На одном из съездов Российской Социал-демократической партии , незадолго до октябрь­ского переворота, между партийными бонзами разгорелся нешуточный диспут на повышенных то­нах. Обсуждалась роль интеллигенции, применительно к революционному процессу. Юлий Мар­тов, лидер фракции меньшевиков, с пеной у рта, доказывал делегатам, что движение народных масс, обязательно должны возглавить прогрессивно мыслящие батаны, в пенсне и галстуках, и ни как не иначе. Оппонировал же ему большевик номер один, неистовый Владимир Ульянов, позже Ленин, упрекая товарища по партии, в недальновидности. Интеллигенцию, будущий вождь миро­вого пролетариата, попросту обзывал говном  нации. Аристократия и духовенство, союзниками стать не могли по определению, ибо были оплотом реакции. Крестьянство – тупая, отсталая, бес­хребетная и вороватая масса. Рабочий класс дурить с высокой трибуны долго не получится. Он хоть и прагматичен, однако легок на подъем. Может статься, в условиях, бурно развивающейся российской экономики, революция ему станет не так желанна, как того хотелось бы Ленину. Ар­мия, вождь скривился и взял паузу.  «На кого же вы сделаете ставку, случись революция?», вы­крикнул Мартов. «На сволочь!» – парировал Ленин. Да уж, Ильич знал, о чем говорил. Революция во истину сволочное  дело.

            На протяжении веков, в социальном обществе, каким бы духовно развитым оно не выглядело со стороны, сволочь была всегда. Она была, есть и будет, разве что как актер на подмо­стках, соответственно  отведенной ей роли, меняет маски. В разные времена именовали ее по раз­ному, что разумеется не меняло ее сути. В библейских анналах сволочь упоминается как «Имя им легион». В античном мире «охлос», позже «плебс». Средние века «чернь». На стыке девятнадца­того и двадцатого веков их поименовали «люмпенами». Россия, страна не маленькая, и сволочной ресурс ее, не исчерпаем, тем более, что относится он к категории самовоспроизводимых, или  по­стоянно обновляющихся. И наше государство согласно многовековой исторической традиции не­усыпно следит за этим процессом. Будущий лидер  первой пролетарской республики прекрасно это знал.

          Кто же такая сволочь, та сила, которой идеолог большевизма определил столь важную роль во всемирно-историческом процессе, применительно к той эпохе? Это безыдейная и бездуховная толпа, не способная на сомопожертвование, . Отрицающая порядок и закон. Склонная к насилию и понимающая исключительно его же язык. Не желающая трудиться и постоянно требующая жрать, уничтожающая все, чего не коснется и чем больше размножающаяся, тем больше деградирующая.
Масса этой шоблы бездельников, кровососов, мелкого и не только, уголовного элемента в России к октябрю 17 го года достигло критических значений и рвануло… «Кто был ничем, тот станет всем!». Темные армии Мордора, ведомые маленьким энергичным, в кепке, и от того похожего на гигантский гриб человечком, покатились, сметая все на своем пути, по бескрайним простором им­перии. 

          На дворе стояло начало января лютого 1919 года. Согласно устоявшейся легенде, Владимир Ильич, хотя своих детей у него не было, детей вообще, очень любил, и не упускал случая, в сво­бодную от праведных трудов минутку, другую заскочить на какой либо детский праздник, чтобы осыпать подарками будущих строителей коммунизма. Однако, по воспоминаниям очевидцев, де­тей Ленин любил избирательно. Особым паритетом пользовались отпрыски партийных соратников и живущей в кремле прислуги. Именно им, в ту голодную зиму доставались французские булки, тульские пряники и шоколадные конфеты. Затем по градации шли дети комсостава Красной армии, затем госсовслужащих. Мелкая шалупонь рабоче-крестьянского быдла, в расчет не бралась. Праздники были не для них, поэтому баловать их было не зачем. Вся остальная поросль врагов ре­волюции, деклассированного элемента плюс беспризорники, подлежала активному вымиранию. Да и на тех праздниках, на которых дедушка Ленин бывал, детей для общения с ним, специально вы­бирали отмытых, сытых и более-менее прилично одетых. Именно они и вкушали от щедрот главы пролетарского государства. С тех времен пошла детсадовская присказка «Кому майку полосатую, кому вафлю волосатую»…

          Одним из вечеров Ильич, находясь в крайне благодушном настроении, возвращался с оче­редной елки в кремль. В автомобиле было тепло и уютно. Мерно покачивало. Рядом сидела млад­шая сестра Маняша, своенравная, ажиотированная незамужняя тетка. На переднем сиденье первый советский бодигард, или проще телохранитель высшего государственного лица Иван Чебанов, зорко всматривался в окружающую темень. Городскую иллюминацию в 1919 году, в стиснутой империалистическим кольцом Москве, составляли лишь фары единичных автомобилей. Персональный водитель Степан Гиль, лихо, управляя автомобилем, мурлыкал под нос полонез Огинского. Автомобиль марки Рено, 1916 г. выпуска, не комплектовался автомагнитолой, поэтому Ленин любил, когда его шофер, что-либо напевал, особенно когда глава правительства был при­нямши пару стопок водки и выкуримши косячок.

        Неожиданно свет автомобильных фар вырвал из темноты несколько людских фигур, выбегающих на дорогу и размахивающих оружием. Гиль, вознамерившись уйти, прибавил машине газу. Однако Ильич, будучи в некоторых аспектах идеалистом, приказал остановиться. В своих за­блуждениях вождь откровенно полагал, что в военной Москве, по ночам наганами может размахивать, исключительно пролетарский патруль, а его, председателя совета народных комиссаров все знают в лицо и боготворят. Водила дал по тормозам. Через долю секунды, после того как машина остановилась, заднюю дверку автомобиля резко открыли снаружи и Ленина, грубо схватив за ворот пальто выволокли наружу. Охранник Чебанов, не успел опомниться, как оказался рядом с Ильичем. Перед ними, направив на них волыны, стояло несколько сомнитель­ного вида и поведения личностей. Вождь всемирного пролетариата первым попытался взять себя в руки и восстановить, так сказать status quo. Выпятив вперед грудь, он потребовал от вооруженных людей объяснения, назвавшись Лениным. Однако стоявший ближе к нему человек, не расслышав фамилии, по виду и повадкам маститый уголовник, со словами « А мне по хер, что ты Левин, я Яшка Кошелек, король ночной Москвы», сунул кулаком ему в поддых. Владимир Ильич согнулся пополам и широко раскрыл рот, желая глотнуть полной грудью. Яшка тут же ловко засунул в хле­бальник вождю ствол пистолета и взвел курок. Заиндевевший на январском морозе металл тут же  прилип к языку, что очень было по себе не приятно. Стоящий рядом Чебанов молчал, хлопая глазами. Кошелек быстро, со знанием дела обшманал Ле­нина, изъяв из внутренних карманов бумажник, часы, документы и маленький, изящный браунинг.

          Остальные налетчики так же зря времени не теряли. Разоружили и разули телохранителя, кому – то из бандитов приглянулись хромовые чебановские сапоги, отметили звонкой оплеухой не желавшего вылезать из-за руля Гиля и без должной почтительности вытряхнули на снег сестру Ле­нина, Марию Ильиничну. Еще минута, другая и вся разбойная гоп-компания усевшись в авто, лихо отчалила в ночь, оставив топтаться в сугробе четверых обиженных. Как выяснилось позже, ма­шина им нужна была для дела, а сами пассажиры имели для грабителей побочный интерес. Затя­нувшуюся тяжелую паузу прервал, как и следовало, Ильич – Однако, - он укоризненно покачал го­ловой, -  вооруженные люди и так просто отдали машину…

      Шофер Гиль, поворачиваясь так, чтобы был виден наливающийся пунцом снняк, дескать, он единственный не сдался без боя и пострадал за революцию, попытался утешить расстроенного па­трона – У нас не было, Владимир Ильич, шансов. Нас бы перестреляли как куропаток, тем более, с нами дама, он кивнул в сторону Марии Ильиничны. Ленин согласился. Тут же решили пробираться пешком к Сокольниковскому совету, находившемуся неподалеку. Вперед бегом пустили Чебанова, что бы он окончательно не отморозил ноги. - Может у него хватит мозгов позвонить в ЧК и вы­звать патруль! Глава первого пролетарского государства выглядел раздраженным. Иван Чебанов, несмотря на то что, как говорили, обладал классовым чутьем, был туповат.

          Пройдя пару кварталов и подойдя к зданию совета, Ильич со товарищи увидели того же са­мого охранника у закрытых дверей. Дежурный не пустил внутрь человека без документов и сапог, пригрозив вызвать ЧК. Ленину так же не поверили без мандата, в то, что он Ленин. Было трудно поверить, что вождь мирового пролетариата, зимним вечером, скребется в дверь совета, в прямо так скажем, сомнительной компании, один из которой без сапог, другой с фингалом под глазом и плюс ко всему ажиотированная мадам. Ситуацию выправил Степан Гиль, у которого под подкладкой потертой кожанки, завалялся пропуск в кремлевский гараж, тщательно изучив кото­рый, дежурный наконец допустил Владимира Ильича до телефонного аппарата.

        И вот еще одна случайность, повлиявшая на дальнейшее течение мировой истории. Через не­которое время, бандиты, отъехав с места грабежа и изучив похищенные мандаты, осознав, кто на самом деле был у них в руках, пустились в погоню. Яшка Кошелек, отчаянный бандит, сразу смек­нул, какой выкуп можно запросить за такого заложника и плюс к тому потребовать освободить всех арестантов из Бутырки. Он хорошо знал Сокольники и точно определил, куда отправилась ог­рабленная им компания. Можно только предполагать, какую бы известность, а вместе с тем и власть, получил бы Кошелек в преступном мире, осуществи он свой дерзкий план. Буквально за несколько минут до него, к совету подкатил бронеавтомобиль с чекистами.

      Я думаю более поздние историографы не пожалели бы усилий, чтобы вымарать этот нелицеприятный эпизод из биографии вождя, но есть одно «но», которое не позволило этого сде­лать. Владимир Ильич Ленин, был великим мастером пытаться обратить любую ситуацию, какой бы она поганой не была, к своей выгоде. И надо сказать, иногда у него это получалось.

        В одной из своих, наиболее известных работ «Детская болезнь левизны в коммунизме», где Ильич подводил рациональные основы под  унизительный и позорный «брестский мир», есть та­кой абзац, дескать был случай, когда меня ограбили бандиты. Несмотря на то, что я был вооружен, тем не менее трезво взвесив свои шансы, отдал бандитам оружие, деньги, документы и автомобиль. За это они позволили мне уйти по добру по здорову. Ситуация сходная с нашей. Мы отдадим германским грабителям…и.т.д. Изъять упоминание об этом случае из ленинской работы, мог предлагать лишь умалишенный. Не было преступления страшнее, нежели ревизия ленинских трудов. Так и остался благодаря этому Яшка Кошелек, не безвестным душегубом, каких  Россия той поры насчитывала миллионы, а лихой, фартовой сволочью, взявшей на гоп-стоп самого Ле­нина.