Для любителей многабукаф, хотя по мне маловато будет

                                                              СЛОВИША
                                              Попытка реконструкции образа

        Данный опус не претендует на какое-то серьёзное исследование, по причине несерьёзности самого автора.

Так повелось, что в современной культурологии, слово «Словиша» неразрывно связано с именем В.И.Поветкина, археолога и музыкального реставратора, который нашел и отреставрировал те самые гусли с этой надписью по борту.
      Вот оне:



      А вот фото самой надписи:



(Надпись может показаться выпуклой, но это не так, это из-за особенностей освещения во время съёмки. Чтоб не казалось можно перевернуть картинку)

А вот оне после реставрации:



Что еще о них известно более-менее достоверно?  Найдены в Великом Новгороде, на Троицком раскопе во время археологических изысканий в конце прошлого столетия, в культурном слое относящемуся к одиннадцатому веку. Корпус с одной стороны уже, чем с другой. Не имеют резонаторного отверстия. Материал деки не из хвойного дерева как полагается, а из дуба. Дека к корпусу кое-где прибита деревянными гвоздями.
      Ну и сама надпись, каковую решили считать что это имя древняго гусляра и одновременно мастера изготовившего сии гусли, ибо тогда существовала традиция у музыкантов самим делать себе инструменты. (К слову – что касается гуслей и прочих неканонизированных инструментов, как то колесные лиры, брелки, гудки или смыки, то эта традиция жива до сих пор)
     
        Теперь для полноты картины вспомним, что из себя представлял Великий Новгород одиннадцатого века. А представлял он из себя не какое-то захолустье, а вполне цивилизованное государство с развитой инфраструктурой и торгово-экономическими отношениями. То-есть, всякие мастера там были. А если каких не было, то приезжали заморские и всё равно были. Вот, к примеру, какие украшения делали тогдашние мастера:



      И вот теперь на этом неслабом культурном фоне мы видим совершенно убогие гусли «Словиша» (Эпитет «убогие» здесь употребляется не в том смысле что у Бога, а в смысле, что «увечные») Ибо: корпус восьмёркой, дека из дуба и без розетки, к тому же на деревянных гвоздях, ну и самое главное – надпись.
      Если по порядку, то корпус восьмёркой означает, что в процессе постройки гуслей корпус тупо «повело» как говорят мастера-краснодеревщики, что в свою очередь значит, что изготавливался корпус из сырой, невысушенной древесины. Что во все века считалось грубым нарушением при изготовлении не только музыкальных инструментов, а и мебели, кухонной утвари, домов и прочего. Это возможно лишь, если шибко торопишься и тебе наплевать на результат, или просто в лом искать подходящую заготовку для корпуса. Опять же – результат побоку.
      Далее дека из дуба. Ну, разве что в порядке эксперимента, ибо дуб и обрабатывать тяжелее, да и свойства резонаторные не те. Отсутствие резонаторного же отверстия, тоже можно расценить как мутный косяк, так как из тех времён дошли до нас гусли с розеткой в деке, к примеру вот:



Однако, справедливости ради, всё же отмечу, что не совсем из тех времён, ибо гусли на рисунке датируются серединой двенадцатого века, когда гусли «Словиша» одиннадцатый век. Но думается мне, что за тысячу лет ошибиться в полтора столетия вполне возможно.
      Про деревянные гвозди так скажу – какой-то особой прочности для склейки они не добавляют, а нужны лишь затем чтобы обеспечить месту склейки плотное прилегание. А это значит, у мастера не было нужного инструментария для окончательной сборки гуслей (тех же струбцин, или на худой конец грузов, каковыми можно прижать деку к корпусу), а еще и на то, что несмотря на то обстоятельство, что мастеру всё-таки пришлось срезать часть бортика, плотного прилегания деки к корпусу всё равно не вышло.

Вот что по этому поводу пишет сам Поветкин…Замечено, что корпус гуслей изготовлялся из сырой (невыдержанной) древесины хвойной породы. Доказывается это таким образом. Когда мастер намеревался приклеить к корпусу верхнюю дубовую деку, он вдруг обнаружил, что пока изготовлял деку, корпус гуслей подсох и его "повело". В результате образовавшейся "восьмерки" дека неровно прилегла к корытцу. Поэтому в узкой части корытца он срезал с одного бока бортик пониже. Устранив таким образом деформацию, мастер не допустил излишнего напряжения в корпусе инструмента. Для лучшей фиксации склейки он закрепил верхнюю деку кое-где деревянными гвоздями…
Далее он сообщает:
…Я изготовлял корпус гуслей из сырого дерева, и по мере высыхания корпус "вело". Устранять деформацию логичнее всего было в узкой части инструмента, но не в верхней, широкой, так как окрылок несет себе напряжение струны, и его, следовательно, нельзя ослаблять. Следуя примеру средневекового мастера, мне пришлось также срезать часть левого бортика, в результате искривленность в узкой части получилась немного в той мере, в какой видна таковая на оригинале.

      Ну и, наконец, надпись «Словиша», которая если смотреть на фото не создаёт впечатления, что она вырезана, как об этом деликатно пишут исследователи, она скорее выцарапана гвоздём, а уж если и вырезана ножом, то грубо и без должного умения. Как на бедной берёзе в парке САША+ТАНЯ=ЛЮБОФЬ, или на парте в школе ФИЗИЧКА-ШИЗОФРЕНИЧКА.
      Вот как пишут исследователи - «По предположениям … возможно, это имя древнего гусляра и одновременно мастера, сделавшего гусли.» Пусть так, но заметим, что это был очень хреновый мастер. Говоря так, совсем не хочу запустить шпильку человеку, которого уж и нет давно на свете. Просто сам занимался постройкой гуслей и прошел через все эти вышеописанные, позорные косяки и не менее позорные не описанные. Современные мастера-любители строят гусли почти так же, как это делали их предки, разве что колки железные, да струнок поболе. Поначалу и сам делал гусли, имея в распоряжении только одну стамеску, один рубанок, молоток и, не дрель даже, а дремучий коловорот. Делал из сырой горбылины подобранной в луже. Обрабатывать сырую деревяшку, это вообще песня -  Чёрный блюз не менее. Прибивал кривую деку, кривыми руками, к не менее кривому корпусу деревянными гвоздями – шкаторинами, в плотницкой терминологии. Однако, хоть розетку делал всегда, был у меня момент когда при склейке корпуса, забыл крышку от банки с клеем в самом корпусе, отчего на этих гуслях розетка в итоге вышла в два раза больше по диаметру. И ещё братья, каюсь, писал своё имя, правда на внутренней стороне деки, и шариковой ручкой…
      Вот кстати про имя. Что значит Словиша? Традиционно считается, что у человека тройное имя – т.е. само имя, имя отца и прозвище. Прозвище теперь называется фамилией, слово это нерусское, означает семью, род. Имя давали ребёнку родители, прозвище – люди. И часто, скорее всего, бывало, что прозвище становилось вторым именем. А если этот человек основывал свой род, то его потомки принадлежащие к этому роду носили фамилию образованную из прозвища. Фамилия отвечала на вопрос «чей? Чьих?». К примеру, потомки Федьки Зайца были бы Зайцевы, (Зайцевых). Жена из другого рода становилась мужнина, то-есть урождённая Зайцева выйдя замуж за Нику Косого, становилась Косова, (точнее Косаго) или же Косых. В данном контексте Словиша, это скорее прозвище, ибо означает оно Соловей, Соловейка. Хорошее, надо сказать прозвище для гусляра. Здесь надо отметить, что прозвища во все времена большей частью имели иронический подтекст, или слегка ругательный, к примеру дворянская фамилия Нарышкин имеет в основе своей слово – нарыжка, что тогда означало дурной запах изо рта. Прозвище царя Иоанна четвёртого – Грозный, скорее не почтительно-уважительное, а нарицательное, (Ну, типа, как сейчас бы прозвали – Стрёмный). Правда это гораздо более поздние времена. Что же касается иронических прозвищ, то вот помнится, в школе у нас был паренёк по прозвищу Лохматый, он и правда всегда стремился отрастить волосы как у битлов, но прозвали его Лохматым тогда, когда батя его, строевой офицер, за какую-то провинность постриг сына налысо. (школию невдомёк, а олдперды в курсе). А вот одного Соловья я видел лично, и прозвали его так по фамилии, но и не только, ибо не было ему равных в колхозе в умении травить байки и анекдоты, коих знал он в немыслимом количестве. Тут мы видим пример как прозвище становится именем, а имя судьбой. А вот работник он был, говорят, никаковский. Да.
      Если теперь стряхнуть с прозвища Словиша романтическую пыль веков, то увидим мы не бородатого, мудрого, немногословного мастера-гусляра, а весёлого, легкомысленного, наивного паренька, только и умевшего что саги баять, да небылицы загибать. Эх ты, Соловейка! - говорили ему современники. Словиша ты – Словишка!
      Почему весёлый? Да только весёлый человек мог очароваться гусельным звоном, легкомысленный же потому, что будь он серьёзней, то подошел бы к постройке своих гуслей более основательно, да и не нацарапал бы свою погонялку на бортике гуслей. Вот совсем как наша современная школота, получив от родителей в подарок новую гитару, первым делом пишет на ней название любимой группы, или свой ник из «вконтактика». А в наше время модно было клеить на деку германские переводные картинки с бабами (одетыми конечно, а вы что подумали?) А наивным был наш Словишка оттого, что весёлый да легкомысленный не может, по природе своей, быть другим.
      Вполне возможно, что дело было так.
      Жил да был один купец по имени, ну скажем Полуэкт. И было у него, как водится, три сына. Первый, который старший, подался по стопам отца, сидел в батиной лавке и торговал иноземными товарами, которые привозил им средний сын, подавшийся в мореходы. А третий – младший, мамкин любимчик. Соловейка. Работать его Полуэкт особо не заставлял, потому что чёрт косорукий, поручишь чего, так дороже переделывать выйдет. Пусть бесится, авось и перебесится. Вот и бегал Соловейка вместе с соседскими шалопаями по окрестным оврагам и огородам, слушал что бают взрослые, запоминал всякие слухи и сплетни, а придя домой пересказывал домашним, перевирая и присочиняя, как водится. Эх, Соловушка, - улыбалась мамка, а Полуэкт хмурился и вопрошал: - И в кого это у нас Матрёна, раздолбай такой уродился?  После погружался в мрачные раздумья: - А не заезжали ли в Великий Новгород, лет, этак, пятнадцать назад бродячие артисты? Так ничего и не вспомнив, грозил Матрёне кулаком, отвешивал Соловейке подзатыльник для профилактики и уходил в лавку разбирать новые товары.
      Но вот однажды посетила Великий Новгород с гастролями труппа скоморохов. Услышал их Словишка и пропал, в буквальном и переносном смысле. В переносном смысле значит, что восхотел стать он таким же музыкантом, стать хозяином этой чудной звуковой радуги, которая заставляла людей то плакать, то смеяться, то грустить, то танцевать. А в буквальном смысле означало то, что пропал он из дома на несколько дней, не желая даже на минутку расставаться с чудными звуками гуслей. Он оказывал музыкантам мелкие услуги, бегал за бражкой, мыл посуду, подметал сцену. Во время представления собирал в свой картуз деньги со зрителей. За такую расторопность давали ему подержать настоящие гусли в руках и позвенеть струнами. А в это время родители его просто с ног сбились в поисках чада неразумного. Все больнички обегали, все морги обзвонили, облазили все овраги – не свернул ли шалопай себе шею? Нет нигде. Наконец сосед, старый пердун Нестор, сообщил: видел, де, вашего Словишку на площади базарной, с дьявольскимя лестьми, схожахуся на игрище, на плясанье и бесовская игрища… Ринулся Полуэкт на площадь, сгрёб чадо за шиворот и приволок домой, где и было всыпано оному розгами по первое число. Процедуру экзекуции Соловейка перенёс стоически и после того как отец строжайше ему воспретил в течение недели выходить со двора, сказал утирая нос рукавом рубахи: Батя, а батя… Чего тебе, бездельник? – спросил Полуэкт. А дай мне батя во-он то брёвнышко и во-он ту досточку и дозволь мне, батя твоим инструментом попользоваться. Махнул Полуэкт рукой, пробормотал что-то вроде: а-а, да ну тя, шпынь ненадобный! Да и вышел вон. А Соловушка, не теряя времени, взялся изготавливать гусли. Правда, какой инструмент у купца? У него всё больше весы с гирьками подпиленными, да линейки укороченные. Да и какой мастер из пацана? Но вот когда в ушах звенит колдовская музыка, а пальцы зудят от желания вдарить по струнам скорее, то пыл этот в состоянии преодолеть неумение и отсутствие должного нструментария, однако, как мы видим, не до конца. Несколько дней Соловейка не пил, не ел, спал под верстаком и всё строгал, пилил, сверлил, да клеил, то прибарматывая про себя скоморошины услышанные на площади, то покряхтывая от боли в заднем уме. Наконец накрутил он на колки свежесклёпанных гуслей воловьи жилы, провел по ним пальцами и воспарил от радости. Ну, мы то с вами догадываемся, что гусли у Словишки получились полное говно, но! Попробуй поди скажи такое мастеру, хоть и начинающему. Попробовал бы кто мне так сказать по поводу моих первых гуслей – стал бы врагом навсегда. Однако тут всё зависит от темперамента – от кого-то можно было бы и по морде схлопотать. Так или иначе, начался в купеческом доме ад. Кто жил под одной крышей с начинающими музыкантами, те все имеют незаживающую психическую травму, и время от времени нуждаются в стационарном лечении. Вот ты прикинь, купят соседи своему оболтусу фортепляс, а оболтус окажется неправильным оболтусом (правильные ломают чего-нибудь в механике инструмента и в футбол с пацанами) и каждый день из–за стены, бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла….а если то же самое но на скрипке!!! Скрипку то и придумали для того чтоб дети онанизмом не занимались!
      Вот и Словишка, болтался по всему дому и приставал к домочадцам: - Матушка, а матушка, слушай как я умею! Матушка выслушивала терпеливо и говорила: молодец Соловушка, гулять пойдёшь, шапочку не забудь одеть. Ловил батю в тёмном коридоре: Бать, а бать, слушай как я научился! Батя шарахался в сторону со словами: хорошо-хорошо, это лучше чем мелочь по карманам тырить! Старший братан, тот был вообще человек сухой, скупой и прямолинейный, завидя Словишку, говорил сразу: шел бы ты братец куда-нибудь еще, пока всех покупцов мне не разогнал. Вот средний брат-мореход, тот как человек просвещённый, много где бывавший, он бы наверняка заценил, да был тот в отъезде. Ну, естественным образом, такое небрежение к Словишкиному музыкальному таланту привело оного, сперва на улицу, а потом и в кабак. О-о, там то ценителей всегда навалом: А забацай-ка нам Словишка «Как купец купчиху в баню водил» и Словиша не чинясь заводил:
                                      Как во граде – Новеграде,
                                      За амбаром старым.
                                        ………………(далее вычеркнуто внутренней цензурой)

      - Или нет! Кричали почитатели народного таланта: Давай «Шарманку», лучше забацай нам «Шарманку»!!! И Словиша плавно переезжал с купеческих статей, на статьи воровския.

Шарман Кэт – Прелестная Катаринка, это древний аналог «Мурки», тоже поди гопская тошнятина, раз уж древние музыканты чтоб не исполнять её по сто раз на дню, придумали механизм с кнопочкой, нажал на кнопку он про Катаринку и сыграл. Сам механизм так и прозвали – шарманка.(В данном тексте – анахронизм)

После выпивал стаканчик крепкого, закусывал лучком, и скроив рожу интилигеннтно-пафосную выслушивал очередной заказ – спеть «Про весёлую вдову Подстёгу Сидорвну» Глубокой же ночью, в пьяном виде пробираясь домой и ненадолго залегая в придорожных канавах, думал Словишка сам в себе примерно так: «…я щасливый, в сущности, человек, оттого что я чуствую свою нужность к суровым людям, так нуждающимся в отдыхе от своих ттого что тояние, особенно у луие, особенно у лудей творческихь пить называется алкогольным психозом поднесённым мерзавчиком и повседневных будней… и я приношу им эту радость своей игрой и песнями… вот я начинаю петь и реальность меняецца, только что была она серой и безпробудной, а тут раз!!! И праздник! Пир духа!И благодарный смех моих слушателей есть высшая награда и ничего мне больше не нада… Я царь! Да не, хуле там – Я бох! Не менее…» Поутру становилось совестно и, стараясь не глядеть в глаза домочадцам, Словиша быстренько убегал в кабак, где похмелялся услужливо поднесённым мерзавчиком и принимался ждать первых клиентов.
        Вот не все знают, что белочка, или точнее белая горячка, а ещё точнее delirium tremens, возникает оттого, что резко завязал. Изменённое состояние сознания у тех, кто не собирается завязывать бухать, называется алкогольным психозом. Интересное, надо сказать, состояние, особенно у людей творческих, к каковым без сомнения следует отнести и нашего героя. В этом состоянии вдруг приходят в голову всякие истины, начинаешь вдруг искать пропавший смысл жизни, приснившийся кошмар с лёгкостью начинаешь считать откровением, ниспосланном тебе за твою исключительность, чтоб учил ты подвернувшихся под руку людей различать Бобро с Ослом. Так и Словиша, через некоторое время, возомнил о себе хрен знает что и принялся вещать. Начал сочинять высокодуховные песни и грузить ими народ который пришел в кабак чиста оттопыриться и ни о какой такой высокой духовности и не помышлял. Глядели люди на Словишку льющего со сцены просветлённые сопли и корёжило их так, что беззаботный хмель куда-то улетучивался сменяясь тупой, головной болью. За поломанный кайф во все времена принято бить. Так что в какой-то момент толпа не вынесшая очередного откровения от Словишки, стала оного вразумлять. Результатом вразумления было – синяки под глазами, разбитый нос и поломанные гусли. Очнулся Словиша только под утро в овраге, что за Троицкой площадью, куда люди добрые выкидывали всё ненужное. Нащупал он рядом гусли свои, вдребезги поломанные и задумался, глядя на восходящее солнце. Долго думал он и всё-таки что-то такое о жизни понял. Потом встал, отряхнулся и пошел в новую жизнь, оставив в овраге разбитые мечты и разбитые гусли.
      Насколько я знаю те, кого опалило божественное безумие, никогда больше не возвращаются к простому, мещанскому пониманию нашей жизни. Поэтому, скорее всего, наш Словиша зарёкся от винища навсегда, сделал новые гусли, уже более-менее по канону и поехал со средним братом-мореходом по миру, собирать крупицы того, что мы называем истиной. Долго странствовал он и когда вернулся никто уже не смел называть его Соловейкой - только Боян и только с поклоном. Нисколько не удивлюсь, если узнаю что многие гусельные наигрыши, многие образы и символы народной поэзии, что используем мы в своём творчестве, были придуманы им.
      Многие спросят – а что же он такое там в овраге постиг? Об этом трудно рассказать, хотя-а… если коротко, то понял он что музыка это оружие, а гусли это инструмент который изменяет мир. И как любое оружие или инструмент, требуют к себе особого отношения. Любви что ли… Прошу прощения, да меня и самого коробит от этих прописных истин. Но как тут быть? А хотя вот как, кто же мешает нам всё понять самим? Кем ты хочешь быть сам, ремесленником или мастером? Повторять чужие слова, чтобы прокормиться, или умирать с голоду придумывая свои? Куда идти - в хор, или в запевалы?
      Я догадываюсь что готов ответить каждый, но вот готов ли каждый к тому, что всё что он сделает для человечества присвоят себе другие люди, оставив ему только прозвище, выцарапанное на деревянном осколке?

                                                Вон дорога,
                                                Вон кабак,
                                                Вон овраг
                                                Так кто твой враг?..

А вон и гусельки Словишкины))) Подбирай, кто смел. А кто смел, да не успел – сделают гусли для себя сами, но это уже совсем другая история.