* * *
Горели свечи – театр опять на грани дефолта.
Протиснувшись в гримёрку, я поискал глазами свободное место и обнаружил стул с небрежно вьющейся по сиденью надписью: "тридцать девятый, без  речей". На спинке стула болталась повязка из мешковины, напоминавшая заюзанные плавки. Мой коллега из  массовки Роман Цитриняк по прозвищу Цитрон, одетый в синий махровый халат и белые нитяные пинетки, сочувственно кивнул мне и принялся ёрзать перед зеркалом, проверяя, ровно ли завязан пояс халата. Раздевшись, я натянул на бёдра повязку, и она тут же врезалась в ягодицы.
Чёртовы стринги… я поискал глазами, нет ли текста, но это оказалось напрасным.
– Пока тебя выгуливают с голой жопой, обойдёшься без речей, – утешил Цитрон.
И мы пошли осваивать мизансцену.

Измученный кризисом театр чередовал пьесы с клоунадой и инсталляцией. 
Нынешний "патолого-оргазм", домашнее прозвище инсталляции, имел по центру сцены нефтяную вышку с надписью: "Даёшь недрам сливки общества!" Сливки общества, подсвеченные рампой парни в чёрном трико, тянулись к патрубку, врезанному во фланец нефтяной качалки, и гасли во мраке. Под сценой мерно стучал насос и хрюкал гидравлический пресс, из глубины доносилось смачное чавканье недр. От вышки отходили трубы празднично-серебристого вида, украшенные надписями: НЕФТЬ, СПИРТ, ГАЗ. Отводы труб были заканчивались струившими чем-то розовым душевыми насадками. Под розовым душем тянулись в джазе и гнали пену волосатые клерки, татуированные по голому торсу: «Не забуду офф-шор», «Траст ми бейби», «Уничтожим всю прибыль». Я дёрнулся в их сторону, но Цитрон остановил меня, прошептав: куда ты! это же "олиго-нацисты". Олигарха сыграешь, когда пробьешься в жировую прослойку. Правда, шансов у тебя никаких. Число олигархов должно быть маленьким и простым: семнадцать, двадцать три, двадцать девять…
– Почему? – спросил я, осязая подвох.
– Олигархи ни на что не делятся. Только сами с собой, – сказал Цитрон.

Задник сцены был украшен свесившим верхушку серебряным полумесяцем с красным православным крестом.
На кресте висела пара наручников, проткнутых длинным кляпом.
Для усомнившихся и непонятливых кляп был снабжён ярлыком с каллиграфически выведенной надписью: «The Кляп». Смысл оформления исчерпывался овально идущим лозунгом: РАЗВИТИЕ РАДИ ПРОГРЕССА.
– Эротичный подтекст! – умилился я. – А говорили, пошлая аллегория…
– Чего тут туманного, – отозвался Цитрон. – Созидание через принудительную еблю в неволе.
– Э-э… в смысле, всё у нас делается через жопу?
– Через жопу происходит не процесс, а выделение готового продукта. И жопы не инсталлируют!

В левом углу сцены задумчиво стоял старикан в обрезанных джинсах и необрезанных пейсах.
Он сжимал палку с рукописным плакатом, на котором я с недоумением прочёл: «Арчибальды, доколе?!»
– Арчибальды, – сказал Цитрон, – это ярые ортодоксы. Архитекторы равенства с алебардами. Постоянство равенства обеспечивается усекновением далеко идущих голов.
Правый угол сцены занимал пионер с  большим алым плакатом, украшенным красным галстуком и надписью: «Ничего не возьмёшь!» 
Я вопросительно глянул на спутника.
– Символика правого коммунизма, – пояснил Цитрон. – Во-первых, горюют, что отсосать из качалки им нечем и нечего. Во-вторых, гарантируют: стоит только дорваться до власти, тоже делиться не будут. Попросту не умеют.

Над пионером, как буревестник на нитке, реял  серебристый самолёт с многозначительными алыми звёздочками на фюзеляже и крохотными чёрными бомбами.
– Странное сочетание, – удивился я.
– Самолёт картонный, а бомбочки настоящие, – пояснил всезнайка-Цитрон. – Приводится в действие, когда на сцене бывает шумно и тесновато.
Из кулисы в кулису промаршировали голые целлулоидные дивы.
Из одежды на дивах имелись разноцветные бантики, слабо прикрывающие пупки.
– Вагинетты гламура, – шёпотом пояснил Цитриняк, косясь на заштрихованные чёрным фломастером срамные места. – Воинствующие весталки! Сражаются до полной победы над олигархами.
– Они за нас? – поинтересовался я.
– Это мы за них, идиот!
– А пупок зачем прикрывать?
– Там у них скважина для золотых ключиков… заводные девчонки!

Наверху послышался шум.
Я поднял голову и обнаружил, что именно там, под куполом, и происходит самое главное.
Внимание приковывала гирлянда серебристых воздушных шаров, на которых кривыми синими буквами значилось: «Они желают великих потрясений, а я хочу великую державу!» Под словом «хочу», явно для усиления эффекта, был пририсован воспрявший фаллос. К гирлянде шаров сотней жемчужных нитей крепился маленький чёрный паяц с надписью по лацкану: «Мажор-Дом». Паяц методично дрыгал конечностями, демонстрируя знание джиу-джитсу. Ему бешено аплодировал другой паяц, чуть меньше калибром, на животе которого виднелась столь же лаконичная надпись «Минор-Дом». Второй паяц сидел на подвешенном к потолку старом полуразвалившемся троне с отломанным краем подголовника.
На подголовнике с трудом можно было различить часть старой надписи: «Отдайте всё…».
Снизу к трону крепилась чёрная свастика с белыми шарами, на которых значились стороны света. Стрелу, ведущую на запад, венчала надпись «На То», стрелу к югу – «На Это». Стрела, указывавшая на север, была украшена жирным кукишем, а стрела к востоку оканчивалась раскрытой, жаждущей подаяния пятернёй.
– Распил бюджета, – пояснил Цитрон.
– А что за тени внизу, под троном, которые ловят крошечные золотые чешуйки?
– Да всякая мелочь – врачи, инженеры, медики… да, кстати: тебе туда.
Цитрон подмигнул мне, затем, скинув халат, принялся размахивать руками и прыгать на месте, демонстрируя активную фазу распила. Я смешался с толпой людей, кивавших серыми холодными лицами и тянувшихся к слабо опадавшей листве бюджета. Они были одеты в те же плавки из мешковины, что и я. Дрожа от молчаливой тоски, массовка потянулась друг к другу.
И тут все замерли, потому что сцену накрыло громадным звуковым облаком: омм-м…
Инсталляция дышала нирваной.