Две пули-шарика, шипами ощетинясь,
Соединенных проволокой стальной,
Вбивали в ствол,
Шомпóлом раздвигая
Стальной канал
Сквозь девственные спазмы,
И ствол стонал,
И изгибался ствол
В убийственном предчувствии оргазма.

Спрессованный, сухой, бездымный, черный –
Под пули порох лег, глаза закрыл,
И спит,
И ждет,
Селитрой едкой пахнет,
Оскалив зубы, жаждет возбуждений.
Боёк трепещет сильной железóй,
Сорваться рад,
Мучительно немой,
Взведен во смазке дульных откровений.

Под пальцем выстилается курок,
Застыл, не дышит,
Тонким язычком
Безмолвно заклинает, молит счастье:
“Коснись меня –
Я тут же разряжусь
Невиданным, пружинным сладострастьем”.

И миг подкрался, миг вдохнул.  Настал.
Когда курок в улитке-лабиринте,
Бесстыдно, грубо,
Выдох задержав,
Темно, жестоко, сильно, без сомненья
Вдавили внутрь,
И яркою искрой
Взорвался порох,
Вздрогнул длинный ствол
Стальным, блаженным, смертным сокращеньем.

И пули-шарики, шипами ощетинясь,
Вращаясь в воздухе на проволоке стальной –
Наградой, карой,
Греческим огнем,
Секирой, камнем,
Острием кастета,
Волны взрывной на грани хохоча,
Впиясь, пробили
Кожу, череп, мозг
Насквозь
Изобретателю мушкета.