Житель Крайнего Севера  Петр Тимофеевич купил двухнедельную путевку в хакасский санаторий «Туманный» на свои деньги. И хотя он  заранее забронировал путевку, проживание ему досталось не в основном корпусе – разноуровневом, где в четыре, а где в пять и шесть этажей здании причудливой архитектуры, - но в особняке на четыре  номера. Несколько  таких особняков выстроились в ряд  метрах в 50-75 от основного корпуса и несколько ниже. То есть это каждый раз надо было топать пешком в горку или вниз  - на процедуры, в столовую там, в клуб  - на танцы или какой концерт,  и обратно,  по несколько раз в день, в любую погоду.  А погода в августе здесь задалась неважная, все время шли дожди, тропинка была мокрая и скользкая. Петр Тимофеевич в первый же день поскольнулся и так шарахнулся коленкой с больным суставом об эту самую тропинку, что изрыгнутый им  громогласный и витиеватый мат долго еще прыгал и скакал между  покрытых туманом близлежащих лесистых сопок (этот-то туман и дал название санаторию).



Петр Тимофеевич прихромал в отдел реализации и проникновенно  спросил у давешнего менеджера, что вчера втюхал ему этот чертов особняк:  можно ли что-то сделать для него в порядке исключения, как для жителя Крайнего Севера. Менеджер близоруко сунул свой мясистый пористый нос  в монитор компьютера, пощелкал клавиатурой и с сожалением ответил, что нет, все номера в основном корпусе заняты. Правда, есть вот один свободный, но  люксовый, и  за него надо прилично доплатить. «Приличие» это оценивалось в десять тысяч.
- Пойдет! – обрадованно сказал Петр Тимофеевич (деньжата у него были – он собирался после санатория еще крутануться по родственникам в Абакан, в Новосибирск, еще кое-куда, отпуск-то у него был северный, трехмесячный, соответственно, и отпускные немалые, хотя жена и выдала ему лишь половину из них, а другую половину заботливо положила на депозит), отслюнил эту несчастную десятку, забрал ключ и пошел обживать свои апартаменты.
Открыл дверь и офигел. Это действительно были апартаменты. Во всяком случае, не меньше однокомнатной квартиры: с прихожей, ванно-туалетной комнатой, гостиной, спальней с шикарной двуспальной кроватью, с балконом! А еще в номере были холодильник, телевизор, телефон, мягкие диван и два кресла, буфет, весь заставленный посудой. Петр Тимофеевич снял туфли и по мягкому ковру прошел в спальню, присел на кровать, попрыгал. Кровать была упругая, и будила в нем смутные желания. Петр Тимофеевич рассеянно выдвинул шкафчик прикроватной тумбы и уронил челюсть на пол: то ли кто-то оставил, то ли это было заботой персонала, но в шкафчике лежала парочка  нераспечатанных презервативов.
- Ни фига себе! – присвистнул Петр Тимофеевич. – Вот это сервис! Интересно, сколько же народу здесь уже перетрахалось до меня?
А еще он подумал: вот бы сейчас сюда его жену  Лизавету Григорьевну, уж они бы тряхнули стариной на этой пружинистой и совершенно не скрипучей кровати! И гондоны эти на фиг бы были  нужны! Но где Лизавета Григорьевна, и где он?
Однако мы затянули прелюдию к нашему рассказу. Короче, уже в тот же день Петр Тимофеевич, напрочь забыв про свою Лизавету Григорьевну, познакомился с соседкой по их диетическому столу,  молодящейся тетенькой лет пятидесяти  – практически, его сверстницей.  Ее звали Валентина (по отчеству она себя называть не разрешила), и оказывается, она поселилась в том самом особняке, от которого отказался Петр Тимофеевич. А Петр Тимофеевич не преминул прихвастнуть, какие шикарные апартаменты он занимает. Один, совершенно один! И при этом многозначительно поглядывал на свою соседку. А та кокетливо хихикала, делала вид что смущается,  и опускала  подкрашенные очи долу. В общем, дела у них, похоже,  шли на лад. Правда, Петр Тимофеевич насмелился пригласить Валентину «на экскурсию» в свои апартаменты лишь через пару-тройку дней их чисто платонических отношений, как то: степенных бесед в очередях на процедуры, неспешных прогулок вокруг корпуса санатория, больше похожего на какой-то вычурный замок, с романтическими башенками, стеклянными балконами-террасами и прочими архитектурными прибамбасами.
А в тот субботний вечер, после сытного ужина (кормят в «Туманном», кстати,  неплохо – в этот раз, например, подавали паровую форель, два вида салатов, блинчики и еще по здоровенному ломтю ярко-красного арбуза), они сходили на танцы, прокружили два тура вальса, и у раскрасневшейся Валентины закружилась голова.  Петр Тимофеевич вывел ее, заботливо поддерживая под локоток,  из душноватого танцевального зала в холл, и не задавая лишних вопросов, повел Валентину с первого на второй этаж, к своему номеру. Валентина покорно семенила рядом с ним, нервно вздыхая, и эта покорность все больше и больше возбуждала его. Валентина перед этим призналась Петру Тимофеевичу, что уже лет пять как в разводе, а  Петр Тимофеевич, в свою очередь, скорбно сообщил ей, что он вдовец. В общем, ничто не препятствовало  возникающему между ними роману, логическое и самое желанное продолжение которого сейчас должно было проследовать в шикарном номере Петра Тимофеевича, на его такой зазывно упругой постели.
Но сначала Петр Тимофеевич, как истинный джентльмен, выставил из холодильника заранее прикупленные им в санаторном кафе бутылочку винца, фрукты, конфеты. Они выпили по бокалу вина, потом он неловко, через журнальный столик,  притянул к себе Валентину и  ткнулся своими сухими жесткими губами в ее мягкие, влажные и призывно полуоткрытые губы.  Она ответила на поцелуй и они, не сговариваясь, встали с кресел и через три шага оказались в спальне.
- Потуши свет! – пошептала Валентина, когда Петр Тимофеевич, задыхаясь, повалил ее на постель. – Не спеши, я сама разденусь.
Петр Тимофеевич, радуясь тому, что вяловатый в последнее время  член не подвел его, а вскочил как в молодости и аж звенел от напряжения, стал суетливо (пока стоит!) искать им вход во «врата наслаждения».  Валентина сама взяла напряженный член  теплыми пальцами и, громко и мучительно застонав, помогла Петру Ивановичу ввести его в себя. Петр Тимофеевич, ожесточенно кряхтя и сопя, стал судорожно совершать фрикции. Получилось ровно пять штук. Потому что на шестой фрикции Валентина ойкнула и, буквально спихнув Петра Тимофеевича с себя, как была, голышом, побежала… в туалет.
- Ты куда? – запоздало и с недоумением крикнул ей вслед Петр Тимофеевич. Громкие характерные звуки, донесшиеся из туалета даже через закрытую дверь, довели до сведения Петра Тимофеевича, что у его гостьи банальный понос. Еще не зная, смеяться ему или возмущаться, Петр Тимофеевич вдруг и сам почувствовал резь в животе и ему также срочно захотелось в туалет.
- Валентина, вылазь, мне тоже сюда надо, - осторожно поскребся в дверь туалета Петр Тимофеевич.
- Погоди, миленький, еще немного, - проскулила Валентина из-за двери, издавая новую какафонию диарейных звуков. Петр Тимофеевич поморщился. – Или сходи пока к соседям…
-Какие, на х…, соседи! – взорвался Петр Тимофеевич. – Я никого здесь еще толком не знаю. Вылазь, тебе говорят!
Зафырчал сливной бачок, потом зашумела вода в душевой. Петр Тимофеевич, обхватив бурчащий и стонущий на все лады живот руками, заорал:
- Да е…-мать, Валентина, ты что, издеваешься!
Не успела Валентина открыть дверь, как Петр Тимофеевич, отпихнув ее, влетел в туалет и даже не запершись, плюхнулся на унитаз. Через секунду он стал издавать звуки еще более сложной модуляции и куда громче, чем Валентина. Вот это было истинное наслаждение! Куда там сексу! О Валентине Петр Тимофеевич думал уже с досадой.
- Валентина! – с кряхтеньем крикнул он из туалета. – Будешь уходить, просто прикрой дверь!
Но Валентина уже снова заблеяла под туалетной дверью:
- Пе-е-етр Тимофеевич, ты скоро?
- Иди к себе! – заорал вне себя Петр Тимофеевич. – Или вон спустись на первый этаж, там у фито-бара есть сортир!
- Не дойду я, - заплакала Валентина.  – Чем ты меня таким угостил, паразит?
- Почему я-то? – оскорбился Петр Тимофеевич. – А может, это нас в столовой чем-то несвежим накормили…
Но Валентина, уже, кстати,  одетая, не дослушав его, устремилась в туалет. Вот так они и провели остаток этого безнадежно испорченного рандеву, до утра сменяя друг друга в клозете. Потом выяснилось, что не они одни были такие страдальцы в ту ночь – пронесло всех, кто съел арбуз. Он оказался нитратным.
На этом Петр Тимофеевич и Валентина расстались и уже не пытались возобновить отношения. Они даже попросили, чтобы их рассадили по разным столам – такое отчуждение пролегло между ними после той памятной ночи.
А Петр Тимофеевич решил, что это сама судьба указала ему своим перстом: не изменял никогда своей верной и надежной супружнице Лизавете Григорьевне – не хрен было и начинать, не твое это. И уже спокойно и честно, безо всяких поползновений налево, отбыл свой срок в санатории «Туманный» и отправился в дальнейший свой отпускной маршрут…