Во времена, когда на молодой планете еще бушевали древние океаны, а на суперконтинентах только зарождалось животное царство, я уже прожил бесконечное количество жизней. Была какая-то сделка, я принял некие правила игры, которых давно уже не помню. Так или иначе, я пришел в этот мир и стал одним  из множества его черновиков. Я познал почти все предковые формы животных с тех пор, как примерно миллиард лет назад впервые воплотился в маленькую бездушную губку, пораженную примитивной инфекцией. Был ли я в действительности той самой губкой или только инфекционной бактерией – доподлинно мне неизвестно. Некоторые же из отработанных жизненных форм предстают в памяти совершенно отчетливо. Я помню, как был древнейшим, неизвестным современной науке червем. О, как сложно объяснить человеческим языком жизнь в одномерном пространстве! Помню, как больше тысячи лет упорно восстанавливал организм какой-то примитивной глубоководной твари. Не знаю точно, кем я был всю эту тысячу лет – гидрой ли, моллюском или полипом?  Основной инстинкт не позволял мне покинуть эту форму раньше определенного ее генами срока, а регенерация практически останавливала старение.
Мое развитие шло довольно быстро. Путь от гигантской многоножки  каменноугольного периода до прямоходящей человекообезьяны я прошел за триста миллионов лет.

А теперь я человек, венец материального творения. Я могу быть добрым и злым, терпеливым и раздражительным, веселым и нудным. Могу и часто бываю порочным, и совсем уж редко духовно возвышенным. Эти множественные личности живут во мне довольно дружно, по крайней мере, пока. Никто не захватывает власть, подавляя и уничтожая других. Одна личность – ученик - любит читать и учиться, другая - писать заметки обо всем на свете, третья личность - убежденный спортсмен и аскет, четвертая - алкоголик и наркоман, пятая - мент, шестая - хулиган и задира. Есть среди нас и та самая человекообезьяна, уже довольно развитая. Возможно, где-то заблудился и внутренний лох, не без этого. Кто-то более хитрый (агент в Китае?) еще не проявился, и прячется подобно вирусу, виртуозно обыгрывающему ослабленные иммунные клетки. Порой мне кажется, что каждый день я вынашиваю в темных глубинах своей души все новые и новые личности. Потом происходит какой-то щелчок, и хуяк! - добро пожаловать в наше тайное братство, самую сплоченную секту всех времен. Секту, где все мои предыдущие личности и воплощения пляшут в безумном первобытном священном танце, опьяненные осознанием своего бессмертия. Возможно, это лишь импульсы древней электроэнергии, со свойственной ей простотой и легкостью пронизывающей время, сначала вселяющейся в организм, а через определенный срок его покидающей.


Обезьяна проснулась во мне, когда я посетил местечко Чжоукоудянь, что под Пекином. Какое-то спонтанное чувство, эдакий первобытный зов привел меня сюда без всяких на то причин. Замерзший и голодный стоял я в огромной пещере, в одиночестве уставившись на гигантский известковый сталагмит. Я обошел его раз, второй. Проверил на прочность это официальное наследие Юнеско легким пинком. Гулкое эхо пронеслось по пещере, в которой некогда обитали  предки монголоидов – синантропы, и я был одним из них. Теперь я отчетливо помнил, что не дожил до зрелого возраста и не стал высокоранговым самцом, но эта жизнь была крайне насыщенной и буйной. Каждый час я боролся за существование и за свое место в стаде. Каждый новый день я дрался за корм и тепло, пока наконец не получил тот фатальный удар кремнёвым рубилом. Было совсем не больно – лишь яркая вспышка и темнота. И я опять на свободе!

Мы вернемся к моему синантропу немного позже, а пока настал черед рассказать об истории дня сегодняшнего.
Итак, я-ученик каждый день по вечерам занимался китайским с репетитором, молодой китаянкой. Имя ее – Бони - дословно значит «красивая». Правда это или нет в отношении моей учительницы, судить не берусь. Китаянка, как китаянка. Южная, мелкая, с чуть вздернутым носом без малейшего намека на переносицу. Аккуратные очки визуально увеличивали очень узкий даже для монголоида разрез глаз. Когда-то в детстве я учился рисовать и запомнил, что расстояние между двумя глазами должно составлять ровно один глаз. У Бони оно было гораздо меньше, по этой причине она всегда напоминала мне какое-то ночное древесное животное типа долгопята. Тем не менее, ее внешность нельзя было назвать отталкивающей, а постоянная улыбка, этот взаимовыгодный симбиоз толстых китайских губ и кривых, но белоснежных зубов, делала ее лицо в целом естественным и даже приятным. Именно так думал я-синантроп  - дикий предок китайцев.

Китайский язык мы учили через английский. По этой причине меня миновала участь всех русских китаистов с их неизменным «нь», «джэ», «тхи» и т.п. Я-ученик по сто раз повторял за Бони шипящий и жужжащий фонетический ад. Это было больше похоже на подражание птичьему щебетанию, чем на человеческую речь. Мое лицо теряло разумный облик, и я повторял и повторял звуки, лишенные для меня тогда всякого смысла. Примерно через час просыпался я-спортсмен, незамедлительно впадавший в полный ступор при виде любого иероглифа или при необходимости повторить звук в третьем и четвертом тоне. Я-спортсмен не был способен к какому-либо диалогу вообще, не говоря уже о диалогах на путунхуа.

Со временем звуки обрели некоторый смысл, а обиходные выражения и связки слов стали важным навыком, делающим меня хоть и второсортным, но все же членом китайского общества. К тому же я купил англо-китайский учебник «Путунхуа, которому вас не обучат в школе» - отличный сборник жаргона, вербальных фишек, «понятий» триад и субкультур, а самое главное содержащий целый букет отборных китайских ругательств. Я-хулиган был в восторге. Бони тем временем перенесла наши уроки в Старбакс, где мы попивали кофе, и она давала мне живые задания: попросить молоко, позвать официанта и сказать, что не понимаю написанного в меню и т.п. Я высоко оценивал ее педагогические навыки, а когда спросил, где она так поднаторела, услышал довольно занимательную историю.

Бони довелось жить и учиться в Японии, что для китайца большая редкость. Япония – это Азия, но лишь географически и традиционно. Экономически и политически это несомненная часть золотого миллиарда, со всеми вытекающими факторами. Бони увидела, что интернет может быть более свободным от «сетевой няни», а ТВ может казать не только ток-шоу и сериалы про подлых японцев, убивающих благородных китайцев. Да и сами японцы не такие плохие. Она узнала, что проституция и секс-индустрия – это две совершенно разные вещи, и в спецсалонах японец может рассчитывать на абсолютно легальный, учтенный в прейскуранте минет, с которого будет выплачен налог. Много интересного узнала Бони в Стране восходящего солнца.

Потом судьба забросила Бони в Швейцарию, где она училась по программе обмена и одновременно преподавала китайский язык европейским студентам. Как может повлиять старушка Европа на юную восточную девушку? Не уверен, возможно, это знали апологеты викторианской морали да пуритане, массово переселявшиеся в тогда еще девственную Америку.

Наши занятия продолжались, и я уже мог смело ходить по барам и перекидываться  банальностями со случайными собеседниками. Кто не знает - в Гуандуне, Гонконге и Макао местные китайцы говорят на кантонском диалекте. Большинство владеет путунхуа, но устная обиходная речь ведется исключительно на кантонском, что весьма осложняет процесс погружения неофита в языковую среду. Иероглифы же, это яркое клеймо примитивности языка, одинаковы во всем Китае. Не редки случаи, когда китайский профессор-лингвист пишет на доске, и  вдруг забывает какой-то иероглиф. Тогда абсолютно не зазорно подсмотреть в словарик. Бони купила мне словари и специальные прописи для иероглифов. Я-ученик стал учиться писать. При отсутствии практики этот навык теряется гораздо быстрее, чем, например, каллиграфический  почерк. Сегодня не каждый китаец сможет с ходу написать произвольную фразу. Бони, конечно, могла.

Пиздец подкрался незаметно. Незадолго до китайского Нового года Бони уволили с работы. По этой причине ее бросил парень, в Китае так бывает довольно часто. Она была совершенно разбита и позвонила мне с просьбой занять крупную сумму денег. Мой внутренний лох хотел было уже согласиться, но в ситуацию вмешались остальные члены секты и вежливо отказали, рассудив, что у дебитора нет источников для возвращения кредита. Тогда Бони предложила то, что предлагают многие женщины в ситуациях, когда настает полный финансовый крах. Она сказала, что я ей не нравлюсь, поэтому цена за ночь будет 10 000 юаней (ок. 55 000 руб.) Бони думала, что она стоит таких денег. Особенно, если эти деньги находятся в кошельке лаовая, который к тому же всегда вежлив и воспитан (я-ученик). Он вряд ли станет бить ее головой о стену, в случае если ему что-то не понравится. К тому же у нас нет общих знакомых – никто и никогда не узнает. Таким образом, цель проста – раздвинуть ноги и получить доход, который будет потрачен на самое необходимое: аренда жилья, корм и подарки семье на китайский Новый год. Бони больше всего сокрушалась о том, что не сможет сделать подарки родителям, а для китайца это самое страшное. Внутренний лох вновь растрогался и захотел помочь, но секта единогласно в помощи отказала.

Отъебать Бони мог только я-синантроп, а заплатить за секс – только внутренний лох. Ни тому, ни другому полномочий действовать от лица секты никто не давал.
- Ты же не проститутка. Как ты будешь с этим жить? – написал в чате  я-агент, предварительно осведомившись готова ли была она побрить пизду. Нет, это невозможно. Китаянки не бреют пизду. Это традиция – часть китайской культуры. Никто толком не знает почему. Есть мнение, что высокая степень волосатости паха свидетельствует о хорошей репродуктивной функции, а вообще волосы – это жизненная сила. Возможно, по этой причине некоторые китаянки не бреют и подмышки.
На этом мои уроки китайского закончились. Бони я больше никогда не видел.