показал в айфоне яркую видео эпитафию на могилу ее репутации. У нее подкосились ноги. Аккуратно изъяв из дрожащих пальцев окурок, усадил обмякшую бедняжку на мешок – жалкенько стало ее дурочку, шопиздец.
– Уволюсь… – мрачно сказала она, держась за правую сиську.
– КЗОТ Катя, КЗОТ… Две недели... – посочувствовал я, – Сердце?
Она заплакала.
– Все деньги! За квартиру плати, за все плати.
– Тебе зарплату подняли…
– Я молодая, шубу хочется, на море хочется, чем я хуже…
Слезы струились с большой поверхности Катиного глазного яблока (сильно больше среднестатистического) непринужденно, как из крана. У меня задрожали руки.
– Ну ладно, чего ты. Перестань, что-нибудь придумаем.
Она с надеждой взглянула на меня. Удивительно, на секунду показалось, что мы оба в беде из которой выбираться надо сообща, даже позабыли оба, что мой подлый гешефт – наших с ней рук дело, а не козни врагов.
Я выпускаю дым в щель приопущенного стекла и наблюдаю зонтики, схлопывающиеся у входа в подземку – красиво и грустно, дождик с утра… Наваливалась непролазная хандра, которую как склизкую гадину убьет только веселый мороз и снег – когда они еще придут? – тупое московское лето. Еще эта отвратительная история…И я хорош – гнус блядь. Что я хотел? Получить любовь шантажом? Чем я лучше той Кати? Мудак!
Отшвырнув окурок, я взял девушку за загривок и водрузил вертикально в пассажирском кресле. В глазах непонимание, а пухлявый рот дебильно открыт – его удивленная округлость таит размер моей залупы. Грязь, какая же грязь…Вот и не знаешь, да скажешь: «Что, сосала маненько?» Что ж вы делаете, женщины…
– Все?
– Все
– Я пойду?
– Иди
Посторонняя, чужая, взялась за ручку.
– Погоди.
– Чего?
– Учи формулы в «эксэль», потому что мне охуенно не понравилось, девочка. Ясно?
– Ясно.
– И еще, зови меня по имени отчеству. Отчество мое помнишь?
– Алексее…
– Хуй! Александрович. Сделай уже первую зарубку на мозге.
– Хорошо, Юрий Александрович, сделаю. Я пойду?
– Иди, и не вздумай больше опаздывать! Ясно?! И купи уже мне сама шоколадку! Я люблю горький. И деньги верни, что вчера отсыпал…
– Я половину Павлику отдала…
– Ебарю тому в наколках?
– Да…
– Так забери!
– Он не отдаст, пиздец жадный…
– Вот видишь, дура, а я тебе шоколад таскал, шашлыком угощал, терамису, Кать! Жениться дум... Иди короче!
Смешно вспоминать…Чудили же когда-то! Сейчас у меня двое детей. Катя выросла из девочки в женщину и прекрасную мать – сиськи стало еще забористей и под гормональным напором капитулировал «эксель». Живем мы душа в душу. Те события вспоминаем с улыбкой. Приработок еблей, был лишь приработок – ничего более. Долго рассказывать, но все у нас с ней наладилось – счастливы.
А потом ебнул кризис. Мы очутились без работы, а дети, долги – вот они. Я сам предложил, не Катя. А чё добру пропадать под одеялом, если можно продать…Тем более, мы по любви.
Почему Длихфрейн-Рязанов? Ну бля…типа интрига, да.