Захарыч был извращенцем. Никто об этом из бывших коллег титулярного советника даже не догадывался. Имел небольшое представление только Раскольников, да и то практически забывал всё из рассказанного на следующее утро после запойных вечеров с бывшим титулярным советником, поведавшим Раскольникову об тайных пакостях им сотворённых по части сексуального отклонения. Знала только это полоумная жена Катька, так как тоже крайне не редко с позволения супруга Семёна Захаровича участвовала в грязных совокуплениях с отдельными членами своего многочисленного семейства.  Дочь Захарыча Сонька от первого брака, только что пришедшая из лавки с мелкой вязанкой снеди и глядя что отец и мачеха вновь усердно злоупотребляют чем-то спиртным, поспешно уводила младшую свору мелюзги в помещение похожее на чулан объём и внутренностями напоминавший старый громоздкий комод.

Затем тихо и смерено сев подле пьяных родителей, неспешно ожидала какой-нибудь выходки, начала которой всегда прокладывал Семён Захарович. Захарыч глядя на Соню вежливо просил её поднимать подол платья и облакачиваться грудью об пахнущий кислым запахом спиртовых напитков стол. К Соне подходила жена Захарыча Катька и стягивала с её ягодиц белые панталоны в синий горошек. Глядя на ягодицы дочки Захарыч пьянел ещё пуще, стёкла пьяных глаз его начинали блестеть, улыбка хороводом начинала растягиваться, одной рукой он почёсывал себе яйца, а другой нарыскивал на грязном подоконнике единственного окна в комнате среди вороха прутиков розг розгу поудобнее и попокладистей. Вставал и упорно через душный смрад табака продвигался к своей нынешней жене и к обнажённой ягодице дочери.  Долго смотрев как Катерина Ивановна гладит ладонями белоснежные ляжки Сони, Захарыч не смотря на изрядно перебравшее количество зелья начинал дрожать своими членами чувствуя прилив накатывающей на него словно снежный ком эрекции. Попа сони своим белесым блеском словно свет в конце туннеля манила Захарыча, затмивала всё вокруг, заполняла собой прокуренную каморку, отбивала запахи въевшегося в неё перегара, наполняла помещение всеми цветами радуги. Захарыч похрюкивая пускал на опухшие от пьянок губы кислую слюну, и рассекал со свистом розгой тяжёлый, невидимый туман скудного и мрачного пристанища. Катька перекачивала ладонями к заднице Сони, начинала мять обе ягодицы так словно запихивала раздувшиеся тесто, которое лезет из кастрюли и липкой массой своей держится и не отпускает всё что к ней прикасается. Мякоть Сониных ягодиц отражавших в себе красные вмятинки Катькиных пальцев ещё пуще разжижала в мозгу Захарыча те чувства, которые как извержение вулкана проходят только тогда когда жар лавы теряет свою предельную температуру высокого градуса. Захарыч метнул прутиком по нежным булкам Сони, тут же сконструировав серьёзный вид на своём пропитом лице, будто шлёпнув её он пытался разогнать опутавший его разум морок. Но улицезрев алую полоску от розги которая тускло прочертила от одной ягодички через границу разреза к другой, растянул улыбку до ушей обнажив несколько передних зубов в темнице своего не очень свежего из-за дыхания рта. Стал гладить по коже Сони экзекуционной веткой, покалывать легонько и тут же послышался очередной росчерк воздуха и хлюпнувший шелчёк по мягкой коже дочки. Екатерина Ивановна сев подле мужа извращенца и падчерицы стала вдыхать запах со снятых с Сони панталонов. Закатывала глаза, после открывала глядя как радужные лучи от розги заполняют попу Сони закрывала обратно и ощущала возбуждение от которого сердце в её груди билось  будто его раскаляли мехами для раздувания огня. Захарыч неутомимо шлёпал ягодицы дочки, слушая её всхлипывания после каждого щелчка и прислушиваясь к сопенью жены фетишистки, настраивал в своём настроении нужную волну с помощью апофеозных нот, которые по его задумке должны были предать ему необходимый лад для стабилизации его душевного настроения. Стал лупить сине белесую кожу с ещё большей яростью и когда по ляжкам Сони весенними ручьями побежала непроизвольная жёлтая моча, орошая пол обрюзгшей каморки, Захарыч в раздумье остановился и стал поглаживать своей жёлтой от табака ладонью мольберт Сониной задницы на котором перемешалась цветовая палитра сине-бело-багровых красок, которые он словно художник экспрессионист намалевал кистью жёсткого прутика. 

***

Захарыч подошёл к мелкому словно иллюминатор в шхуне оконцу, протёр запахом щепотки табака колючки ворса своих волос в ноздре, прослезился, и стал вглядываться в тяжёлые комки туч над серым Петербургом…