«На память всегда я себе сохраняю
От каждого платья один лоскуток...»
Популярная песня в исполнении И. Понаровской

Гляжу в умиленьи на мироустройство -
Как все справедливо! Как хочется жить!
Но есть у людей беспокойное свойство -
Коллекционировать, то есть копить:

Сопя, возбуждаться на редкую марку,
Лелеять ичезнувших царств пятаки,
Картины скупать, уподобясь Ремарку,
Отламывать с древних строений куски,

Чешуйчатокрылых губить, как Набоков,
Булавкой сквозь хрупкий хитин прохрустя.
Вообще, собирательство в списке пороков -
Из самых простых и банальных, хотя...

Я девушку знаю: умна и красива,
И даже местами почти молода,
Родителям радость, душа коллектива,
Послушны ей арфа и сковорода.

Её увлеченье друзей восхищает
Наивною свежестью, словно цветок -
На память девчонка себе сохраняет
От каждого члена один волосок.

В старинном альбоме под толстой обложкой,
Из кожи слона, что не знает цены,
За цельнолитой золотою застежкой
Девичьи реликвии заключены.

И в тот портативный музей экспонаты
Любовно хозяйкой прилажены так,
Что носик прелестный манят ароматы,
И тактильный кожу ласкает контакт.

А вечером в скромном своем будуаре,
Как только к груди подступает тоска,
Листает она необычный гербарий,
Начальное «ге» изменивший на «ха».

Немеют колени под тяжестью тома,
Смыкается кружево легких ресниц,
И призраки, духи, виденья, фантомы
Слетаются к ней с пожелтевших страниц.

На каждой – источники слёз и восторга,
Чудесных мгновений, мгновенных чудес:
Вот этот, белесый, - от бледного Бьорга,
А тот, вороной, обронил Ованес.

Вот жесткий, курчавый от юного Мванги,
Чей облик был чёрен, а мысли – светлы,
А вот обжигаются пальца фаланги
Об огненно-рыжий – от Хабибуллы.

Взглянув на альбом сквозь пристрастную призму,
Любой изумится богатым цветам:
Нет в сердце девчоночьем места расизму,
Совсем не живет ксенофобия там.

И все же гражданскую гордость вселяет -
Я милой Отчизны моей патриот -
Что в старом альбоме числом подавляют
Сыны среднерусских родимых широт.

Да, есть в тут арабы, китайцы, индусы,
Но пусть среди братьев не будет обид:
Шерстинки любимые все-таки русы,
Частички Иванов, Сергеев, Никит.

И целое вдруг возникает из части
(СинЕкдохой этот завётся прием):
Из локонов разной фактуры и масти
Лес лиц и фигур вырастает живьём.

Проходят рядами минувшего тени -
Вот полночь сменяет предутренний час -
И падают ниц, и встают на колени,
И слёзы раскаянья льются из глаз,

Насквозь на груди увлажняя рубаху.
И просят прощенья за подлый обман,
И сами себя они лупят по паху
С неистовой силою, как в барабан.

Замерзшее сердце девчонки оттает,
Она, как Тереза, которая мать,
С улыбкою кроткой грехи отпускает:
Им, грешникам – мир, ей самой – благодать.

Владельцев волос так длинна вереница,
Что всех исповедать не хватит и дня.
Но есть в том альбоме пустая страница -
Быть может, она ожидает меня?