К моменту, когда директор комбината «Россметалл» Алексей Николаевич Машуткин дошагал от виллы до ближнего конца  своего пустынного частного пляжа, сицилийское солнце и раскаленный воздух отбили у него всякое желание продолжать прогулку. Сегодня даже легкий ветерок был напоен жаром точно веник в парилке. Алексей Николаевич буркнул про себя что-то нечленораздельное, но явно нецензурное, и растянулся в тени скалистого мыса прямо у кромки моря, погрузив узловатые ноги в теплую как суп воду. Прикрыв лицо бейсболкой, он почти что задремал, как вдруг так сладко свело в животе, что Машуткин мгновенно очнулся и обомлел. Сомнений быть не могло. Кто-то как бы невзначай залез ему в трусы и начал яростно ласкать их содержимое.

Нет, это был не минет, не искусная обработка ртом и языком гениталий руководителей высшего звена, к которой Алексей Николаевич  уже давно привык. Это был тот откровенно бесстыдный, животно страстный и волшебно неистовый пылесосообразновакуумный процесс, о котором любой мужчина может только мечтать. Глаза сами закатились в истоме, с губ слетел глухой утробный стон. Член неправдоподобно быстро затвердел, набухнув до никогда прежде, даже в молодости, не достигаемых размеров и Машуткин всерьёз испугался, что вот-вот кончит. Приподнявшись на локте, он увидел тонкие смуглые руки, ласкающие складки его живота и длинные иссиня черные волосы мерно покачивающейся головы. «Местная сучка... С моря заплыла... Гостеприимство, однако...По русски, наверно, ни бум-бум». Вынырнув из  очередной волны наслаждения, Машуткин ухватился за тонкое запястье и, больше надеясь на интонацию, чем на слова, властно зашептал. «Ты, это, потише давай, не спеши. И с пляжа нам валить надо, пока жена не пришла».

Голова приподнялась  и Машуткина неприятно кольнул мелькнувший из-под пряди волос холодный и красивый как павлинье перо глаз, но тут же, отгоняя тревогу, гибкое молодое тело жадно обвило Алексея Николаевича  и узкая горячая полость необыкновенно ловко сама навинтилась на директорский ствол. Машуткин мгновенно потерял голову и с громким грозным рыком подмял под себя своё случайное приключение. Сплетенные страстью, они покатились в воду и Алексей Николаевич самозабвенно предался нехитрым мужским радостям, распаляясь ещё больше от громких животные стонов.  Скоро Машуткину захотелось ещё глубже засадить свой и без того по самое не балуй заправленный член, прихватить молодой упругий зад. Рука скользнула вниз, но, странное дело, ягодиц не нашла, то есть вообще не нашла. Не было их! А было на их месте что-то непонятное, гладкое и склизкое, покрывающие мощные винтообразные мышцы в непрерывном движении. Машуткин недоуменно приподнял голову и увидел вдалеке зеленый скалистый берег с белым пятном своей  виллы. «Отнесло как... Течение, что ли... Назад надо ...» инстинктивно испугался Алексей Николаевич и потянул член на себя. Но тот не сдвинулся ни на миллиметр, словно засосанный в водоворот. «Пусти, сука!» он снова дернулся уже всем телом, но тонкие руки точно водоросли цепко обвили его и безжалостно ответила на его яростный взгляд пара странных глаз,  похожих на павлиньи перья.  Машуткин вгляделся в них и похолодел. Тёмный ужас древнего предания парализовал его, сверкнула и погасла искра последней надежды и сердце полетело в страшный бездонный колодец, из которого нет возврата. Тварь оскаблилась на Машуткина и рухнула на глубину, увлекая за собой. В морской тьме солнце потухло как лампочка в подъезде и...

Обессиленный кошмаром Алексей Машуткин  уставился широко раскрытыми глазами в потолок, ещё не веря до конца тому, что он жив. «Причудится же такая мерзость, ведь чуть не обоссался от страха». Ни один из любимых им ужастиков не сравнится с этой приснившейся сейчас сказочкой и предложи ему сейчас,  средней руки менеджеру «Россметалла», директорское место, он отказался б не задумываясь. Повернув голову, Алексей увидел на кровати возле себя голую ухоженную женщину, неуловимо схожую с гоголевской Солохой и облегченно вздохнул. Ведь рядом с ним лежала никакая не русалка, а Алла Стращенюк, маркетолог из Киева, с которой он здесь, в Египте, и познакомился. Реальная, опытная и искусная баба, с которой они теперь выходили из номера разве только для того, чтобы поесть.
- Ты бы только знала, какая чертовщина мне приснилась. Рассказать и то страшно...
Алла жадно посмотрела на него зелеными развратными глазами и пекуче заговорила.
- А не рассказывай. Про то глупой бабе знать не надо. Лучше иди, ко мне, Лешичка, я тибе успокою, приласкаю...
Алексей с готовностью придвинулся вплотную, по хозяйски обхватив большую, ещё крепкую, грудь. Хотелось забыть пережитое, пусть и во сне, успокоить себя этим красивым мягким телом. В ухо ему зазмеился жаркий порочный шопот.
- Я ведь, Лёшик, за арабчиком сюда ехала, да нашла тибя, сладкого,... Такого горяченького... Не спеши, Лёшичка, не спеши...  Вся твоя буду... Дай-ка я тибе сперва массажик сделаю...

«Массажик» длился недолго и закончился жадным вылизыванием машуткинского зада. Алексей ждал затем привычного перехода в минету, но вместо этого Алла вдруг всем телом навалилась на него и ловким синхронным движением приковала его к кровати неизвестно откуда взявшимися наручниками. За спиной Машуткина послышалось шлепанье босых ног, какие-то шорохи и звяканье. Приподнявший на локтях, он повернул голову и ему стало не по себе. Шумно дыша, Алла натягивала на себя нелепые черные трусы.  Их можно было бы назвать даже смешными, если бы к ним не был приделан массивный страпон пугающих воображение размеров.
- Алла, ты что это?! - стараясь казаться строгим и спокойным, заговорил он. –Я такие игры не люблю! Ну-ка, расстегни меня быстренько! Слышишь, что тебе говорю??!!
- Да это я тибе, Лёшик, сюрпрыз приготовила...Я ж знаю, тибе понравится...Простатку трошки помассировать... – заискивающе, но настойчиво забормотала Алла и её дрожащий от вожделения голос напугал Машуткина посильнее слов.
- Какая ещё простатка?! Совсем свихнулась?! Не хочу!! Отстегни, сука, немедленно!!!
- Да шо ж ты, дурень, так орёшь, ведь люди услышат! – с укоризной шепнула Алла и ловко зашлепнула машуткинский рот пластырем. Не обращая более внимания на отчаянное мычание, она придавила коленом извивающегося Алексея.
- Ты расслабься, сладенький.... Тибе ж понравится, как я тибе любить буду...- как сквозь вату слышался Машуткину жадный плотоядный голос. В запястья впились браслеты и боль в прижатом позвоночнике исключала всякое движение. Он был беспомощен и обречен. «Лучше б и не просыпался» с отчаянием подумал он и сразу в голове мелькнул лучик последней призрачной надежды. Алексей напрягся, потянулся всем своим естеством к этому кажущимся невероятным спасению и...

Лёха Машуткин спросонья испуганно захлопал глазами, прикрываясь ладошкой от бьющего прямо в рожу солнца. Потом огляделся и сразу понял, что проснулся он на скамейке, на бульваре родного городка, прямо над великой вольной рекой, и что, судя по карабкающемуся вверх светилу, сейчас утро, час этак седьмой, не меньше. Потом припомнил, что сегодня вроде суббота и идти на работу не надо. Обшарив  свои карманы, Лёха и вовсе обрадовался. Всё было на месте. В пиджаке пропуск на родной «Россметалл» и мобила, а в пусть подозрительно мокрых штанах нашлись не только ключи, но и две мятых десятки, остатки вчерашнего аванса за халтуру. «Не всё, значит, вчера пропил, ещё и на опохмел заначил, бляха муха. Ай да я! Одно слово – красава, рабочая аристократия» гордо подумал про себя Лёха, вздохнул полной грудью и невольно залюбовался открывавшейся с бульвара панорамой. Описывать её тут без толку. Тот, кто видел эту красоту, сам знает, а кто не видел, всё равно не поймет. Скажем только, что так не успокаивает нам душу как бескрайний, ещё поддернутый утренней дымкой простор и ничто так не лечит её как удивительное чувство величественного вечного покоя. Поглазев с минуту вот так прямо перед собой, Лёха уж и позабыл, чего там ему снилась. Вроде дрянь какая-то, как у него обычно с бодуна бывает. Вроде он начальником во сне был, и то ли его в  шахту сбросить хотели, то ли вообще в жопу оттрахать. Вспоминать гадостно, рассказывать стыдно. За такие сны мужики вообще насмерть засмеют. Если узнают, конечно. Так что лучше сейчас просто без затей пивка попить, и потом домой – досыпать.

Лёха поднялся, потянулся, расправляя затекшее за ночь тело, сделал шаг и чуть не упал. Подскользнувшись в своей же, подсохшей было за ночь блевотине, он больно ударился боком об угол скамейки. Замер на мгновение, потирая ушибленное место, и вдруг счастливо, душевно так рассмеялся и широко зашагал к круглосуточному ларьку. Вот он сейчас ударился и не проснулся, значит всё наяву, всё по правде. И поэтому пивом он сейчас самым настоящим заправится! Потому что сны эти, дурные и сраные, они кончаются, а жизнь, она, блин... Жизнь, она на месте не стоит! Шалишь, брат!  Жизнь, она продолжается!