Будильник бьет по сну звонким треском. Утро поздней весны зовет в новый день.
Утренний стояк выдавлен в жаркую глубь. Последний кропаль махры забит и скурен. Жена с вопрошающей наивностью гладит мое плечо:
- Ну… она не закрывается…
- Да отъебись ты. Варенье осталось еще?
Быстро пьем чай.
Пора выезжать.
Путь неблизкий.

Дверь подъезда липнет магнитом замка, выпуская нас навстречу сырости и прохладе. Грязь на бордюрах поблескивает в тусклом свете проспавших подъем фонарей. Двор. Другой.
Растертые поперек улицы серые пласты разметки пешеходного перехода.
«Высади пассажиров» на воротах стоянки
Дворник скребет плац ржавой лопатой.

На выезде притормаживаем, пропуская «десятку» соседа по парковке. На прошлой неделе я помял ему дверцей бочину, но ему похуй. Ему теперь похуй на многое – хотел «прибраться» в этой тачиле, сбежав от всех и себя в пропахший СО вечный сон после смерти ждущей ребенка жены. Спасли. Гараж он продал, а дряхлая «десятина» все никак не «уходит». Ее замусоленная ПТСка закладкой лежит между страницами его биографии, не давая забыть о проебанном в блядомудстве счастье отцовства.
Он говорит, что не помнит, кто спас его в тот зимний вечер, вытащив из теплой пахучей тьмы, «отработав» заодно набор инструментов.
Но вряд ли это был решивший от нехуй делать прогуляться по ГСК бесплотный ангел-хранитель - ангелы гаечные ключи не пиздят.

Кресты в грязных обрывках бумажных цветов мелькают вдоль обочин прицельными планками чьих – то удавшихся жизней. Лес тянет и тянет по себе закрытую для тяжеловозов брешь раздолбанной трассы. Ветер скользит по стеклам. Цепляясь за боковые зеркала, отражается в них низким воем, соглашаясь с предупреждением о «ближе, чем кажутся».
Ветер знает.
Ветру не кажется.

Пока жена ждет очередь на заправке, пью кофе в придорожной жральне. К более основательной трапезе обстановка кафе не располагает: в углу, громко пердя рекламой, срет телевизор.
За соседним столиком заспанная беременная проститутка, блестя спицами, вяжет шарф, сложив паутинистый клубок пряжи на округлившийся под коричневым кожзамом пальто нарыв зреющий будущей целью ее существования.

Курю на крыльце.
Смотрю на тусклое солнце. А солнце смотрит на меня, на серый жгут трассы, на грязный шифер крыши жральни, и на все созданное в нелепой попытке оправдаться непонятно перед кем за свое присутствие на планете людьми и устало охуевает, мечтая поскорее съебаться в уютную берлогу вечернего горизонта.
Сырость талых ручьев, журча, ворчит на весеннее утро.

Невдалеке две коллеги брюхатой из кафе обсуждают производственные проблемы:
- Ты, сучка, я же тебе говорила – не «работай» здесь! – одна звонко бьет другую в дешевую тушь – Ты не проститутка, ты плечевка! – второй удар отправляет толстую жопу соперницы в грязь ледяной блевотни мутной лужи.
- «Отдохнуть» не желаете? – спрашивает меня победительница.
- Спасибо. В другой раз.
- Всегда пожалуйста. Подъезжай. – хлюпнула она пиздой на прощанье.
С АЗС нетерпеливо сигналит жена.

Лес снова потянул лямку трассы, заручившись поддержкой бугрящихся гранитом коренастых холмов.
Холоднуло. Топленка тумана стекает на дорогу. Заливает асфальт густой серой пеной. Липнет на скаты колес.
Цифры встречных номеров высвечивают на табло памяти числа свершившихся дат.
Буквы печатают коды прошедших событий.
Строчки сценария отснятых лет, дробясь кадрами дней, спрессуются в дубли на пленке судьбы и отправятся во вселенский киноархив исходником для ремейков следующих жизней.
Где-то, прячась среди снулых еловых лесов, нас ждет безымянный город. Он не отмечен на картах. Знаки не выдадут место его нахождения. О нем не расскажут придорожные торговцы рыбой и шашлыками.
Он ждет только тех, кому обязан и тех, кто должен ему.

Город забытых путей.