С чего начать в этом полово-литературном детективе, с ебли или пристрастий к написанию всяческой хуеты? Первична конечно ебля, но начну с литературы,- так вскроется  причинно- следственная связь этого гнусного дела.
  Мне было тридцать шесть с половиной, и температура зимой и летом держалась в моем организме такая же.
  Даже когда я подмерзал в одних трусах на заснеженном балконе одной горячей барышни. Дура решила, что звонок, - это разбитная соседка за выкройками и попросила выйти на минуточку покурить. Потом я наблюдал за раскрашенным морозом стеклом, как ее задорно складывает, раскладывает, раздвигает и загибает как складную головоломку – змейку  шерстяной, крючконосый стокилограммовый абезьян и  с тоской думал, - а что ежели  и ему вздумается покурить?
  Сама же  тварь, пользуясь бесплатным аттракционом,  страстно ловила мой отрешенный взгляд и распалялась, как дорвавшаяся  до хуя  откинувшаяся продавщица пивного ларька.
  Утром, с виноватой фальш-улыбкой  меня выпустили, я чихнул один единственны раз и попросил холодненькой  водички  из - под крана, - пить очень хотелось. Высокомерно натянул кальсоны, не проронив ни слова, накинул на плечи пальто, штаны  и побег домой трескать мамино малинишное варенье с чаем. И даже не простыл.
  Короче я был здоров как бык, разведен уже пять лет и вовсю пользовался своим положением, квартирой и машиной для удовлетворения похоти. Чего и  говорить, – мне нравился  такой образ жизни.
  Но тут блядь,  меня  клюнул  питух, с  жопой  полной идеально очиненный гусиных перьев.
  Как это произошло, я не помню. Этот вопрос гложет меня до сих пор. Размышлял, долго. На помощь пришло высшее образование. Количество помнится, переходит в качество. Мой сосуд впечатлений и знаний о жизни переливал через край и требовал что-то с этим исделать.
  Я вдруг безответственно решил, что могу писать! Это было открытием. Вторым было то, что таких уёбков оказалось, как комариков в  июльской  дельте Волги - матушки реки, когда  посрать рыбаку,  - быть тяжело ранетым в жопу и прахтически выбить из путины.
  И тут, я развернулся что называется. Я поливал  как из пулемета, с перерывом на пассать, соснуть и присунуть. Ел из мятого котелка в окопчике, привалившись к пулеметному станку.   
  Распевал как ёбнутый соловейко на алчные, как теперь понимаю слововысерки писателей: «Это несомненно дактиль. Да, автор? Какой ровный, осмысленный слог. Браво!»;  «Закат, как живой у Вас! Даже взгрустнулось.»,  а понизу меленько этак так: «моя страничка, тыр-тыр-тыр.»
  Протявкав, они садились в кружок  вывалив языки и как алчные собаки ждали подачки. И я был в их стае…
  Зато на трогательные, отеческие  увещевания, как теперь понимаю непредвзятых, добрых читателей в духе:  «Уёбок, на хуй ты ето напийсав?!» или «Руби пальтцы! И на ногах. Указательный оставь, – выдави зенки, а потом откуси его и проглоти!», - я высокомерно отмалчивался,  как римский патриций.
  А хули попусту пиздеть, когда за меня красноречиво говорила моя индульгенция в профиле. В  ажурной, алой рамочке. Теперь-то я понимаю, что нужна была черная, и блядь черная же лента наискось! Я гордился ей, как тупая хозяйка тупой болонки  розеткой  с собачьей выставки, нимало не соображая на ейный счет.
  Изуродованными до неузнаваемости, с развесистыми  завитушками, косолапыми русскими иероглифами там значилось: Победитель литконкурса «Береги электричество» ДЕЗа Промышленного района г. Елабуги в номинации такой-то; Лауреат чтений «Словесная мошкара» при доме культуры г.Йошкар-Ола. И все в таком духе на всю блядь  разнесчастную страницу. Хорорр-р-р…
  Потом, как бездушная торпеда  неумолимо жаждущая взорваться и утащить в ледяной мрак побольше жизней, я целенаправленно превзошел себя.
  Это была возвышенная, трепетная ода любви мужественного, благородного мужа к …, ну скажем, - к вагине. Пизда не проскользнула даже близко. Замшелый холм, розоцвет, медовый абрикос, треснувший от спелости, но упаси боже не как есть, - пизда.  Каким ворохом  конфетти меня осыпали други писатели, - если б вы знали!
  Пушкин же и Гоголь лишь грустно усмехнулись, походя предали меня анафеме во веки веков и вернулись к скрижалям.
  Но бля, не сойти мне с места, я достучался до адресата…
  Меня возбуждала ее розово-слюняво-цветочная  лирика со скачущим, как влюбленный заяц размером. В этом виделся огонек на потрахаться без экивоков. К тому же она носила очки (ну тут у меня тоже были идеи) и у нее были пухлявые ножки с изумительными жемчужными ноготочками, которые она умело демонстрировала в сабо.
  Мы сидели в ресторане и посильно травили отморзка-людоеда  Сорокина, когда я нарочно стряхнул вилку под стол. Так и есть, - она развесила свои ляжки и светила из-за занавески (вот не понимаю баб любящих трусы а-ля тюль на кухне) пиздой, как паровоз из тоннеля.
- Тебе лучше уйти. – произнес женский голос с хрипотцой  прямо  в ухо.
  Это было так неожиданно и четко, что я шарахнул башкой об стол. Ляжки схлопнулись, как морская раковина.
- Почему? – удивленно спросил я.
  Дама моя уже забеспокоилась и требовательно окликала меня сверху.
- У хозяйки двое детей.
- Да ну?!
- И еще двое в загашнике.
- Как это?
- Хозяйка то, на втором месяце. – хихикнули прямо в ухо. Аж мурашки прокатились. – Два эмбриона и оба пацана. Узи не пиздит.
  От перспективы потрахаться этим вечерком, меня продрал такой мороз, что из-под стола я возник с насморком и слезящимися кроличьими зенками, а вилку позабыл.
  Трезво взглянув в глаза поэтессы, я понял, - все чистая правда. Я поймал за передник официантку. Под изумленным взором четырех женских глаз хлопнул две чьих-то рюмки, кинул все шо было в кармане и кивнув головой и звонко прищелкнув каблуками, немедля съебался до гардероба.
  Было еще не поздно и вагон метро был  набит порядком. Мрачные москвичи молчали, но гвалт стол, - пиздец. Общались между собой пёзды. Обо всем. О прическах, хуях, достоинствах биде перед дачным сортиром, о грязнулях хозяйках. Я все слышал.
  Хватаю позабытую кем-то газету и судорожно ищу пиздеж из за красных зубцов и башен. Вот, – за бензин. Читаю, - не верю! Перечитываю, - не верю бля! Значит – здоров! Но легче не стало. Голова пошла кругом и ужасаясь я продекламировал себе: «Пёзды как звезды на небе ночном, слышу хрустальный  и ласковый звон.»
  В ответ – горячие, как блядь вдовушкины пирожки  аплодисменты! Я пулей из вагона и бегом по вечерним улицам домой. Ночь прошла спокойно.
  С утра дымил и курился,  - непременно к вечеру организовать кого-то. Пошарил в сети, нашел молодую, трогательно - восторженную, а -ля тургеневскую девочку с грустными глазами и угловатыми плечиками. Сама скромность и стихи о перелесках, поникших вётлах  и разливах.  С такой отдыхаешь прежде душой, нежели телом, но мне это и нужно.
  - Хламидии, кандиломы… - перечислял девичий голосок, пока я любезно усаживал Жанну и устраивался сам. Улыбка улетела прочь с моих губ  и девушка недоуменно уставилась на меня глазами олененка Бэмби.
- Все в порядке. – успокоил я. – Я только кажется забыл…
- Ты со своим членом будешь болтаться во мне, как пестик в ступке. Она любит дуплет. Дырка по соседству – разбита как русский проселок. Два аборта. Родители гонят ее замуж, потому что она ни хуя не делает, только жрет, срет и марает стихи. – честно уведомили меня.
- Утюг. Брики гладил. –  закончил я мрачнее тучи.
  Жанна уставилась на мои джинсы в поисках стрелок. Когда она подняла взор, меня уже не было.
  За последние две недели я многое открыл в женщине. Женитьба на красивой и доброй, которую я честно планировал, когда подъзаебусь на передовой и зачехлю штандарт, -  вызывала лишь дьявольский хохот.
  Их нужно ебать и вместе с гандоном  спускать в унитаз сам намек на привязанность. Однако сперва, неплохо отделаться от чудесного дара, - я не могу переступить через себя и присунуть  уже две недели. Чахну, - натурально!
      Я сажусь и пишу отлуп. Категоричный, уничижающий, бьющий прямо в пиздосердие. Сверху значилось черным по белому. – НА СМЕРТЬ ПИЗДЕ! Сплошь все рондо, я прямо так и резал – пизда, пизде, в пизду, до пизды. Я методически проспрягал ее, как только мог, - такой грязи надо было еще наскрести. Благо сусеки открылись обширны. 
  Опубликовал. Через десять минут с охуенным звоном и треском меня забанили и предали анафеме, но все до единого  зефирные поэты - прозаики успели откреститься от меня. И даже прозвучало – гей.
  Тем же вечером я наебался от души. Засыпал счастливый, примостив головушку на здоровенной груди и покусывая теплый опавший сосок знакомой поэтессы. Она еще не ведала  про обструкцию и была весьма благосклонна  к жонглеру  лелеемой  рифмой. 
  Я еще не знал, что опять достучался…
  Сидим в пивбаре. С коллегами. Угощает новенький. Общительный такой парень, веселый. Все смехуечки, а у самого бицепс как голова первоклашки. Хуярим пиво, ждем футбол. Народу подсыпает и подсыпает.
-  А пошли ко мне. – предлагает новичок. - У меня хата рядом. Здесь хуй нормально посмотришь. Дома телик в пол стены. Пива, водки возьмем. Три комнаты, - вались где хочешь.
  Тут я роняю платок. Наклоняюсь и слышу мужской голос.
- Не ходи. Он подсыплет порошка и переебет всех по кругу. Накатаетесь на карусельке бля. И не вспомните ни хуя
  Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, – всплыло на днях. Всяк, кто берется за перо, – прочти и подумай. Если не понял, – см.выше.