Кабачок, помимо того, что у него смешное и забавное название, заставляющее даже самый скорбный рот растягиваться в оптимистической улыбке; помимо того, что он прост и незайтелив как валенок в коленке и прёт с одного куста ,как икра из аквариумного макропода; помимо того, что он безвкусен, словно яичная скорлупа и в голом виде пресный, как девчонка, снятая в Химках за две тысячи рублей, он еще и водянист настолько, насколько водянист торфяной пруд, в котором сгинуло всё живое, даже не родившись.

И из такого вот кабачищи, весом более килограмма, провалявшегося на кухонном кафеле больше, чем он провисел на кусте, от завязавшегося цветка до своих бессовестных размеров, обзаведясь попутно поистине крокодиловой шкурой, я решил сделать хитромудрое кабачковое пюре.

Те тонны земляной воды, которые он через насосы корневищ вобрал в ненасытные губки своей плоти и которые априори готовы были загубить любое блюдо, подняв в нем уровень влаги до Всемирного потопа, совершенно исключали варку кабачка или запекание его кусочками - из-за его удивительной способности держаться за высосанные земляные соки, подобно кошке, вцепившейся в дерево. И тогда я решил лишить его главных аргументов иначе, оставив его почти в первозданном виде и вырезав в один ряд на его поверхности три отверстия, сохранив вырезанные "пробки". Весьма напоминающий подводную лодку, этот кабачок с открытыми кингстонами должен был, по моим прикидкам, сначала захлебнуться собственной же водой, а затем через эти же кингстоны её и извергнуть.



Я поставил его кингстонами вверх на решетку в духовке, разогретой до 180 градусов, а на дне духовки расположил огнеупорный судок с водой. Когда кингстоны начнут переполняться и кабачковая влага побежит вниз, незачем ей, испаряясь, источать адские запахи. Их поглотит мало-помалу кипящая в судке вода.



Я вообще-то предполагал, что "умучивание" кабачка будет небыстрым. Ведь сначала температура его придавит, как любого из нас когда-нибудь придавит возраст, чуть зазолотит сверху, потом отступит под напором хлипких фонтанов... Вот тогда кабачок я переверну, чтобы фонтаны били не вверх, а вниз, и жар духовки стал прессовать бывшее донышко, ставшее верхушкой, как утюгом, заправленным углем. И вновь я его переверну кингстонами к солнцу, дабы водозабор, выдохнувшийся из-за обескровленного дна, возобновился, включив ресурсы самых дальних уголков. И так - несколько раз, пока с кабачка не перестанет литься вода, возвещая его позорную сдачу в плен. Тем временем я плесну в плошку две-три столовые ложки растительного масла, всыплю в масло соль и сахар, молотый перец и измельченный чеснок и перемешаю тщательно, чтобы субстанция стала единой, как организм, который, впрочем, всяк может конструировать на свой лад и почувствовать себя Господом; в данном случае  для данного "организма" это не возбраняется.



Затем практически обезвоженный кабачок я выну из печки и начиню его кингстоны адской смесью, которая расползется по его привядшей плоти как новый кровоток.



Кингстоны замурую пробками и вновь подвергну кабачок "умучиванию" на 15 минут.



Разом ставшая нежной кабачковая плоть, пропитанная тем, что вы заложите в закупоренные кингстоны, отделится от пропеченной крокодиловой кожи так же легко и непринужденно, как девичья слеза, пускаемая по пустяшным поводам и быстро сменяемая лучезарной улыбкой, обнажив свою истинную кабачковую суть, за которую его можно даже полюбить. Несмотря на все его изначальные провокации на цветистое многословье.