Я совсем не удивился, когда открыв дверь на лестницу, почувствовал терпкий запах марихуаны: не то чтобы здесь это было принято, или я уже когда то сталкивался в этом здании с подобным явлением, просто в нем не было ничего удивительного. Я знал, что я бы покурил, и еще я знал, что если мне предложат, я наверное откажусь. Людей на площадке не было, и я достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Фотография с лежащей на столике сине-белой пачки, пыталась спасти меня, напугав эмфиземой. Я вспомнил, как однажды прочитал, что от этой болезни пророчили смерть Эми Вейнхаус, еще вспомнил, что мне в 13 лет посоветовали бросить курить, потому что вроде как тоже обнаружили. Эми откинулась от передозировки(пусть земля ей пухом), я курю две пачки в день и бросать не собираюсь. 
Она все не выходила. Стена из белого кирпича, в которую упирались окна офиса, выглядела как то по домашнему. Белые кирпичи смотрелись уютно, и я начал проваливаться в них, до ушей моих доносился мотив "the shirelles will you still love me tomorrow", сердце сладко и больно щемило, и мне казалось, что я убил самое любимое свое существо, свое существо, и от этого я наконец то его люблю. Чтобы полюбить, нужно убить. Я знал это, когда шел по разбитому асфальту, который, как после бомбежки был испещрен рытвинами, а над головой у меня с радостным свистом-вскриком проносились ласточки, так низко, что почти задевали меня крыльями. В воздухе пахло полем, чабрецом, ромашками, сочной зеленой травой, коровьим навозом, свежим сеном и насекомыми. На небе горела звезда, а в ее тени все так же по-доброму, нежно светило солнышко. Шел мягкий и крупный снег. Я иду по разбитому дорожному полотну: маленькие ямы я перешагиваю, а в крупные - наступаю. Я знаю, что идти долго, и что можно свернуть в любую минуту, свернуть - и пойти по полю, совершенно без страха прокладывая в траве по пояс, и смыкающейся за моей спиной, тропку для одного лишь себя. Но я иду по асфальту, и через некоторое время вижу перед собой дверь, я открываю ее, прохожу по коридору, и сажусь за свой рабочий стол. Не дождался. Да, если мне предложат, я наверное откажусь. 

Итог за неделю: трачу я намного больше чем зарабатываю. Из этого ничего не следует, а если прижмет - подработаю в такси. Недавно я вез мужчину с девочкой лет 12-ти. Я вспоминал Набокова. Девочка все время плакала. Потом заорала на меня матом и попыталась ударить. Я думал о своей, и поэтому не придал особого значения ситуации. Статный, в возрасте, мужчина, обнимал девочку совсем по взрослому, а меня все подрезали, подрезали, подрезали. Сигналили. Обгоняли. А я ехал, и думал о ней. И о том, что кроме обиды и раздражения, я ничего не чувствую. Я испытывал благодарность за это понимание. Ранее, я бы с уверенностью принял этот меркантильный комплект за влюбленность, может быть даже говорил бы себе, что "действительно", винил бы во всем ее или кого то еще. Но сейчас я понимаю, что вот оно, мое настоящее, в котором я не вижу ничего из ряда вон выходящего. 
Я еду по мосту, он весь в камерах, дорога разбита, как и везде в этом городе жлобов, зажиточных пролетариев и быдла. Мимо проезжают грязные черные автомобили, блестящие черные автомобили, номера: е777кх, м345мм, в666ор, в036оа. Здесь действительно намного больше таких номеров чем обычных, со случайным порядком. Эта гнойная барщина, это желание насрать на нижнего и клюнуть ближнего - размышляя, прихожу к выводу, что при наличии материальных ресурсов оно было бы не чуждо и мне. Я конечно могу обманывать себя и говорить что я не из их племени, что я очень духовный и принципиальный, но это просто смешно - я такая же мразь как все, и в этом нет ничего особенного, выходящего за рамки обычного людского блядства. Которое в лучшем варианте развития событий, я бы считал милой и детской глупостью. Я имею в виду бабло. Стабильный и хороший доход помогает принять многие несовершенства этого мира и его обитателей. Все начинают лизать тебе, и ты вдобавок, забываешь про свои. Потом, если все потерять, ты можешь просто сдохнуть, ну да и черт с тобой: мир от этого сильно не изменится. Ну разве что на время станет чуть чуть чище. Но только на время. 
Я выхожу на лестничную клетку офисного здания, и там вижу ее. Она курит, а я почти ничего не чувствую. Как же обидно, что это все оказалось грамотным самообманом, что все эти порывы, все эти слова, сказанные себе и ей, вся эта боль - ту которую я причинил ей и себе: все это Абсолютно, Абсолютно, Абсолютно бессмысленно. А что тогда имеет смысл? 
Думаю, что ответ есть. 

Смысл появился, и мне снова нужно ее увидеть. Когда мне кажется, что я могу подойти и взять ее, то мое мышление становиться оценочно-негативным. Я начинаю искать в ней минусы, я нахожу их. Как человек с малым количеством дефектов, может заинтересоваться таким как я? У нее по любому должны быть какие то проблемы, и я должен их найти. И я их нахожу. Как же иначе? 
Но когда она сама отстраняется, когда она выглядит не печальной и не грустной, то во мне просыпается ревность: если она не может быть в идеале такой, как мне хочется, то пускай хотя бы страдает. Но она, судя по виду и не думает мучиться, и тогда страдать начинаю я. Опять пишу эту графоманскую бредятину, описываю никому кроме меня не интересных тараканов, и обсасываю свой недолгий пиздострадальческий опыт. Вообще то, мне просто нужно ее трахнуть, отсюда и все нежные чувства. И на самом деле, я очень не хочу верить в то, что сейчас написал. Но нужно же говорить себе правду хотя бы когда нибудь, и я говорю ее сейчас. Слог распадается, сейчас она выйдет из своего ебучего отдела, как же мне сделать так, что бы все выглядело случайностью: широкая река и дырявая деревянная лодка, в нее, из нескольких отверстий поступает вода, журчание проникает в мой мозг, пахнет водой и лесом, и тиной. На берегу - настоящие джунгли из ив, они склоняют свои тонкие ветви к воде, и все это отражается в виде сюрреалистического сюжета родной природы, а у меня в голове - клубы дыма и мешанина из желаний. Одно из них обгоняет другое и занимает его место, а я смотрю на водную рябь, и она никак не может выйти из моей головы. 
Сейчас я, как бы сделал попытку. Я стоял, а она сидела и курила, говорила по телефону. Я стоял и не мог ничего с собой поделать: я сел на корточки, и заглядывал ей в лицо. А она все говорила и говорила. Я не ощущал никаких любовных составляющих, разве что легкую сомнительную нежность, зато вот чувство униженности, преобладало. Как будто я согласился сделать анилингус бомжу за 100 рублей, примерно такое. Мы чуть чуть поговорили, она все время порывалась уйти, и я вдруг понял, что этот рунд я проиграл. Мы пошли работать, немного поболтав ни о чем, и я снова понял, что все правильно, и что с этой девушкой у меня ничего быть не может. Мне стали видны как на ладони все ее манипуляции и махинации, и то, что она не выходит в сраный контакт, и то, почему она вчера не была на работе. И что она действительно опасна для меня, если я постоянно испытываю боль от общения с ней. Да, этот бой я проиграл. Но, не смотря на то, что пизда - это действительно фундаментальная организация, я не сдамся. А она -совершенно чужой для меня человек. Это я понимаю в редкие минуты здравомыслия.