Главный конструктор машиностроительного завода «Прогресс» Роза Карловна Капцова и в обычные то дни не отличалась кротким нравом. Сегодня же, когда к ней приехали гости из Москвы, она почувствовала, что готова первому встречному обглодать лицо. Сидя у себя в кабинете она крутила в руках канцелярский нож и раздумывала, кому бы из подчиненных вскрыть брюшную полость, ухватисто вытянуть кишки наружу и намотать их жертве на ебало. Внезапно в дверь робко постучали, и из-за нее показалась голова Николая Гмыри:
– Роза Карловна, давайте поебемся?
– Проходите, Николай. Что же вы в дверях топчетесь? – вкрадчиво ответила Капцова.
– Я, пожалуй, попозже зайду, – Гмыря был умным человеком и тут же почувствовал скрытую угрозу в неестественном поведении начальницы.
– Стой, сука! – заорала Роза Карловна и с досады метнула нож в закрытую дверь.
Немногим позже Капцова проводила производственное совещание. В ее кабинете отчетливо ощущался специфический запах менструации. Собравшиеся товарищи были как один хмуры, предчувствуя, что ничем хорошим для них это заседание не закончится. Роза Карловна откинулась в кресле и прищурилась:
– Товарищ Жук, я еще на прошлой неделе просила вас разобраться с причиной поломки токарного станка. Что с ним произошло?
– Да, Роза Карловна, пришлось провести целое расследование. Рабочие у нас не сознательные совсем, доложу я вам. Да что там – просто уебки, простите за резкость. Короче, выяснилось, что токарь Федоров остался после работы и вытачивал деталь для собственных, так сказать, нужд…
Жук прервался, потому что у сидевшего радом Гмыри в животе что-то достаточно громко ухнуло и зажурчало. Николай с тревогой посмотрел на свое пузо и заботливо погладил его рукой. Там опять забурлило, а Коля тихо прошептал: «ну же, успокойся».
– Так вот, – продолжил главный технолог, – Федоров вытачивал какую-то сложную деталь, и сломал при этом резец, сучонок.
– Так, понятно. Федоров уже наказан? – спросила Капцова.
– Да, конечно, строгий выговор впаяли. Но, кроме этого, начальником производства было принято решение сделать выговор и всем членам бригады. Ведь они знали, что Федоров регулярно задерживается и использует государственный станок в личных целях. Как коммунисты, они должны были немедленно доложить об этом вопиющем факте руководству, но не сделали этого. Напротив, когда я пытался выяснить причину происшедшего, они всячески покрывали своего трудового товарища, врали и изворачивались, – закончил свою речь Жук. 
– А что, правильное решение, я считаю. Как вы думаете, товарищи? – Роза Карловна обвела взглядом сидящих за столом коллег.
Николай среди всех выглядел наиболее отрешенным, – он то и дело поглаживал свой живот, грустно вздыхал, и, как показалось Капцовой, совершенно не слушал о чем идет речь на совещании.
– Гмыря, еб твою мать! Ты что думаешь по этому поводу? – взбесилась Роза Карловна.
– А? – Николай вскочил со стула и изумленно уставился на главного конструктора. Он начал судорожно соображать, о чем его спросили, так как действительно не слушал Жука. Впрочем, в подобной ситуации Гмыря оказывался не в первый раз, и уже было приготовился прогнать какую-нибудь лютую хуергу, как обычно делал в таких случаях. Но вместо этого неожиданно для самого себя мощно, красиво и раскатисто набздел. Причем, как показалось окружающим, выпускал он из кишечника зловонные газы нисколько не сдерживаясь, намеренно и цинично. Завершив непродолжительную канонаду, Николай сам опешил от своего «выступления», смутился, и, промямлив «вот такие дела, товарищи» сел на свое место.
– Ты совсем ахуел, Гмыря? – взнегодовал Пупковский.
Начальник бюро Хохряков нахмурился, погрозил Николаю кулаком, приподнял правое полужопие и дал такого блять паровоза, что пердеж Гмыри по сравнению с ним оказался слабеньким прощальным пропердом помирающего ежика. 
– Да что ж такое то? И так дышать не чем! Уморить решили? – метнулся открывать окно главный инженер Прокопенко.
Товарищ Майкова поднялась со своего места и, заметно волнуясь, негромко продекламировала:
– Мой любимый писатель, философ и гуманист Федор Михайлович Достоевский однажды сказал такую гениальную по простоте, но очень точно отразившую всю ценностную сущность человеческого общества фразу: «Да пошли вы все нахуй, быдло ебаное!».
Пупковский покраснел и стал часто икать. Сидящий рядом Жук разозлился и дал ему подзатыльник. Роза Карловна задрожавшими пальцами сняла трубку телефона:
– Два. Да, да, Леночка, по-жесткому сегодня. Запускайте.
Спустя какое-то время дверь кабинета открылась и в комнату, цокая по паркету, вошел черный лабрадор. Прокопенко тихо сказал: «ой, бля-я…». Капцова достала из шкафа миску с едой и поставила ее на пол. Собака подошла и стала есть. Присутствующие встали со стульев и выстроились в одну шеренгу возле стены. Роза Карловна раздала им оранжевые строительные каски, и, с трудом нацепив одну себе на пышную прическу, тоже встала в строй. Первым пошел Жук – он лег на пол и по-пластунски подполз к собаке сзади. Осторожно приподняв хвост, он три раза чмокнул Кони в анальное отверстие. Собака вздрогнула, но продолжала спокойно жрать, как будто ничего не произошло. Жук отполз обратно к стене. То же самое по очереди проделали остальные товарищи. Последним пополз Гмыря. Добравшись до собаки, он пробормотал: «здравствуйте». Вместо поцелуя в жопу Николай встал на колени, расстегнул штаны и, придерживая Кони за загривок, стал осторожно ебать животное. Собака сначала жалобно заскулила, но потом втянулась в привычное дело, и даже начала быстро-быстро как-то по-собачьи неумело подмахивать. Николай сбился с ритма и, подражая Высоцкому, прохрипел: «Чуть поме-е-дленнее, Кони! Чуть поме-е-дленнее…»
Капцова упала в обморок. Обильно потея, Жук крестился и читал молитву. Товарищ Майкова заплакала.