Сразу признаюсь, репрессированных у меня в роду нет. Правда, ещё в двадцатые годы вся семья бабушки по отцу была лишена гражданских прав (лишенцы), за что её и выгнали сперва из техникума, а потом и из института, куда она решилась поступить, скрыв свою биографию. Всё это относится однако еще к досталинскому периоду. В сталинское время как раз разобрались с помощью Калинина и семью в правах восстановили, но бабушка к тому времени уже вышла замуж, пошли дети и стало ей не до учения. К другой бабушке в 37 году пришли с обыском как раз когда она лежала без сознания в бреду с крупозной пневмонией и её не арестовали. Решили не возиться. Повезло. Деда уже после войны вызывали на допросы. Он пропадал сутками и возвращался домой серого цвета. Что от него тогда хотели, он так никому и не сказал. Правда, у бабушки, что так вовремя заболела, было много друзей и мне мальчишкой посчастливилось знать этих людей.

Бабушкина лучшая подруга тоже не сидела, сидел её отец. Причем опять же с досталинских времен, с Соловков. Проведя по лагерям из ссылкам почти 30 лет, он вернулся к семье из Казахстана в 1954 году и умер через несколько месяцев от инфаркта. Бабушкина подруга человек  необыкновенно цельный и глубоко верующий посвятила свою жизнь отцу, беззаветно стараясь облегчить его долю и беспрестанно борясь за справедливость. Впрочем вру, два года стали исключением. Время с 1941 по 1943 она провела в Блокаде.
Другой бабушкин друг имел биографию, достойную романа. Он происходил из известной дворянской семьи. Отца в 1918 году расстреляла ЧеКа, а он в 16 лет с документами своего умершего троюродного брата убежал на фронт к Буденному. Считал в соответствии с полученным им воспитанием, что служение стране выше личного. Воевал с белополяками, 1941 год встретил полковником. Был контужен, попал в плен. Два неудачных побега и в итоге перевод в лагерь в Саарланде. Вот оттуда удалось сбежать во Францию и воевать вместе с «маки». Когда пришли американцы бабушкин друг сотрудничал с их администрацией как с союзниками. В 1946 году вернулся пароходом в Мурманск, сразу был арестован и получил как шпион 25 лет. Виновным себя не признал. Рассказывал, что, добиваясь признания, его заставляли бесконечно стоять. Однажды, когда менялись следователи, часовой скомандовал ему «Ложись» и он лежал 10 минут. Всегда горько жалел, что потом, в 60е годы так и не сумел разыскать того часового.В 70е привлекался как военный эксперт для критики солженицинского «Августа четырнадцатого». В перестройку издал сборник своих рассказов о лагере, почти не замеченный. Неброско написанные, его истории вместо проклятий палачам и описаний зверств просто учили тому, как должен себя вести мужчина, всегда и везде.

Совсем сопляком заметил тогда одну деталь. Эти сильные яркие личности, самими своими непростыми судьбами заслужившие право на собственное мнение, сочетали в своих разговорах силу и убежденность с умением очень четко и ясно видеть предмет обсуждения и отделить его от второстепенного. При всем их отрицательном отношении лично к Сталину критика в его адрес никогда не шла дальше темы репрессий. О Сталине-руководителе, особенно в военные годы, я никогда не слышал ни одного плохого слова. И ещё эти разные, незнакомые  между собой люди были едины в оценке  краеугольного камня нынешнего антисталинизма – Солженицина. Их отношение к нему было смесью искреннего презрения к злому и неумному человеку и глубокого отвращения  к оправданию и возвеличиванию предательства.
Это наблюдение о том, что прошедшее поколение умело разделять добро и зло лучше нашего мне подтвердил позднее и пример Анны Ахматовой, которую в любви к Сталину уж никак не заподозришь.

Уже после смерти Сталина была организована встреча английских студентов с Ахматовой и Зощенко. На ней обоих спросили считают ли они справедливой критику обрушившуюся в их адрес после войны. Жестко и гордо Ахматова ответила: «Да. Только так» Англичане, до того аплодировавшие Зощенко, встретили ответ Ахматовой гробовым молчанием. Конечно, вряд ли она была согласна со Ждановым, сравнившим её с проституткой. Тут дело в другом. Есть вещи которые на потребу трепать нельзя и прожитый выстраданный опыт не есть разменная монета для чужих и пристрастных. Ахматову можно любить и не любить, но в мужестве ей отказать нельзя. Она писала свой «Реквием» не в хрущевскую «оттепель», а в том самом тридцать седьмом. И вот надо же, снова в поэме нет призывов и проклятий и трагедия репрессий описана в поэме как боль матери. Кстати, тот же Солженицын, встретившись в свое время с Ахматовой, пытался ей по глупости выговаривать, как же так, мол, написала поэму про себя, когда страдал народ. В очередной раз Ветров показал себя ничтожеством.

К чему я это всё пишу? К тому, что весь сегодняшний вой о репрессиях по сути далеко не бескорыстная пляска на костях, унижающая и оскорбляющая тех, кто погиб невинно. Растя с одной стороны, из троцкистского по сути и полного лжи и по форме доклада Хрущева и недобросовестной солженицынской злобы с другой, весь официальный и грантовый наш антисталинизм нацелен лишь на то, чтобы одну из величайших трагедий отечественной истории превратить в подручное средство по разгрому того же Отечества. Беда ещё и в том, что тот, кто чувствовал себя оскорбленным ложью и подтасовками, защищался как правило только опровергая, то есть опускаясь тем самым до уровня нападок. В итоге сегодня о Сталине и его времени написано скучное и интересное, лживое и правдивое, тупое и остроумное. Но до сих пор о великом прошлом не сказано великого слова.

Оно, это прошлое нуждается не в осуждении или оправдании, а в расшифровке и внимательном изучении. Это будет серьёзная трудная работа и делать её надо без криков и всхлипываний. Дело не в том, были ли все парализованы страхом или радостно маршировали колоннами. Было и то и другое, но истина при этом далеко не посередине. При всех своих огрехах сталинский проект раз за разом убеждал большинство и побеждал. Значит, если и мы хотим побеждать, надо обязательно понять как, в чем был секрет тех успехов и почему не всё выходило гладко. Ведь многое делалось тогда ощупью, по интуиции. Значит надо учиться различать поражения и победы, каждый раз докапываясь почему так и не иначе. Сталин оставил после себя не воплощенный идеал. Это был скорей эскиз, полный исправлений и зачеркиваний. Но вместо того, чтобы писать по нему картину, его объявили негодным. Однако достижения Сталина несмотря ни на какие обстоятельства, означают, что что-то очень глубокое и большинству близкое и важное было им затронуто. Именно это  позволяло создавать необходимый для успеха положительный заряд. Заряд, которого нам сегодня не хватает и без которого бродить нам вечно по замкнутому кругу, чего, впрочем, кое-кто нам искренне и желает. 

Помимо того как пожрать и поспать есть у людей и потребности посложнее. К примеру, обеспечить своим детям будущее, найти для них верный рецепт хорошей жизни. Рецепт тот, ясное дело, совсем не прост и, скорей всего у каждого будет свой. Но почему-то уверен, чтобы рецепты те заработали, надо добавить в них что-то из сталинских времен. Вот только что именно, я пока и сам не знаю, только предполагаю. Поэтому промолчу, уж не обессудьте.