Сижу на кухне, делаю уроки.
Мама ушла в магаз, папаня сидит фтыкает фудбол и бухает. Пятница, он устал после трудовой недели. Сестрёнку Васю, то есть Катю, отправили к бабушке в Сызрань. Там хорошо, в Сызрани. Жалко, что меня ни разу не отправляли.
Кошка Гадёныш кусает меня за ногу прямо сквозь носок – думает, я с ней играюсь. Я пинаю её по башке – пусть думает, что играюсь. А мне не до игр. Рисую в полосочках цифру «три». Каряво получаецца. Хуйня какая-то, а не тройки. Ну почему у всех так красиво, а у меня… Не знаю. Не получится из меня Ландау или Капица или даже Сенкевич. Видимо, суждено мне стать преступником-маргиналом или нищим на паперти, не иначе.
Послышался глухой кашель, и на кухню зашёл отец. Видимо, перерыв там, на футболе.
Что ж он так улыбается? Не, когда папаня пьяный в драбадан – это ничего. Возьмёт и пятихатку выдаст, или начнёт извиняцца – типа виноват што мы тут живём в халабуде а не во дворце. А он не сумел, не оправдал. И хуй чего ему докажешь.
А бывает – влепит затрещину и скажет – я в твои годы…
- Эээээ… а чо ты делаешь? – спросил папаня, не снимая улыбки с лица. – Ээээ, ухты нихуя себе! Это ж ты тройку рисуешь!
- Да, - я немножко обрадовался. Если пьяный папаня опознал, то трезвая училка тоже, вероятно, отыщет сходство.
- ЗдОрово! Маладец! А я в твои годы… полком командовал, бегемотов убивал, деникина по степям на аркане волочил… А вот так рисовать – не, не умел! Сын, а давай маму убьём?
На-че-лось. Я так и знал. Подвох. Фудболист Херов.
Надо что-то отвечать. Но аккуратно, очень аккуратно…
- А зачем, папа?
- Ну как зачем! Ты что? Ты не помнишь Зойку? Ну, тётю Зою? Уххх, какие у неё ляжки!
- Это чево такое?
- Ну, которые из жопы растут! Уххх, какая у неё жопа! Не то что у этой… ну… сам понимаешь. И не пилит она меня никогда, и душевная близость, и вапще… А маманя – ни в какую… ну что ты будешь делать. Ну чо, давай как-то решать, а?
Что я мог ответить? Просто выразительно посмотрел ему за спину. И он не оборачиваясь бегло ответил взглядом: ну нахуя я смазал солидолом эти ебучие петли…
Мама стояла в дверях.
- Тааааак, - медленно сказала она. Бымц – рухнул на пол пакет с едой. – Таааак… Уже ребёнка втягиваешь в свои… в своё… - она сняла пальто, путаясь в рукавах. Она была трезвая, но от её взгляда мне стало страшнее, чем от пьяных загибонов папаши.
- Ну что ты… Ну ладно… Перестань… - лепетал отец.
- Нет, это ты перестань. Ну зачем, зачем мне всё это, - мама устало присела к столу, спрятала лицо в ладонях.
- Ну… не надо… Прости. Ну дурак. Пойду, ыххх, - папаня тяжко поднялся. – Ну не обижайся, Зоя…
- Мммммм! – маму словно подбросило. – Зоя, да? Нннна тебе Зою…
Я не видел. Нож лежал на столе, наш старый хлеборез, и вот уже торчит у папы в спине, справа, пониже рёбер.
- Блллллль… - сказал папа и сполз по углу на колени, а потом завалился на бок. Кровь особо не текла, но немножко текла.
Мама нож выдернула и положила обратно на стол.

Милиция не приехала, её сначала никто не вызывал. Приехала «скорая», папу увели под руки, потому что с носилками  на наших лестницах смысла нет. Мама уехала вместе с ними.

Я вытер пол тряпкой, а то кошка уже начала недовольно принюхиваться. Хотел дальше рисовать тройки, но рука странно дрожала, и получались вапще каракули. Ладно, решил попить чаю, включил газ, смотрел в окно. Темно. Ничего не видно. Хорошо.
В дверь позвонили.
- Здравствуйте. Где труп?
Разговаривать не хотелось, просто пропустил милиционера через порог. Он опытно побегал, осмотрелся. Потом недоверчиво присел передо мной на корточки.
- Это квартира 85?
- Вы грамотный?
Он как-то нервно откашлялся.
- Понимаешь, я сам работаю вторую неделю, опыта ноль. А тут вызов – зарезали, давай беги.
Я вздохнул. Он осторожно спросил:
- Ну… И чо?
- Увезли уже. Пока жив.
- В местную?
- Я не знаю. Вы тройки рисовать умеете?
- Что?!
- Ну, цифру «три». Мне завтра сдавать.
- Ну ты даёшь… Помочь что ли?
- Или дайте из макарова пострелять.
- Ишь ты, какой резкий… Не, давай лучше свои «тройки».
Он сел за стол, я налил ему чаю. Покрепче. Он подержал ручку и бросил.
- Не поверишь. Рука дрожит, чёрт его знает… Извини, брат. Пора.

Мама пришла под утро, грустная и пришибленная.
- Сигарет просит принести. Схожу к Серёге на пятый этаж, у него заначки всегда есть.
Посмотрела на меня пронзительно – так в театре изображают «последний взгляд», но она-то не изображала.
- Что скажешь, сынок?
- Коля, - на всякий случай напомнил я.
Она схватила меня в охапку:
- Ну не Вася же… эххх… Не знаю, не знаю… Меня посадят, да?
Я с трудом пробормотал:
- Если напишет заяву – тогда канеш посадят. Попытка убийства или причинение тяжких телесных. Условно тут вряд ли проканает.
Мама заплакала.
- Но ведь он не напишет, ну что ты. Ну перестань.

Папаня ничего не написал. Травма по неосторожности. Вышел из больницы и потом хвастался дружбанам – входной шрам сантиметр, а в глубину четыре. Ну уж такой у нас хлеборез, бывает и покруче. Его среди ящуров и киборгов стали называть не Круглый, а Резаный. Но он как раньше, сидел у подъезда на лавочке и пел под гитару: «Не зови ты мишку папой, не тяни его за лапу, ээээто, видно, мой грех – папы есть не у всех…» Кто слышал – все плакали.
Вскоре мама и папа развелись, но совершенно по другой причине.