Хуятор:
Креатив:
Василий Николаевич Шпедт был говноедом. В прямом смысле этого слова. Говно жрал. И не как сраные интеллигенты из всяких там столиц — вяло поклевывая из мелких мисочек сушеные какашки, оттопырив мизинчик. Василий Николаевич потреблял каловые массы поистине в промышленных объемах, как и положено — из нормальной миски, великолепной деревянной ложкой под хохлому, оставшейся еще от деда.
Если бы когда-нибудь была бы возможность занести потребление говна в книгу рекордов Гиннеса, то, несомненно, Василий Николаевич стал бы рекордсменом на все века и эпохи. Но одно только угнетало его в жизни— из-за употребления фекалий в пищу у него изо рта воняло сами знаете чем. И по этой нелицеприятной причине у Василия Николаевича были проблемы с противоположным полом. Собственно проблем как таковых не было — он попросту был девственником. За так не давали, а денег у Василия Николаевича в больших количествах отродясь не водилось, так как работал он младшим помощником ассенизатора в совхозе «Коричневые туманы», что в Омской области.
      
Давать то ему, конечно, никто не давал, но пассия у Василия Николаевича имелась, да еще какая! Передовица местного производства Серафима Константиновна с дворянской фамилией Безобразова была чудо как хороша. Толстые ляжки, обтянутые ситцевым платьем, не раз являлись Василию Николаевичу в поллюционных снах, после которых он просыпался в поту, обтруханных труселях и сладкой истоме. И самое главное! Серафима Константиновна работала оператором помпы на машине по откачке нечистот. На говновозе, то есть. Чисто мечта.
    
К сожалению, Серафиме Константиновне помимо смазливой внешности, рубенсовской фигуры и дворянской фамилии досталось еще и страстное желание ебаться, и ебаться не задарма. По слухам, да что там, по общеизвестным фактам Серафима перетрахалась со всей платежеспособной частью населения своего совхоза и, как минимум, с половиной соседнего. Любой же, кто хотя бы не имел за душой пары тысчонок, или, на худой конец, серебряного колечка, незамедлительно отправлялся восвояси, то есть нахуй. А Василий Николаевич хотел Серафиму, хотел овладеть ее плотью, хотел забиться носом и хуем ей в небритую подмышку, и, как апофеоз — поесть ее парного говнеца. Но, увы — на все подкаты Серафима Константиновна лишь презрительно хмыкала и строила недовольные гримаски.
    
Так бы эта вся канитель и продолжалась, если бы не один случай. Как то вечером Василий Николаевич, подъев, как обычно, добрую миску коровьих лепешек со сметаной, решил с горя да недоебита выпить самогону. А, надобно сказать, что до той поры Василий Николаевич спиртного в рот не брал, ограничиваясь раскуриванием в кальяне козьих какашек. А тут решил вмазать. Залить вселенскую печаль. Ну и шахнул как положено — поллитру в одну харю засадил. И от самогона с коровьими лепешками его пронесло. Да так, что мочи нет — не добежал, значится, Василий до удобств, как есть в сенях и навалил кучу. А по странной причуде Василий свое говно недолюбливал, даже брезговал. Чужое — другое дело, а вот свое — тьфу! Плюнуть и растереть. А тут такая оказия — куча в сенях, да еще и на валенки попало… Делать нечего: взял Василий Николаевич лопату и с немалою сноровкой стал собирать какашки. Внезапно при соприкосновении с одной из какашек раздался странный металлический лязг и, нагнувшись, Василий увидел тусклый желтый отблеск. Промыв тяжеловатый кусок говна в рукомойнике, он обнаружил продолговатый кусочек желтого металла, по форме повторяющий какашку.
Решив, что утро вечера мудренее, Василий Петрович лег спать. А на следующий день поехал в райцентр, где цыгане, несмотря на подозрительный запах, отвалили ему аж целых тридцать тысяч целковых и просили заходить еще.
С этого момента жизнь Василия Петровича кардинально поменялась. В течение года он отстроил новый дом, да что там, не дом — хоромы. Обставил его, как надо. Одна только морозильная камера для говна чего стоила! Купил «Тойоту Лэндкруизер», как у председателя. И вообще, стал жить припеваючи.
    
К концу года справили свадьбу с Серафимой. Гуляли всем совхозом неделю. Сбылась мечта Василия Петровича — захомутал голубушку свою ненаглядную. Одно только — не хотела она ему свое говно давать. Уперлась, и ни в какую! Уж и так, и этак подкатывал Василий. Но Серафима Константиновна была женщиной властной и непреклонной: чужое говно — заради бога, хоть килограммами, а мое — ни-ни!
Вот и пошел Василий Петрович на хитрость: подпоил Серафиму, да и пургену ей сыпанул в «Шато Марго» урожая 89 года, что под шкварки она страсть как уважала. Приснула Серафима за столом, да прямо на месте и обдрысталась на всю катушку. А Василий Петрович-то уже тут как тут — с миской да бутылкой самогона. «Ласточка, моя, — промолвил Василий Петрович, ласково похлопав Серафиму по жопе, — не иначе 999-я проба получится». С этими словами Василий сел за стол и с невыразимым удовольствием начал поглощать Серафимины фекалии, залихватски запивая их самогонкой из горла.
Внезапно он почувствовал угрожающую тяжесть в желудке. «Вот оно, началось!» — радостно подумал Василий и, привычно расстегивая портки, пошел в направлении сеней, где стоял специальный стульчак с проточной водой для промывки говна. Вдруг ему нещадно опалило жопу, перед глазами все поплыло, завертелось, и Василий Петрович рухнул на пол. Последнее, что он увидел — была голая жопа Серафимы Константиновны, с кокетливо свисающей из ануса какашечкой.
    
Врачи констатировали смерть от проникающей радиации, источник которой странным образом ограничился организмом потерпевшего. Вынули потом у него из желудка да прямой кишки с полкило свинца (а по слухам, военные — еще столько же оружейного урана).
    
Хоронили Василия Петровича в свинцовом гробу. На похороны весь совхоз собрался, даже председатель из райцентра приехал: ведь Василий-то мужик не прижимистый был — и школу отремонтировал за свое золотишко, и дом культуры, да и не жался никогда проставиться мужикам со свежей партии. Одни потом поговаривали, что Серафима спецом траванула Василия, чтобы хозяйством всем завладеть, другие — что причиной явились дворянские корни Безобразовых. Мол, дворянское говно негоже простому крестьянину жрать...
Тайна сия так и осталась покрыта мраком истории… А деревеньку, где Василий жил, переименовали в Золотую Жилу, хотя местные и по сей день кличут ее не иначе как Золотой Жопой…