Лицо  с  годами начинает отзеркаливать  внутреннюю сущность.
Смотрел я в зеркало и удивлялся: не лицо, а морда, рожа, небритая подушка  с печатью тлена и  разложения, глазки - пуговки. Где благородные морщины в этом подзаплывшем нездоровым жирком, образе, я  спрашиваю вас. То есть себя конечно. Но нет ответа. Лишь плывут на высоким лбом, тянущемся до затылка, редкие облачка волос как напоминание о  мимолетности здоровья и молодости. Старость, как всякий победитель, навязывает свои законы захваченному в плен телу.  Живот начинает жить своей отдельной жизнью, выходя за границы всяких приличий и разума. Увы мне и ах…
Вот так и живем с богатым  внутренним миром,  по привычке отказывающимся    идти нога  в ногу с ощущением внутренней же  ничтожности.

Огорченный выпал  в оффлайн. Грустно тут у вас, неуютно.
Тонкая балеринка жалости к себе  предсказуемо  закрутилась внутри.  Вращающаяся голубая пачка хрупкой души в  неистовом фуэте щедро искрила наружу прямо в  этот  несовершенный мир прекрасными  флюидами ненависти и разочарования.
Мысли расплющили  воспаленный трезвостью мозг, и быстро вогнали его в геометрический шаблон соленого огурца.
- Как подло, как мерзко и отвратительно…буквально за какие-то тридцать лет превратить изящного гусара – повесу в задыхающуюся при ходьбе жировую тумбу.
…
О время! Как ты не справедливо к своим гостям! – под нехитрый аккомпанемент сладкой парочки,  извечных моих подружек, самомнения и самобичевания, мутные волны ослабшей воли выплеснули  божественное когда –то, но – увы- разочарованное ныне  тело, в прямо на порог Дворца Разбивающихся Надежд.
Да-да, мой юный друг, читающий эти строки. Ты, живущий в густом биологическом киселе какого-нибудь двадцать второго века, потребляющий хлорофилл и утративший  божественный обарз, ты, бесполый покемон, лишенный  эмоций и вечный, как батарейка «Энерджайзер». Ты, лишенный волос и такой хрупкой системы воспроизводства, получающий развлечения по вай –фаю из ноосферы. Ты  никогда и во веки веков не сможешь познать ту глубину морального падения твоего непосредственного предка, протягивающего мятую бумажку в разверстую пасть продуктовой палатки всего лишь за порцией химической реакции солода и дрожжей.
Я твой предок! Твою мать…  Да! Твою  ж мать я … я  категорически развелся с твоей матерью ради спокойного вечернего  пива  с чипсами и телеящиком, гореть им  в аду!

Продолговатый младенчик двухлитровки  доверчиво приник к дряблой груди, в кармане загадочно шуршали воблы, изловленные трудолюбивыми китайцами в матушке Волге -реке. Вечер настраивал камертон души на дружеское общение с самим собою.
Примирение внутреннего мира с внешним, этот обязательный акт существования, этот демиургический процесс шлифовки душевных изъянов, так и требовал внешней энергетической подпитки.
Пиво, бабы, наркотики, искусство и церковь – что они, где они, как они  без нашей тяги к не достижимому и совершенному?  Души, изгнанные из идеалистического  рая, корчатся китами на прибрежной линии, ища забвения на грешной земле, забывая  о том, что новый дом  несет  не мир, но смерть.
И пиво, смею вас уверить, не самый безобидный вариант просветления. Светлое пиво, никак не живое. Пиво должно быть мертвым, ибо  пастеризация дает иллюзию того, что ты,  слабый и опухший, но пока живой, сможешь справиться с  мертвым  соперником.

То ли дело - живое пиво. Оно живет в бутылке, вырываясь больным джинном прямиком  в твой истощенный алиментами  организм, оно диктует твоей перистальтике свои пивные законы,  оно вырывается наружу смачной отрыжкой, отгоняя юных фей и повергая в ступор служителей правопорядка. Не верьте живому пиву. Ибо всякое пиво - рабовладелец, но живое – рабовладелец- садист.
Услышит ли мой глас вопиющего в пустыне рядовой Потребитель пива? Нет. Ибо  азартен и храбр. Еще бы, ведь игра с печенью и прочей требухой,  идущая  в одни ворота, требует  изрядной отваги и  оптимизма. И всякая  дорога в ад строится оптимистами.  И пусть в финале виден обсосанный  больничный двор,  и крепкий запах свежеструганных досок напоминает  теперь  не о лесной полянке, а о суетности бытия. Но ведь все это потом. Когда-то. С кем – нибудь. А я вечен.

Ведь конкретно сейчас, в данный момент бытия вселенной, я счастлив. Что такое счастье, как не предвкушение пересечения границы сбывающихся надежд и ожиданий?  В полушаге от стопроцентного попадания в долгожданную  цель эндорфиновая  лава струится по закоулкам вен, присыпая серость будней сахарной пудрой романтического флера, что, в сущности,– обман.  Но.  Что есть мир как не обман и надиралово?

Не выдержал, откупорил.
Пузырьки божественной влаги ворвались в глотку и наполнили желудок восторгом , хлипкие члены приобрели неожиданную упругость, а с неба спустился Архангел Гавриил и ласково потрепал меня по лысой макушке.
И тут меня прозрело: жизнь слишком коротка для счастья, и слишком длинна для огорчений.  Кто я, если не мостик, перекинутый из детства в старость, прихотью природы и  непостижимости высшего начала?  Кто я…зачем? Куда?

Мироздание и небесное воинство  все ставили и ставили новые задачи, а я все ходил и ходил по заколдованному кругу. От дома к ларьку и обратно, от дома к ларьку…и…от дома …
Скамейка?
Все, спать…мля.

© Какащенко