Начну с «Масяни». Помните этот мультик? Взахлеб скачивая его из вялотекущей сети, мы и наши дети (а у некоторых даже и бабушки с дедушками) смотрели немудрящую графику и слушали до боли знакомый настоящий питерский андерграунд. Впрочем, теперь уж он так не называется – скорее «альтернативное искусство».
   
    Аналогичное впечатление произвела на меня в свое время серия рассказов из жизни «растаманов» – мЫша там еще была. Очень и очень достоверная серия. Обе небольшие книжечки (может и больше их было, но я видел две). Опять-таки – «альтернатива».
   
    Еще аналогия – доперестроечная проза и поэзия, звучавшие в квартирных ЛИТО. Голая, неприкрытая правда о зонах, выселках, заградительных отрядах, стукачах, допросах, очередях, домкомах и прочей «альтернативной» действительности.
   
    Теперь вот перейду к теме. Сперва к прозе, потом к поэзии Максима Жукова.
   
    У него совсем недавно вышла книга в рижском издательстве «Снежный КОМ». Ее название «ПМК» – или «Плеш-Муде-Кронштейн» – уже настраивает читателя на то, что речь пойдет о действительности «альтернативной». Впрочем, ныне уже и не альтернативной: могу навскидку назвать целый ряд произведений во всех мыслимых жанрах литературы, которые этой теме посвящены, и достаточно полно ее исследуют. И в целом достаточно полное представление дают о том, каково сегодня массовое отношение «хомы пишущего» к окружающей действительности. Мне самому, кстати, всегда жуткой и угрожающей казалась фраза автобусных водителей: «предъявляйте… окружающим вас пассажирам». Ты стоишь, а они тебя окружают. Еще немного – и совсем окружат. Не вырваться.
   
    Аналогично с действительностью. Она окружила, и никуда от нее не деться.
   
    Это о жанре.
   
    Я взялся писать эту статью, так как за творчеством Максима Жукова посматриваю. Не то, чтобы слишком уж внимательно, но и выпускать из внимания неохота. И вижу, что человек этот из жанра своего вырастает, как выросло наше поколение из купленных мамами в «Детском мире» одинаковых тяжелых серых пальто с черными воротниками «под мех». В которых было душно, и в которых даже гулять было практически невозможно – ибо они СКОВЫВАЛИ, эти пальтушки.
   
    «Масяня» прекратилась сама собой. Никто ее не «прикрывал», никто не «наступал песне на горло». Просто, эстетика андерграунда, не бесконечна. Более того, она очень и очень быстро исчерпывается. И приводит своих адептов туда, где они могут «начерпаться» чего-то другого – кто наркотиков и рока, кто водки и джаза, ну а кто-то переходит в иные измерения. В те, где границы пошире, и нет места «паролям» – слэнгу, повадкам, построению фраз и т.п.
   
    Аналогичная судьба постигла «растаманские» прозу и поэзию. После талантливой «Мыши» было еще несколько попыток что-то создать из подобного материала. Более или менее удачные, они тем не менее были всегда повторами. Хотя, я сегодня не знаю, кого считать родоначальником – может и ошибаюсь, и обижаю напрасно других авторов из этой плеяды. Тогда простите.
   
    Аналогично (и трагично) вышло с диссидентской поэзией. И с лагерной. Фон, в котором работали (и работают еще) авторы этого жанра, един до оскомины. Некто называет это версификацией, некто бесталанностью и графоманией – не важно. Важно, что прочитав пять-шесть таких произведений, ты читал их уже все. За редчайшими (!) исключениями.
   
    Так вот. Долго разбегаясь, я все же хочу наконец обозначить свое отношение к книге Максима Жукова. Это – исключение. Добраться до такой мысли непросто – предупреждаю заранее. Ибо составляющие жанра «альтернативного творчества» у него есть все по счету – и в избытке. Тут и ненормативная лексика, и много грязноватого секса, и маргиналы, и бытовая «чернуха». Всякой твари помногу. Но…
   
    У меня есть чувство, что Максим этот жанр перерастает. Особенно, пожалуй, это заметно по рассказам об актерах – о Рине Зеленой и Зиновии Гердте. В них проглядывает другое лицо автора, что естественно – прикладывая самих себя к неким эталонам, мы невольно проявляемся. Но только кто-то проявляется «ожиданно», а кто-то удивляет. Максим Жуков удивляет. Его «чернушный» цинизм делается вдруг мягким, а восприятие действительности от документальности переходит в философичность. Ненавязчивую, но от того еще более важную.
   
    «Сейчас на сцене того самого театра идут пьесы, наполненные сложной какофонией современных драматургических инвектив. И мне становится одновременно и противно, и как-то по-детски весело и светло, когда в зрительный зал со сцены обрушивается грязными напластованиями разнузданный и филигранный сорокинский мат.»
   
    Неожиданно для автора, использующего «ненорматив» в качестве «достоверной детали» своего времени. И еще:
   
    «Меня стали раздражать РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ матом уличные подростки (мы-то в их возрасте матом только ругались, причем, как мне сейчас кажется, не прилюдно).»
   
    Все это, правда, Жуков называет «ханжеством и ретроградством». Однако, получается у него скорее «от противного».
   
    Ну и далее. Рассказы «Мухомор» и «П-М-К» (давший имя всей книге) – это уже не «жанр ради жанра». Это уже серьезно. Это попытка очистить судьбу от напластований – как очищается кочан капусты до самой кочерыжки. С подспудным внутренним страхом: есть ли она – кочерыжка? С тем страхом, который передается внимательному читателю, узнающему и ситуации жизненные, и реакции свои на них. И понимающему, что все мы, собственно, похожи. Одни вот только пытаются осмыслить и очистить, а другие так и живут.
   
   
    В общем – «альтернатива альтернативе». Непростая по построению. Талантливая по написанию и (если совсем уж заняться буквоедством), требующая некоторой авторско-редакторской доработки. Ибо иногда длинновато.
   
   
   
    Теперь о стихах.
   
    Подборка, вошедшая в книгу, начинается стихотворением «День как день». Уж не знаю, интуитивно ли выбрано такое начало, либо автор и сам определяет свою книгу, как «выход за рамки», но оно весьма и весьма уместно. Аналогично уместно и следующее – «Гомерическое». Вообще, стихи у Жукова (говоря редакторски) «чище» прозы: в них умение автора жить в нескольких языковых пластах одновременно чаще всего создает парадоксальный и радостный эффект узнавания, достоверности, доверия. Ну и аллюзии авторские понятны: Пастернак, Блок, Галич, Бродский… Символы 80-х, на которые сейчас принято посматривать свысока, однако, простите уж, господа-гурманы: а каковы альтернативы? Если поэт пишет не в стол и не для круга «избранных», то и опирается он на то, что работает в мозгах читателей, как ключи к дверцам ассоциаций. Иных-то ключей ни наше советско-российское образование, ни наша телевизионно-театральная действительность нам не отковали. Другое дело, КАК автор это делает. А Максиму сложные и опасные (с точки зрения тех же гурманов) приемы удаются. И это оставляет впечатление наполненности после чтения его стихов – редкое по нынешним временам чувство.
   
    «Я переживу свою старость без мутной волны у причала,
    Девицы в купальном костюме, сигары в дрожащей руке
    И шезлонга, —
    Вот павший диктатор, иль нет! — получивший отставку министр.
    Гораздо приятней склониться над книгой на полузаброшенной даче
    И грустно и звонко
    читать про себя, как слагает стихи лицеист.»
   
    Сказано прямо. Можно было бы упрекнуть в безыскусности: больно уж «мистер-твистер» описан в отвергаемой атрибутике, да вот только вся жизнь наша сегодня карикатурно похожа на высмеянное в свое время «мистер-твистерство». Если уж миллионер – то обязательно завод, газета и пароход (сегодня, правда, еще самолеты добавились).
   
    Обобщу впечатление.
   
    Книга «ПМК» – это, своего рода, «расставание с жанром». Ибо, хотя построена она по канонам «альтернативно-чернушным», но в каждом рассказе, в каждом стихотворении в ней видно, как выглядывает через закопченное окно «альтернативы», где спертый воздух и известные темы, взгляд человека, готового к восприятию всего остального мира.
   
    Мне понравилось. Прочитал. Процитировал знакомым. И еще буду читать и цитировать.