Вам не хотелось иной раз, как в детстве, спрятаться под одеяло с головой?
Ташкентские улицы насквозь пропитались густым страхом. Государство из защитника превратилось в уголовника с зелеными погонами и шашкой на боку. Уголовник только что ограбил меня и, ухмыляясь, вышвырнул пинком.
А я еще и благодарил этих бандюг в форме. С поклонами отчаливал. Отпустили, дай вам бог здоровья, отцы родные!Руки бы целовал, если б попросили.Милые-милые казахские постовые.
Неисправимый уголовник - только вышел, понимаешь, на свободу. Паспорта с пропиской не получил еще. Уже не говорю про такие важные книжки-раскладушки, как трудовая и военный билет!
А вон туда же - валютные операции. Неисправимый элемент. Мое мнение - такую ненужную здоровому обществу накипь необходимо расстреливать. На месте. Чтоб не маялись.
Бежать. Бежать отсюда сломя голову.Немного нагулять жирок - и через линию фронта. К своим.
А пока - убежать можно только под одеяло к Ди.
От страха прижимаюсь к ней из-за всех сил. А Ди поворачивается спиной.
- Не касайся меня холодными ногами
И пусть спиной. А я благодарен. Не упрекнула ведь за то что вместо сто двух тысяч принес домой только две. А про алинюшкину присыпку и волшебный комет-гель - я и вовсе забыл, вот ведь какой человек-рассеянный! Ни о чем важном попросить нельзя.
Но как чудесна спина у леди Ди! Попа мягкая и горячая. Сиськи маленькие, но такие приятные на ощупь. Лежим уютно, как ложечки.Спасаемся от всех.
Ди, ты теперь моя мама! Мама для мамонтенка. Спрячь меня, Ди. Мне так неуютно. И так обидно. Давай никогда-никогда не будем вылазить из твоей мягкой постели. Тут, с тобой, под одеялом мы проживем долгую счастливую жизнь.
Ди молчит, зато ее тело говорит со мной. А я совсем еще не привык к этой роскоши свободы - когда рядом мягкое тело со жгучей попой, и этого сокровища сколько хочешь. И даже прятаться не надо. Любовь юртбаши пока еще не отменил своим гневным указом. А прописку Ди у меня не спрашивает. Прописка у меня одна - думаю девочка уже чувствует, как моя прописка уткнулась ей в спину.
На груди у Ди возникли две маленькие твердые виноградинки. Они сводят меня с ума. Откусить бы этот виноград - нежно, но больно. Сладкое безумие. И зачем с ним бороться?
Забытие приторно, но слишком коротко. Слишком суетливо. Слишком быстротечно.
Ди поворачивается ко мне. У нее холодные глаза дамаской стали:
- Ты хотя бы раз в жизни способен довести до конца хоть что нибудь? Зачем начинать то, что ты не в состоянии закончить? Раздраконил вот меня всю - а теперь что? Спать ляжешь? Доволен? Скотина бесчувственная.
- Ди? А, Ди? А я тебя люблю!
Мне наивно верится, что женщины любят исключительно ушами.
- Любишь? Поэтому тогда с Вероникой стал гулять? Стоило мне уехать на неделю? Поэтому бросил меня тут тогда одну? О! Цена твоей любви нам хорошо известна.
Ди возраждает печальные события восмилетней давности. Иногда чтобы с максимальным качеством измучить себя и окружающих, женщины вытаскивают из шкафа призраков и долго выбивают из них пыль, как из бухарских ковров.
- Ди, моя сладкая Ди! Вспомни как нам было хорошо когда-то! Ну, помнишь - наш первый раз - на балконе у Олеськи? Рядом с велосипедом, луком в ящике, гирляндой перчиков на стене?
Ди, ну давай, потрогай меня там - внизу - я моментально воскресну, клянусь! Потрогай - нежно. Минута делов.
- Сам трогай свою гадость. В тюрьме небось трогал - вот и продолжай! А меня лапать несмей больше! Гигант большого секса! У Олеськи - говоришь? А ты вспомни хорошенько-то - ведь и не было там у нас нечего, кроме ласк твоих - коротких и бестолковых. И никогда у нас с тобой ничего не было. По-настоящему. Никогда в жизни. Так чтобы звезды загорелись и горы вздрогнули.
Я остался один, как товарищ Сталин в темном личном кинозале. Застрекотал за спиной проектор. Как немое кино промелькнул на экране весь наш короткий журнал о любви.
И правда - несмотря на обилие интима, я так и не успел тогда формально лишить ее девственности. А потом была Вероника.Совсем другое кино. Боевик.
- Ди, ну вот смотри, позже, через четыре года, ну помнишь - когда я с поселения сбежал? Переспали же один раз? Ведь тогда - вроде по-настоящему было? Или как? Не знаю - мне, например, даже очень понравилось.
- Да уж. Переспали. Переспали. С пятого на десятое. На бегу, как всегда. Побегушник несчастный.
- Ди, моя сладкая черешня! Ну дай мне маленький тайм-аут. Дай хоть с силами собраться! Очухаться. Я ведь горы сверну, посмотришь! Для тебя и сверну.
Тюряга - это как болезнь. Как грипп. Надо отлежаться и все. Выздоровлю. Надеюсь скоро. А хочешь, я тебе все же расскажу какая она - тюрьма - изнутри?
- Да пошел ты к черту, слышишь, ко всем чертям катись со своими сраными рефлексиями! Про тюрьму он мне все поведать рвется. Ты что, герой-афганец? Летчик-космонавт? Что ты застрял в этой тюрьме своей? Посмотри - на Малявина - представитель шведской компании. Утром встает в одних трусах- почту проверит от них и знай получает за это банковский перевод раз в две недели! А Игорешка Кан? В Гренобле преподает! Сверстники твои!
Нам с Алинюшкой нужна защита и опора. А сопли свои прибереги-ка для той, из-за кого ты вообще сел! Вон живет себе в лондонах и давно забыла о своем лыцаре.
Давай-ка , дружочек, знаешь, по-быстрому, подотри-ка нюни и на работу устраивайся. А если тебя что-то в моем плане не устраивает - можешь катится прямо сейчас. В добрый путь.
Я поднялся на локте и взглянул на Ди. Это правда была она? Моя леди Ди? Или нет?
Однажды, в прошлой жизни, мы вдвоем не пошли на работу. Вернее, я не пошел на работу, а Ди не пошла на лекции в институт. Альму-муттер я в ту пору уже забросил. Зачем мне история английского языка, если я уже сейчас зарабатываю больше чем родители? Зачем мне диплом учителя, если я уже зам главы торгпредства крупной западной компании?
А у нас с Ди гостил тогда Анатолий Мариенгоф. Тоненькая брошюрка с коротким серебряным романом. Мариенгоф стал с нами говорить. Вопрос о работе и об институте как то разрешился сам собой.
Мы смаковали Мариенгофа друг другу по-очереди вслух. По одной главе. Ты- свернувшись в кресле под пледом. Я расхаживая с брошюркой по комнате.
Когда мы дочитали Циников - на глазах и в горле шипели слезы. Мы нежно обнялись и долго лежали просто так. Тихо плакали.Нежно-нежно целовались.
И если есть на свете рай - там все должно быть именно так. Умная нежная девушка, Мариенгоф, музыка и горько-сладкие слезы очищения.
Кто ж мне теперь виноват, что я сам вытер ноги об эту красоту? Мог ли я допустить тогда, что в жизни не существует черновиков?
- Ди, ну прости уже меня! Я такой идиот! Сам все испортил!
- Вот именно! Скотина. Своими руками. Уничтожил. Животное тупое. Все переломал. И сейчас. И сейчас! Скажи, вот скажи, мне пожалуйста, что, неужели так трудно свои поганые волосы смыть с мыла в душе! Мерзость какая!
- Ди, я умоляю тебя, прости, прости меня! Дай хотя бы один шанс! Хоть малюсенький шанс - посмотришь, я теперь для вас с Алинюшкой…
- Поздно. Поздно опомнился, голубчик. Ты что ли тут ночей не спал, когда Алинка температурила? Вставал в три часа ночи ее кормить? Вот! А теперь - вот он я, смотрите - на все готовое! Герой-каторжанин. Гол, как сокол!
Ее последние слова напомнили, что я и правда - гол в прямом смысле. Я глянул вниз на скукоженую пародию моего мужского достоинства и сполз с кровати на колени.
Опустив голову, стал яростно целовать жестковатые пряди внизу ее круглого живота. Почему-то припомнились слова Ди о волосах прилипших к куску мыла. Подумаешь! Разве мыло может что-то испачкать? Ох и одичал я в лагере. Во всех отношениях.Раньше бы и самого сбесило. А сейчас я могу выудить из урны недоеденный пирожок и съесть. Даже не на спор.
- Ты хоть что-нибудь нормально можешь сделать? Хоть раз в жизни? Да не дави же ты так!
Ниже. Еще чуть ниже. Медленней. Ну же! Вот так! Да нет же, идиот! Вверх-вниз.Ди забарабанила меня по голове кулаками:
- Не так. Вверх-вниз! Вверх-вниз…Понимаешь?Как лопатой для снега. Широко. Мягче. Да. Тут. Да. Не вздумай остановится.
Как только она это сказала, я понял, что язык уже устал и сейчас просто онемеет как ноги на просчете в зоне. По подбородку ползет слюна.Но это ведь мой последний шанс. Когда же она уже отстанет от меня? Когда же вы все от меня отстанете?
Да. Да. Скотина. Да.
Сволочь. Да.Да! Ебанная ты проблядь!!! Еще. Уничтожу если остановишься сейчас! Да. Даааддддаа… сука
Ди отпихнула меня пятками в челюсть и сжала свои красивые коленки.
Довольный проделанной воспитательной работой, я отвалился на подушки и стал наблюдать, слегка строя глазки - вона как мы можем. Богатыри!
Ди потянулась в постели, как сытая кошка.
- Спасибо, Кирюха! Спасибо, милый!
Я подхватил шутку:
- Да что вы, девушка, я не Кирюха, Мефодий я Фессалоникийский
- Киборг ты македонский
От Ди снова повеяло холодом. - Кирилл это мой мужчина. Настоящий мужчина. Любимый мужчина, понимаешь? К кому ты думаешь я бегаю в интернет-кафе?
Я быстро вспомнил как однажды столкнулся с Ди в интернет-кафе у ее дома и как немедленно она меня оттуда выдворила. Вон оно в чем дело! И этот мозгляк - компьютерно-продвинутый монстр, неряшливый служащий кафе - ее мужчина? Ее Кирюха? Да что же в нем такого? Хотя… Хотя он все знает про интернет, а вот я… Я вообще , кажется, ни хрена ни о чем тут не знаю. И мало что понимаю.
Зато - знаю как выжить в лагере. Дэк - не востребована эта ценная информация.
- Этот турсук закормленный в интернет-кафе и есть твой мужчина?
- Сам ты барсук. Почту я там проверяю. В кафе. Яхуу-уу- мэйл.
Во Франции он остался. Кирюшка мой. Мальчик. В иностранном легионе служит, между прочим. Сильный. Крепкий. Высокий. Все мои капризы терпит. Не то что ты. Бывший десантник. ВДВ!
Мы с ним однажды, второго августа, нагрузились и орали на Елисейских полях: “ВДВ! ВДВ! Дядя Вася!”
Этот лозунг Ди выкрикнула настолько громко, что сама испугалась, и накинув халат на прекраснейшую из задниц известных человечеству - пошаркала проверять, не проснулся ли Алиненочек.
Наша кровать неожиданно завертелась как тренажер для летчиков-космонавтов. Сквозь пелену я слушал ее исполненные нежности истории о Кирилле. Воплощенном аполлоне, которого Ди вынуждена была покинуть из-за моральных обязательств перед мамой и дочкой. В отличии от некоторых она была-таки способна на подвиг в личностных делах.
Я лежал выброшенной на берег сардиной и, кажется, начинал уже смердеть. Как мне реагировать на ее историйки?
Устроить сцену ревности, цунами коей я испытывал сейчас в каких-то прямо неимоверных пропорциях? Снова опуститься на колени и слюняво вылизать ей трехдневную небритость между ног?
В конце концов, я решил принять в семью этого легионера Кирилла, нагло ввалившегося в нашу постель со своими потными солдатскими подмышками и стилизованной наколкой парашюта на загорелом атлетическом плече.
До Франции далеко. А я - киборг македонский и барсук фессалоникийский - вот он - рядышком. У меня есть преимущества. Довольно таки осязаемые. А ты - Кирилл - просто прыгающие буковки в яхумэйл.
А там - там дальше видно будет, как она ляжет. Нам бы, братцы, до Москвы прорваться. А там уже совсем рукой подать.
Волевое решение развязало мне руки. Приняв ипостась немного завистливой лучшей подруги Ди, я долго еще слушал о подвигах венценосного меченосца Кирилла и благоговейно поддакивал. Да. Бывают же такие мужики. Настоящие. Не то что нынешнее племя метрокиборгов.
Наконец, Ди - умиротворенная и удовлетворенная во всех отношениях, засопела. Иногда она не до конца закрывает глаза - даже когда спит. И кажется - будто она тихонько следит за вами из-под длиннющих ресниц. Но вот если сопит - вот так, слышите, - как сейчас - значит все таки уснула.
Приподнявшись на локте я долго смотрю на нее. Прощаюсь.
Бесконечно долго душу узкой бечевкой типа тех, какими раньше завязывали коробки с тортом Сказка на Фархадском базаре. Она хрипит и елозит по мне красивыми ногами.
Потом, отказавшись от бечевки, чтобы не портить ее изящную шею странгуляционой бороздой, душу ее нашей большой мягкой подушкой.
Положив подушку на лицо - стараясь не разбудить, я сажусь сверху, как это принято делать с вахабитами в спецподвале ТТ.
Задыхаясь, Ди изогнулась неестественной причудливой дугой и скинула одеяло на пол. У нее очень красивые бедра. Очень. А комочек фиолетового кружева она так и оставила на полу.
Я сдерживаю неимоверно унизительный порыв подобрать этот кружевной ультрафиолет и вдохнуть им, как мальчишка-ныряльщик за жемчугом на Фиджи. Я видел фотку на рамблере.
От тела Ди исходит волнобразная магия. Ладно. Сегодня не стану ее убивать. Разве же можно - эдакую красотищу губить? В другой раз.
Снова влюбился в нее до безумия. Эта едкая смесь ревности, ненависти, желания и унижения растворила меня на жалкие молекулы.
Я закрыл глаза и стал подсматривать за сильным, высоким, раздетым до пояса голубоглазым блондином из бронзы - Кириллом, стоявшим как скала посреди комнаты.
А вот Ди, одетая только в короткую форменную гимнастерку иностранного легиона. Гимнастерка застегнута всего на одну пуговицу. Хорошо видно что под развевающимся хаки у Ди ничего нет. Ее волосы разметались по лицу.
Ди колотит Кирилла по груди руками, пинает ногами, кусает и вообще - капризничает. Кирилл непокобелим.
Наконец, не выдержав, он поднимает ее на руки и сажает на высоченный барный стул. Она раздвигает свои безупречные сладко-пухлые недра, и там мелькает розовая призывная нежность.
Кирилл по-солдатски четко сбрасывает армейские штаны с ног, покрытых мышцами не меньше чем у мускулистого жеребца Амура Тимура, и вот уже вскоре мы трое сливаемся в липком потоке постыдного предутреннего экстаза.
***
Утро - самая паскудная часть суток. У меня мозги ламповые. Им чтобы прогреться до рабочей температуры нужно пару часов и литр кофе. Но общество давно решило все за меня и я обязан подчинятся. Рабочий день начинается в девять и все тут.
Мерзкий французский будильник Ди с надписью Буиг.
Когда-нибудь, когда я стану очень богатым и сильным, я разнесу этот буиг об стену в брызги. И еще, милашка Ди, навсегда закажу тебе упоминать об иносраных легионах сплошь состоящих из парашютных гандонов, сумевших достучаться в твою сладкую пизденку.
Но пока - я гол, как сокол. Поэтому пора вставать и пилить через два квартала пехом за свежей газетой. Работу необходимо найди во что бы то ни стало. Хорошую работу.
Умываясь в ванной я теперь трепетно слежу - не позабыть бы не смытые сопли или капли зубной пасты в раковине.
Поднимаю круг, ссу, опускаю круг. Тихо опускаю - а то так ведь финский унитаз можно расколотить.
Скоро стану настоящим человеком. Дрессированным, как сиамский кот соседки по Сергелям - тети Галы. Кот гадил исключительно в унитаз,потом смывал за собой и никогда не курил в постели. Сейчас - если еще не издох, наверное на всех парах осваивает интернет.
-Шуриииик! Скоррее! Сюда!
В голосе Ди было столько ужаса, что сопли так и остались в раковине. Я ринулся ее спасать.
- Алинюшку вырвало! Смотри! Бедное мое солнышко!
Рядом с кроватью лежала небольшая слюнявая кучка из желудка малышки. Чтобы хоть как-то разрядить атмосферу глобальной катаклизмы, я быстро наклонился и собрал кучку с ковра. Полотенце, на бегу прихваченное из ванной - оказалось очень кстати.
И это действительно разрядило атмосферу направив монолог Ди в другом направлении:
- Что же ты, скотина эдакая, вытворяешь? Полотенцем?! Полотенцем что ли ковер вытирать?
Я в ужасе отступил в сторону ванной, прижимая к груди камочек с завернутыми полу-перевареными продуктами по неизвестной причине отторгнутыми Алинюшкой.
- Куда потащил! В ванную? Баран! Выкинь его в мусорку сейчас же! А в ванну свежее повесь.
Что до сих пор не знаешь где в доме чистые полотенца лежат? Конечно! В кладовой!
Как арестант в бараке куда ворвался с обходом Хозяин, я суетливо избавился от грязного полотенца и помчался в кладовку - за свежим.
На полках кладовой лежали целые кипы белья. Полотенец не было видно. Я стал методично осматривать бесконечные стопки, и вдруг наткнулся на жестяную коробку от турецких конфет с ликером и тисненной надписью “Мерхаба”.
Мерхаба - это по турецки вроде значит “привет” - машинально отметил я и открыл коробку. В коробке аккуратно расположились четыре стодолларовые бумажки, пластиковая карточка дайнерз клаб и загранпаспорт Ди.
Мерхаба! -, как заклинание прошептал я моментально проснувшись - ассара-дара чукара!
Вот сука. Совсем не верит в мою счастливую звезду. Каждый день выдает в обрез по полгрошика - даже на дорогу не всегда хватает. На короткие расстояния просто хожу пешком.Неужели не понимает, что поиски работы пойдут быстрее - стоит мне обрести подвижность и хороший костюм.
Я засунул деньги обратно. Ладно. Не хочешь карты раскрывать, не обижайся. Я теперь тоже жестче играть начну.
На воле люди, похоже, такие же гнилые, как и в лагере. Только матом не ругаются и поднимают круг.
Повесив новое полотенце в ванной, сел шнуровать кроссовки. Розовенькие коры Ди - пойдет быстренько сгонять за объявами. Мои-то развалились совсем еще вчера. Пали жертвой патрульно-постовой службы.
- Сперва в поликлинику забеги в детскую. Вроде, температурка у нее! Вызовишь врача на дом.
- Я вот газету только куплю - и сразу туда - в поликлинику.
- Эту газетку я тебе затолкаю в глотку, когда вернешься. Ты что же совсем слепой - ребенок заболел, изверг? Газетку! Кому тут нахер нужна твоя газетка?
Услышав слова - “совсем слепой” я понял причину дискомфорта и, вернувшись в ванную - единственный островок безмятежности в доме - ловко пришлепал на глаза темно-синие контактные линзы леди Ди.
- Так. С сегодняшнего дня. Надоело. Надоел ты со своей газетой, понял да? Вон соседка - Маринка работу предлагает. Убирать по вечерам корейский ресторан. Чем не работа? Совсем близко - на велосипеде сможешь ездить. И покушаешь там же.
Известие о хорошей работе вспыхнуло во мне холодным недобрым огнем. Я не понимаю природу происхождения человеческой злости. У меня нет статистики и хромает теория. Но иногда приходит такой холодный обжигающий как кислота огонь, и тогда я превращаюсь в настоящие исчадие ада. К счастью не надолго. И к счастью эти приступы крайне редки.
- Какой нахер ресторан? Ты чо? Какой ссука покушаешь там же? Ты ваще уже нахлобучилась?
- А что? И ресторан! Вполне неплохо для начала! Или ты наивно рассчитываешь завтра ж устроиться в американское посольство? Ребенок. Знаешь какие люди деньги платят, чтоб хоть уборщицей туда воткнуться?
- Ну не полы же мне мыть на свободе, правильно?
-Неправильно. У тебя семья - вот приоритет. Начни с малого. Холодильник заполни. И - в свободное время - пожалуйста -ищи работу своей мечты.
Мне захотелось сказать что-то язвительное, но никак ничего не шло в голову. От волнения я скатился на примитивную привычную феню:
- Да ты попутала божий дар с трымвайной ручкой! Сука! Не катит боярину полы шкурять! Меня вором в натуре крестили на сходняке, мне теперь западло что-то тяжелее хуя подымать, босота!
Я изящно провел по воздуху веером из воровских пальцев.
Сценка из мест где нет кругов на унитазах , но по утрам поет Круг - совсем не произвела на Ди никакого впечатления. Аплодисментов не последовало.
-Скотина! При ребенке! Следи за своей помойной ямой.Бандюга. А я вот, между прочем, в Париже работала в гостинице! И нечего! Не потеряла к себе уважения. И маме деньги переводила.
Я кинулся к окну. Задумывался драматический жест - сдвинуть на бок штору и продемонстрировать, что там вовсе даже не Париж, а поганый волгоградский бублик со спущенной на зиму водой. Дно устилает подсохшая и подмерзшая за зиму тина, в которой иногда мелькают топленые детские надувнушки.
Но рванул я занавесочку в горячке довольно неловко, и меня тут же огрел по башке тяжелый, сорванный вместе с гардинами карниз.
- Ты что же это вытворяешь, козел? Я сейчас участкового вызову!
Вот этот оборот и зажег меня внутри едким огнем цепной злости. Я простил бы ей все - и крышки круга, и газеты засунутые мне в глотку и задницу, и блевотину чужого ребенка приобретенного в мое отсутствие, и даже то, как она еще вчера по-блядски раздвинула ноги, и еблась вот тут , прямо тут, передо мной, со своим бестолковым Кириллом.
Простить угрозу вызвать ментов я не смогу, наверное, и родной матери.
Менты - это мы с Шуряном и Валерчиком запинываем и мочимся в лицо этапнику, менты это Бахром, пьющий чай, пока мы раздаем террористам слова гимна, менты это тянущие свинцом почки, когда все время охота ссать. И это все она мне уготовала за какие-то паскудные сорванные гардины? Вот су-у-у-чка!
Я подошел к Ди вплотную, сверля ее свирепым взглядом. Полумера не сработала - в ее взгляде сквозила ненависть свинцовой очереди с лагерной вышки.
Тогда двумя руками я сдавил ей глотку с такой силой, что у меня хрустнули костяшки пальцев. Надо бы поливитаминов попить - хрустеть стали суставы после зангиоты.
Ди попыталась лягнуть меня ниже пояса - ага, сейчас, как же! Потом вогнала в щеки длинные когти. Дада. Может меч самурайский тебе сейчас бы и помог, падаль, а ногтики, ногтики только испортишь.
К счастью апоплексический шум в ушах быстро затих. Я обмяк и отпустил ее горло.
Стал слышен громкий плач ее дочери. Накатило отвращение. Было так стыдно за себя, свою никчемную жизнь, за мерзость бытовухи, за поруганного Мариенгофа,что я едва не разрыдался.Бабы могут опустить вас так, что еще и на себя потом будете злиться.
Ди стояла у зеркала и внимательно рассматривала багровые отпечатки моих рук у себя на шее:
- У тебя пять минут, ублюдок. Пять минут. Время пошло.
Я сел дошнуровывать ее коры и вдруг заметил у себя в руках кухонный нож. Это был самый обычный нож с надписью стэйнлес стил. На пластмассовой ручке осталось проплавленная борозда - видимо однажды Ди позабыла его у плиты. Как этот нож попал мне в руки и в какой рубашке родились мы с Ди, что я не пустил его в ход минуту назад - убей не понимаю.
По лагерной привычке, я быстро засунул хлеборез в носки - может пригодится еще. А уже у самых дверей вспомнил про мерхаба.
- Слышь, Ди? Я раствор одолжу твой для линз? С возвратом.
- Забирай его совсем. И линзы забирай. На память. Забирай и уебывай уже. Никаких возвратов.
Я быстро метнулся в кладовую. Оттыскав коробку с баблом, вытащил одну сотку. Оставшиеся в коробке трое франклинов осуждающее покачали мне головой.
Я отдам, Ди! Когда-нибудь обязательно верну.
***
Свежий весенний воздух окончательно выдавил из меня мерзкий дух холодного бешенства.
Пришли на ум слова мамы:
- Может поспешил жениться та? На ноги бы тебе встать для начала
Ну вот, мам. Как женился - так и развелся.
В то сумбурное утро он потерял красавицу жену и умницу-дочку.
Кстати - о дочке! Зайдя в регистратуру - призвал педиатра на Дилькин адрес. Он был беден, но бесконечно благороден.
Выйдя из поликлинической вони двинул к метро. Бодрым маршем. Вот если есть в кармане пачка - сигарет. У меня в кармане - целый ящик сигарет, если считать по черному курсу. Мерхаба! Киминле гурюшмек истейорсунуз?
Что-то мешало идти в нормальном привычном ритме. Оглянувшись по-сторонам, я вытащил из носка нож и спулил. Причем так ловко швырнул, что нож с типичным вибрирующим звуком вошел в ствол акации.
Замерев от удивления я уставился на ручку с проплавленной бороздой.
- Да вы попутали божий дар с трымвайной ручкой! Суки! Не катит боярину-то полы шкурять! Меня суки вором короновали на сходняке, мне теперь западло что-то тяжелее хуя подымать, босота!
Громко прогнав эту пламенную речь - я вырвал блядорез из ствола и опустил в карман.
Ща я вам покажу, как полы драют в ресторане корейском. Суки.
Вы! Вы теперь меня бойтесь. Поеду менять сотню - пойдет что не так - отрежу этой меняле красивые сиськи! Кишки ментовские, если чо на дилькин пичяк наматаю, от сука!
Ща я тут начну ваш режим нарушать. По-взрослому.
Ворвался в шашлычную от всего сердца шибанув ногой по дверям.
- Арак бормы?
Чем прекрасны восточные люди - всегда быстро чувствуют ножик за поясом и сотку в нагрудном кармане.
Шашлычник все тонко подметил в моем напористом тоне, и быстро плюхнул в пиалушку сотку. Передавая мне, он лицемерно приложил руку к животу - туда где по его неверным расчетам должно было биться гостеприиимное сердце.
Ненавижу водку из пиалушек. Вечно обольешься весь. Вытерев рот я достал сотку, показал ему и спросил :
- Сдачи наберешь?
- Ийе! Канешна! Восим десят минг бераман сизга!
Жадность фраера погубит.
- Давай! Тащи!
- Настоящий сотня?
-Ты давай - отсчитывай - я тут в посольстве американском работаю - вон через дорогу - видал?
Как бы в поддверждение моих неограниченных полномочий - армированые ворота посольства беззвучно разверзлись и на Чиланзарскую вырвался гигантский пикап - Форд стопидисят.
-Сколька бензин жрет шунака мошина!
Восхищенно пробормотал и покачал белым колпаком мой собеседник.
Он нырнул под прилавок-холодильник и плюнув на пальцы стал ссыпать амуров темуров на весы.
Когда он дошел до цифры етмишь - семьдесят - я быстро сгреб купюры с весов, и выронив несколько, рванул на выход
- Ийе! Тухта! Ийе! Тухта аламан! Анасинеамигискай!! Милиция! Милиция! Ердам берийлар!! Адамхур пулим олиб кетти -ю!!!
Да уж какая там теперь тухта, сволочь раскормленная. Теперь по двум судимостям впаяют мне за эту сотню пятерку, не меньше. Да еще Ди насрет в суде за моральный облик. Да еще две судимости. Не. Тухта отпадает. Однозначна.
Через грохот стульев, сигналы машин - через дорогу - прощай второй квартал Чилонзара! Прощай Чайка. Прощай бублик, прощай американское посольство. Долго мне тут теперь нельзя без грима.
Прыгнув в желтый доган с шашечками, швыряю купюры на колени вознице
- Северо-восток
-Куда именно на Северо-Восток, извините?
- Быстрей!!!
***
Стыдно сказать, но освободившись я еще не разу не был у отца. Моим внутренним официальным оправданием было дальнее расстояние, отсутствие денег и плачевный статус - лысая башка при отсутствии работы и прописки.
Сейчас деньги слегка завелись. А вот со статусом беда. Хрен теперь скажешь на суде “оступился по глупости”. Если перечислить сухие факты - подсудимый представляет угрозу для общества. А если взглянуть с высоты моих туфель - ведь это же общество представляет для меня угрозу.
Я убегу. Обязательно убегу от ваших прописок, паспортов и налогов за бездетность.
Уже бегу.
***
Афганский альбом. Ахмад Шах Масуд.
Панджшерское ущелье разделяет Афган на северную и южную часть.
Населено в основном таджиками. Исторической родиной сегодняшних панджшерцев – являются Самаркандская и Бухарская области современного Узбекистана. И панджшерцам и службе национальной безопасности джамахирии хорошо известно об этом факте.
Позже в Ущелье Пяти Львов влились узбеки и казахи – потомки басмачей, ушедших от карательных отрядов Буденного и кроваждного комбрига Мелькумова.
Ущелье Пяти Львов славится залежами лазуритов и изумрудов. А на политическую карту мира эту стреляющую глухомань нанес человек по прозвищу Панджшерский лев - афганский Батька Махно - Ахмад Шах Масуд.
Только вместо Гуляйполя, у Масуда было Панджшерское ущелье.
Протяженностью 150 километров, оно одним концом выходило на территорию Пакистана, другим – к перевалу Саланг, к стратегически важной дороге из Союза в центр Афганистана.
Ущелье Пяти Львов стало одной из ключевых точек афганской войны, извечной головной болью советского командования. Министерство обороны СССР провело девять полномасштабных войсковых операций, чтобы бы поставить точку в карьере афганского Махно.
Ни одна из операций не увенчалась долгосрочным успехом.
Интересен факт, что когда Масуда удалось выкурить из родного дома в Джангалаке - в усадьбе нашли любопытный трофей – книгу известного партизана Великой Отечественной войны Сидора Ковпака. Оказывается, для панджшерского льва, книга была настольным пособием по тактике партизанской войны.
Стоит упомянуть пятую Панджшерскую операцию начавшуюся 16 мая 1982 года под командованием генерала Тер-Григорянца. В этой операции принимало участие 12 тысяч военнослужащих, 104 вертолёта и 26 самолётов.
Обе стороны понесли ощутимые потери. К августу того же года, бойцам Масуда удалось вернуть контроль в свои руки, сведя на нет все усилия и потери советского командования.
Тогда Москва решает действовать методами британской разведки, давно и серьезно занимающейся афганским проектом.
Начальник ГРУ Генштаба ВС СССР генерал армии Ивашутин поручает полковнику Анатолию Ткачеву стать военным советником Масуда.
С лидером моджахедов заключено перемирие, соблюдавшееся 2 года. Советские войска даже обязывались оказывать Ахмад Шах Масуду авиационную и артиллерийскую поддержку в случае вооружённых столкновений его отрядов с соперничающими формированиями.
Дополнительно к военному сотрудничеству, полковник Ткачев проводил идеологическую работу знакомя Ахмад Шаха с советским образом жизни и произведениями классиков марксизма.
Говорят, будто бы в последствии любовь к изумрудам вычеркнула Ткачева из списков героев-интернационалистов. Такова официальная версия.
А может быть Масуд оказался еще тверже, чем зеленые камни его ущелья.
Наивно верить официальным версиям тайных операций любой разведки мира.
19 апреля 1984 года — началась 7-я Панджшерская операция советской армии под личныи руководством маршала С. Л. Соколова.
В ней участвовало 11 тысяч советских и 2600 афганских военнослужащих, 200 самолётов и 190 вертолётов. 22 апреля, ко дню рождения Ленина, после двухдневных интенсивнейших бомбардировок района стратегической авиацией, русские, оставляя десятки солдат на минных полях, вошли в Панджшер.
Операция была отчасти успешной — инфраструктура моджахедов, созданная за время перемирия была разрушена, в плен попал один из соратников Масуда, Абдул Вахед.
Но, благодаря таинсвенной утечке информации, Масуд с основными силами заранее ушёл из-под удара, и стало ясно, что после того, как советские войска вернутся в места постоянной дислокации, моджахеды, пополнив в Пакистане свои ряды, вернутся домой, и всё начнется сначала.
Так и случилось. 30 апреля в ущелье Хазара почти целиком погиб 1-й батальон 682-го мотострелкового полка: потери советских войск составили не менее 80 человек убитыми.
Начиная с 1987-го крупных операций против отрядов Ахмад Шаха не проводилось.
После вывода советской армии из Афганистана в 1989 году возглавил фактически независимый населённый таджиками 2,5-миллионный северо-восточный регион Афганистана прозванный Масудистаном, который имел собственное правительство, деньги и хорошо вооружённую армию численностью до 60 тысяч человек.
Существуют данные, что с 1999 года Ахмад Шах тесно сотрудничал с ЦРУ, как в свое время с советским ГРУ. Но, как и батька Махно, он всегда готов был сотрудничать с кем угодно, лишь бы соблюсти интересы своего горного Гуляйполя.
В апреле 2001 года в качестве главный противника пропакистанских талибов, Ахмад Шах Масуд был приглашен в Европарламент, лично председателем данной организации, министром иностранных дел Франции Мишелем Фонтеном.
Евросоюз предоставил Ахмад Шаху военную и финансовую помощь. Через таджикско-афганскую границу была переброшена тяжелая военная техника советского образца. Впервые, за многие годы борьбы против талибов, лидер Северного альянса почувствовал серьезную международную поддержку.
Интересен факт, что посредником поставки новейших вооружений в Масудистан был скандально известный оружейный барон Виктор Бут. Русский родившийся в Душанбе. Тот самый Бут, которого Россия сейчас забыла в американской федеральной тюрьме.
Что еще добавить к портрету одного из крупнейших политиков за всю историю этого региона?
В 82-м году в перестрелке с моджахедами рядовой Советской Армии Николай Быстров был ранен. Очнулся он уже в плену.
Когда через некоторое время Масуд предложил советским военнопленным вернуться в Советский Союз. Вернуться не захотел никто – боялись наказания за плен.
Кто-то из солдат уехал в Германию, кому-то Масуд помог перебраться в другие страны. А Быстров остался. Он принял ислам и через пару лет стал одним из руководителей личной охраны Ахмад Шаха, где прослужил почти 14 лет.
9 сентября 2001 года на Масуда было совершено покушение во время интервью — террористы-смертники выдавали себя за журналистов, спрятав взрывчатку в видеокамеру.
Ахмад Шах Масуд скончался от ран на следующее утро, 10 сентября. А уже 11 сентября, на следующий день, прогремели взрывы в Нью-Йорке, которые вдохновили все прогрессивное человечество принять посильное участие в оккупации Афганистана.
Обратите внимание как этот факт подавался в российской прессе 2001 года:
“Гибель лидера Северного альянса может стать переломным событием для судьбы восточных рубежей СНГ, поскольку эти формирования выполняют роль буфера между российскими пограничниками и талибами”.
продолжение следует