Начало тут:
http://udaff.com/read/creo/114451/
http://udaff.com/read/creo/114512/
http://udaff.com/read/creo/114628/
http://udaff.com/read/creo/114910/
http://udaff.com/read/creo/115307/
http://udaff.com/read/creo/115640/
http://udaff.com/read/creo/116162/
http://udaff.com/read/creo/116391/
http://udaff.com/read/creo/116776/


  –  Две уютных комнаты и кухня в вашем распоряжении. Сосед, Никифор Харитонович, тихий человек, сама обходительность,  –  Александра распахнула калитку и пригласила Куклу Геннадия и Рому Ухозада посетить её постоялый двор «Вкусно, как у». Продолжение большой вывески со словом «тещи» украл неизвестный, видимо, с целью примастырить его в качестве таблички к клетке с этими ядовитыми животными, успешно мимикрирующих под родственников и людей. Поговаривали также, что видели, как один счастливый человек прикручивал пропавший кусок к кованой оградке у двух могил на Покровском кладбище.

В центре чистого подворья торчал колодец, а рядом чернел крытый рубероидом универсальный сарай, именуемый в народе «летней кухней». Вдруг его дверь распахнулась, и оттуда противотанковым реактивным снарядом вылетел крупный черно-белый кот с сарделькой в зубах, на лету запихивающий её передними лапами в кормогрызущее отверстие.
  –  Конем тебя в рот, сотона волосатое! Нахуй изыди! –  загремела появившаяся на пороге «сама обходительность» простуженным басом, пытаясь изловить кота, который ухитрился изъять в свою пользу еще дымящееся колбасное изделие прямо из тарелки хозяина, после чего сложил из когтистых пальцев мохнатый фак и со сверхзвуковой скоростью взлетел на березу, растущую во дворе. Будущие постояльцы в ахуе моргали катафотами на разъяренного двухметрового орка в семейных трусах и телогрейке на голое тело, пытающегося вскарабкаться на дерево. В руке он сжимал расписную деревянную ложку, украденную из музея крестьянского быта малых народов.

  –  Чаво, сцуко, зенки растопырили? Я квасу испить захотел, отвернулся, а энтот стервец – цап –  и только хвост с под стола трясется. Убью паскуду! – рыжий, как чау-чау Чубайса, Харитоныч одумался, слез с дерева и направился к потенциальным соседям, раздувая крупные, будто заточенные под столовую ложку ноздри.
  –  Это ж человек-Париж: увидеть в ночи и умереть. Как нехуй делать, –  быстро протелепатировали друг другу Кукла и Рома и собрались было развернуть свои полукеды в обратную сторону.
  –  Хи-хи, не обращайте внимания, Никифор Харитонович очень спокойный мужчина. Это на наше конопатое солнышко затмение нашло, –  расставила руки-шлагбаумы Александра.   
  – У вас будет две отдельные комнаты, всего по пять тысяч в месяц с человека, –  и повернувшись в сторону солнечного  процедила: –  Выселю, мудило. Потеряйся!   

Харитоныч успокоился и, семеня босыми ногами сорок девятого размера, скрылся в пристройке. Кукла Геннадий подумал, еще раз похотливо взглянул на хозяйку и зашагал к дому. Рома, озираясь, поспешил за ним. Оглядев небольшую кухню и две комнаты, обставленные в стиле советского барокко, подельники решили располагаться.

Дом Достоевской соседи и редкие постояльцы прозвали «Какушка» вовсе не из-за разукомплектованной вывески. Просто с его гостями чуть ли не каждый раз случались мелкие неприятности туалетного характера. Не было человека, который хоть раз зайдя внутрь, отчаянно не захотел бы срать или, на худой конец, подпустить бздючего партизана. Самого стойкого постояльца дом наградил оглушительного свойства метеоризмом и перелом носа, захлопнув об него дверь туалета. Никифор Харитонович Лоб, породистый пролетарий и ассенизатор в одном длинноносом ебле, не съезжал из занимаемой им летней кухни, потому как ехать было некуда. Из родной станицы Изобильная его выдавили, оттого что полгода назад у него под скальпом коротнуло проводку –  он внезапно бросил пить, перестал работать и стал читать «Житие святых».

Эта полусвященная методичка странным образом повлияла на психическое здоровье говнососа. Он ни с того, ни с сего полюбил одно млекопитающее модели «коза». И отнюдь не платонической любовью – по ночам коза орала, как слониха под кашалотом, когда Харитоныч, шлепая мохнатыми корнеплодами о жопу зафиксированной в стойле зверушки, засаживал свой здоровенный хуило в несчастное животное. Но недолго длилось счастье – в результате ежедневной ебли в дождь, в снег, в ураган и в жопу коза отбросила копыта на все четыре стороны. По годовым кольцам на срезе полового хуя животного эксперт определил, что зажмурившему бинокуляры парнокопытному было не больше двух лет. Это оказался козел, что еще раз подтвердило известную поговорку. «И не пожил совсем», –  пустил слезу нерадивый хозяин. «Я, конечно, козлоёб, но не каннибал», –  исходя из таких этическим соображений, Харитоныч есть его не стал, а продал на базаре целиком. После чего, перечитав еще раз пособие начинающего схимника, переключился на неодушевленные предметы, дабы избежать повального падежа среди мелкого рогатого скота, кур, индюков и прочей псевдоэротичной живности односельчан. Животных он действительно любил.

В тот же день он жестко изнасиловал маленькую беззащитную мясорубку в насадку для колбас и заведенный горбатый «Запорожец» в выхлопную трубу. Статьи за изнасилование мелких бытовых приборов, равно как и раритетных объектов автомобильной промышленности, представляющих музейную ценность, не придумали, но сосед, спаливший Харитоныча за развальцовыванием трубы до состояния закопченного цветочка с завитушками, окрысился и хотел шмальнуть в извращенца из ружья. По селу поползли слухи, а «Запорожец» по праву стали называть «ебаным». Работнику говна и насоса выдали обильно смазанные лыжи и показали направление в город – мол, там веди себя, как хочешь, а тут куроебить и свинохарить не позволим.

В Изобильной вообще не сильно любили власть, евреев и извращенцев, закрывая, впрочем, глаза на другие шалости односельчан с явным антисоветским уклоном. В станице на фасаде одного из домов красовалась мемориальная табличка «Здесь в период с 5 сентября 1919 года по настоящее время мог бы жить и работать командир 25 стрелковой дивизии Василий Иванович Чапаев. Если бы умел плавать получше». Также ежегодно проходило торжественное отмечалово годовщины убийства революционера Самуила Моисеевича Цвиллинга, которое произошло аккурат на заднем дворе Харитоныча. Опившись самогона, станичники даже написали коллективное письмо губернатору, требуя переименования улицы Цвиллинга вместе с расположенным на ней дурдомом в улицу князя Спиридона Васильевича Бартенева. Они мотивировали это тем, что Бартенев в той дуэли показал себя более умелым стрелком, чем покойный чекист неуважаемой ими национальности. Губернатор никак не отреагировал на волеизъявление народа, написанное скачущим почерком на куске оберточной бумаги, отчего озлившийся электорат нашел себе новый объект преследования, которым и оказался козлоёб и извращенец Никифор Харитонович, или как прозвали его не гнушающиеся Интернета и телевизора станичные дети – НХЛ, вынужденный скрыться от непрекращающейся обструкции в областном центре.

    На следующий день в гости к заселившимся пожаловал сам барон Артур и остался крайне доволен обстановкой. Он долго говорил о чем-то с Ромой, расспрашивал, и уважительно тряс головой. После его визита дальняя комната понемногу начала приобретать вид походной лаборатории. Несколько раз приходили ромалы с объемистыми сумками и приносили в них разную утварь. Пока Рома колдовал со склянками, Кукла Геннадий несколько дней шарился по двору и окрестностям, безрезультатно приставал к Сашеньке и провоцировал Харитоныча выпить с ним водки за духовное здоровье. От безделья он залез на чердак, где к своему величайшему ахуению среди прочего хлама нашел старый пулемет «Максим», который Рома, тут же разобрал от греха подальше, приспособив ствол с радиатором водяного охлаждения в качестве змеевика, потребовал у барона пустой баллон из-под пропана и приступил к опытам. Из-за плотно запертой двери лаборатории доносились звуки, похожие на научно-фантастический фильм с элементами эротики «Холодные роботы Поволжья и планета горячих кисок». Кукла Геннадий, чтобы хоть чем-нибудь заняться, начал мастерить самогонный аппарат, одолжив у Ромы пока ненужный тому змеевик.

Вечером он вернулся загруженный сырьем и увидел, что чудо-аппарата в комнате нет. Он заглянул к Роме, но там тоже хуй ночевал и ушел ни свет, ни заря. В отчаянии Кукла выбежал во двор и о стороны летней кухни услышал похрюкивающие, похотливые стоны. Он приник к окну и увидел, как рыжий говночерпий с тыла пристроился к остаткам «Максима» и совершает поступательно-ебательные движения в районе возвратной пружины.
    –  Брось кулемета, блудодей! –  дрожащим голосом крикнул Кукла, распахивая дверь, и сразу же приготовился умчаться на съебаторе с прокрутами. Харитоныч обернулся, дернулся вперед и тут же заорал благим матом, не выпуская из рук ствола.       
  –  Чего орешь? Бросай, говорю, сука! Душа горит! Мне змевик нужен! – осмелел Кукла Геннадий, увидев, что руки у насильника заняты, а сам он стоит неподвижно.
  –  Куды бросай, леший ты усатый? Застрял уд, аки пчела в медке. Защемило чавой-то, –  совсем загрустил Харитоныч. 
 
    Обворованный оценил обстановку, нащупал грабли и, озвучив известную поговорку «любишь медок, люби и холодок» со всей дури переибал по держащим пулемет рукам. От такого холодка щеки Харитоныча покраснели и надулись, клешни автоматически разжались, а тяжелый ствол свалился на пол и покатился под стол. Акт содомии обезьяны-ревуна и то не сопровождается такими воплями, которые исторг организм грязного пружиноёба. Крайняя ассенизаторская плоть, растянувшись почти до земли, лопнула, чпокнув об яйца, как резинка от трусов, и основная её часть укатилась вместе с поруганным пулеметом. Совершив, таким образом, обряд самообрезания, Харитоныч потерял последний шанс на возвращение в родную станицу: иудея-извращенца там точно терпеть не будут. Отморозок с граблями не стал дожидаться собственной смерти и включил пятую космическую скорость на шатле «Упиздователь-13». Всю ночь он совершал на нем перелеты из заведения в заведение и боялся возвращаться домой.   

Барон отловил уже опохмеленного  Куклу с утра пораньше возле ворот своего дома:
    –  Генчик, завтра пойдешь вместо меня на одно мероприятие. Я не успеваю, а людей уважить надо.
  –  Что за сходняяяяк? – пьяно тянул пленку брат-близнец.
  –  Областной конкурс политического плаката среди художников-авангардистов. Я там в жюри заседаю. Меценат, ёбана…
  –  А что делаааать надааа?
  –  А ничего. Ходи, щеки надувай, потом победителя определишь и всё. Костюм купишь или у меня возьмешь.
  –  А цацки?
  –  Пойдешь на склад и получишь хуёв тачку под роспись. Светское мероприятие, только костюм и шляпа, никакого рыжья. Это ж я только дома так одеваюсь, не понтов ради, а души для.   
  –  Паняяятно.   
  –  Я тебе один раз скажу: подвязывай бухать. Иначе, накажу. У тебя, братан, сегодня куча дел – магазин, парикмахерская, баня, и процедуры гигиены. Воняешь бомжом, –  сказано это было веско, да так что Кукла проникся важностью возложенной задачи очень основательно. Он созвонился с Ромой и, узнав, что Харитоныч с самого утра покинул место жительства враскорячку, сообщив, что отправляется на очень важное собеседование, заскочил домой за деньгами и отправился приводить себя в порядок.

    Пока Кукла отпаривал заскорузлые пятки в бане, Харитоныч действительно встретился с потенциальным работодателем и даже получил аванс:
  –  Всё нужно исполнить четко, билят. Выставка – самый заебис, но работать толька издалека, на маленький дистанция тебя охрана срубит, анан сегейм. Какой мысли, какой инструмент думаешь применять? – вальяжно развалившееся в кресле упитанное лицо кавказской национальности испытывающее смотрело на переминавшегося с ноги на ногу Харитоныча: –  Тебя что, мамат кунем, мандавощъка гризёт?
  –  Дак обрезание я себе сделал, распроядрит его в качель. Заживает покуда. А супротив цыгана вашего взрыв направленный излажу, поражающий, мать его, фактор двойного действия – гвозди да говно.  Для мгновенного энтого…как его…перитонита, –  солидно пробасил бывший ассенизатор.
  –  Вай-ме, маладэц,  билят! Харашо придумаль и с бомба, и с хуем, настоящий джигит будещь, скока-скока денег на твой фугас надо? Только всё правильно сделай, чтобы этот барон, я его табор ебаль, к вечеру в морге быль…

    Зажав в мозолистой длани тощенькую пачку баксов, начинающий киллер-ассенизатор поехал в Изобильную конструировать источник направленного взрыва. Истинный приверженец минимализма, аццкий подрывник-говночерпий ебал во все технологические отверстия обрывные датчики, электродетонаторы и прочие достижения современной науки убивать. Решив сэкономить деньги, он соорудил из запасов пороха «Сокол», обрезка 75-миллиметровой трубы, десяти метров ахуительного провода и лампочки с батарейкой, вынутых из фонарика, ниибическую мину, по его расчетам, способную заткнуть за пояс американский «Клеймор» и отечественную МОН-50 вместе взятые. Пошарившись по сараю, он набрал пару пригоршней ржавых гнутых гвоздей, и, плотно пообедав, стал ожидать естественной потребности организма для приготовления смертельной бинарной смеси. 

Следующим утром ровно в одиннадцать часов возле дома стоял новый лупоглазый «Мерс». Из калитки вышел обновленный Кукла Геннадий, стилизованный под Михалкова из «Бесприданницы». Белый костюм, шляпа, трость и штиблеты в дырочку – все сидело, как только что украденное со студии Мосфильм. Херово сидело, в общем. Но Кукла Геннадий искривлял пространство таким надменным лицом в усах, что не оставалось сомнений в его причастности к сильным мира сего. В городской галерее «Сны Сальвадора» собрался весь цвет авангарда, футуризма и пуризма. Лжебарона почтительно встретили и сообщили, что все готовы. В окружении еще трех членов жюри Кукла Геннадий двинулся на обход. Внутри было людно, пахло красками и идиотизмом.

Среди всего многообразия верноподданнического кала в стиле кубизма, модернизма и другого метеоризма попадались интересные работы. Кое-где возле картин стояли авторы. На первой понравившейся Кукле вещице художник Василий Семечка-Кандинский изобразил масляными красками красивый забор. А уже не заборе нарисовал мелом не менее красивый хуй. Над композицией блестела золотыми буквами краткая надпись: «Мое политическое кредо». Члены жюри неодобрительно зашептались. Кукла Геннадий важно откашлялся и спросил:
  –  Позиция мне ясна, но почему яйца квадратные?
  –  Квадратные человеческие яйца ассоциируются с косностью мышления и склонностью к бюрократизму, –  Семечка так тщательно и хорошо выговаривал букву «р», что Кукле захотелось пиздануть его тростью по зубам, чтобы он начал шепелявить до кучи… 

Следующий конкурсант, молдавский художник Павлик Пи Вкассу, представил публике полотно размером три на три метра. На нем был нарисован улыбающийся Зюганов в санях, расписанный под пьяного барина в соболях, мчащийся на тройке с бубенцами в светлое будущее развитого социализма. «Капитализм –  это скучно» –  разноцветными сказочными буквами радовала глаз надпись над пышущим весельем вождем. Также привлек внимание плакат художника Правдорубова, отсутствующего по причине заключения его самого под стражу. В манере Поля Гогена, такими же яркими красками был нарисован трансвестит с персиками и лицом Медведева, рядом стоял разочарованный голый мужик с табличкой «Выборы 2012. Не ошибись снова».   

Еще один адский футурист гордо стоял возле плаката, на котором разобрать что-либо было очень сложно. Было ощущение, что в порыве вдохновенного кретинизма кто-то  швырял банки с черной и коричневой краской в огромный холст с третьего этажа, а потом помочился с верхотуры, дабы придать размытость контурам и плавность линиям.   
  –  Что это? – удивился Кукла Геннадий.
  –  Ну, как вам сказать… Это абстракция, символизирующая некоторые м-м-м…процессы в обществе. Разве вы не видите, не чувствуете?
  –  Нет, –  буркнул грубый и бесчувственный Кукла Геннадий.
  –  Это же – «Ночное фекальное шествие негров Гарлема в поддержку китайцев, вышедших из компартии», –  прочитал по бумажке художник. 
  –  Какое шествие?
  –  Факельное, простите, –  поправился мастер.
  –  А почему оно без подписи? Где лозунг?
  –  Зачем? Мне кажется, все и так понятно.
  –  Ну, да, конечно, –  Кукла Геннадий проследовал к выходу на перекур.

    С шести утра сидевший в кустах около галереи Харитоныч, увидев, что объект покушения остановился возле недавно побеленной стены, на которой была нанесена точка прицеливания в виде граффити «Путина - в президенты!», и задумчиво ковыряется в носу, нисколько не стесняясь редких прохожих на аллее. Более удачного момента сложно было представить даже убийце президента Кеннеди, и Харитоныч, перекрестившись, соединил контакты. Раскатисто бахнуло, и диверсант с перепуга упал на пятую точку. Что-то больно вонзилось в жопу многочисленными остриями. «Блядь, кажется, гвозди в кармане забыл», –  похолодел Харитоныч и начал отползать с места происшествия. Говняное облако угодило точно в белоснежного Куклу Геннадия, который от удара распластался по стене, как убитая моль. Когда он, целый и невредимый, отделился трафаретом от стены, удивленные художники и посетители увидели на ней четкий отпечаток главного мохнатого шмеля страны в профиль. Душистый хмель стекал по одежде в туфли цвета беж, и пока Кукла дошел до машины, в модных штиблетах начало хлюпать.   

  –  Это шедевр! – во всеобщей тишине произнес адский футурист, зажимая нос, и в немом восхищении уставился на аппликацию Михалкова со вскинутыми вверх руками в коричнево-зеленом ореоле вонючих брызг, которую наискось перечеркивала жизнеутверждающая и беспезды пророческая надпись: «Путина – в президенты!»

Во дворе нетерпеливо перебирал ногами Рома Ухозад, похожий на застоявшуюся лошадь, измученную посевной и бескормицей. Увидев Куклу Геннадия, щедро украшенного и контуженного говняным залпом, Рома сорвался с места и, подскочив, обнял старшего товарища, не обращая внимания на запачканность костюма.
  –  Дядя Гена! У меня получилось! Моё открытие перевернет этот мир!     
  Кукла отстранился от объятий:
  –  У тебя получилось, а у меня нет –  говном закидали. А ведь я все правильно делал, даже засудить никого не успел. Херовый из Артура меценат, видно. Сгоняй, Ромарио, мне за литрушечкой белой или лучше за двумя: крепко эти малевичи-ростроповичи мне в душу нагадили, –  и, забыв про баронское предупреждение, выдал Роме наличность.