Все падонки знают, как один случайный пиздлык коричневым от шышек пальцем по мыше с западом в  заинтересовавшую сцылу может иногда привести к затяжному и канкретному отжыгу! Вот так, дрочнув по сцыле я ввалился в раздел «новинки» портала www.lib.ru и нахуй купился на слово «Жесть». Вся эта многобуквенная Хуйня которую вы только что прочли не более чем сексуально-вздрачительная прилюдия к знакомству с романом Глеба Боброва "Эпоха мертворожденных" http://artofwar.ru/b/bobrow_g_l/text_0280.shtml.

В натуре, красавчеги, более чем странное произведение. Укуренно-упитый разум задроченнго кафедрала привычно подыскивает аналогии: антиутопия, батальный роман, эпос эпохи постмодерна… и пытается вырываясь закричать: «Шо за шняга, типа, пацаки!»! Но, опыт который, ясен хуй – не пропьешь никаким портвеином, упрямо грит: не пизди чувак, это - и, и то и другое и третье и еще нечто, не поддающееся ебаной мозгоебской классификации которой тебя мудага учили пять лет. А чё поделаешь, литература, как проворная блядь, не стоит на месте и разпиздошивать по умняку (типа, по классическим технологиям) современные романы уже нихуя невструю. Скажу проще, если сравнивать композиционные построения великих высеральщиков модернизьма типа Лолито-лизалы-Набокова или Маркеса-Которому-Сто-Лет-Нихуя-Нихто-Не-Пишет с драчимой сегодня «Эпохой мертворожденных», то наш Боброфф куда продвинутей, или же куда более задрочлив, это какие кому дырки нравится, типа.

То есть, ебоша формально, т.е. струяря оценкой по структуре романа получается, что «Эпоха Боброва» типичный модерн. Но… хуй-там сегодня кого напугаешь массированными повреждениями очка хронотопического тела произведения (во я ебанул! удавитесь жабой, черти), это за последние лет, тридцать стало правилом всех продвинутых падонков. А вот заебательский  такой выебес, или сплошная пидарасня, зависит лишь от мастерства писателя. И если на каркас событийно-временного разнобоя наложить не гавно, а тяжеловесный слог классического русского рассказа (именно рассказа, падонги, заметьте! а не романа) то на выходе мы получим либо новое слово в литературе, либо сырую, недоёбанную фтыкателем вещь, где языковые красивости и постоянные реминисценции камуфлируют неумение выебывающегося автора структурировать объемные вещи.

В изъебавшей мой бедный моск «Эпохе» (блядь! начал тупить в текст вечером и сцуко, так и не оторвавшись – захуярил книжку за ночь. Теперь сижу, как последний ахтунг с грустными и красными от недосыпу глазами ебанного в жопу пидараса) этот прием частых отступлений оправдан в каждом случае. Рассматриваемое сцуконах повествование органично без зазоров и заусениц, словно хуй в пизду целки, плотно легло в канву расследования, производимого в романе военной прокуратурой России. Герой типа «вынужден» отвечать по каждому эпизоду своей реально жестяной партизанской деятельности, а здесь без изъебистых флэшбэков не обойтись. Каждый задаваемый следователями вопрос служит для писателя поводом к высеру отдельной красочной «полнометражной» картины. Беспизды, такой трюк часто используется в кинематографе, но в печатном произведении его применять гораздо труднее, тут ведь функции операторов, декораторов и костюмеров выполняет лишь слово. И вот тут мы, падонги должны бросить мастурбировать и спрасить себя, а справился ли заебавший нас автор с этой труднейшей проблемой? И снова делая охуевшее лицо, я вынужден ответить: хочется поставить твердое «да», если бы не нюансы.

Возможно, именно невъебенячьей технической сложностью охуительной задачи обусловлено обилие в тексте зрительных, слуховых, тактильных, обонятельных деталей, а может дело тут в другом. Архаичный описательный стиль русского прозаического текста, над которым вдоволь поглумились выдающиеся ахтунги современности от ПедоСорокина, до МастурбАкунина у автора зачастую превращается в средство ебучего самовыражения. К примеру, когда читаю: «Со смачным щелчком курносый клинок юркнул в латунно-деревянный гробик рукояти и, сразу потерявшись в широкой лапе, привычно утонул в кармане», то вижу писателя, кончающего на клаву от собственного слога, а отнюдь не все эти вкусные манипуляции мазохиста-найфомана со складником.

И в этом самое ебучее изобразительное отличие «Эпохи…» от концептуального афганского сборника того же автора «Солдатская сага». Там пиздящущий прямо в ебло лаконизм формы не мешает максимально полно, зримо погружать читателя в свой мир, не ебя его моск при этом сложноподчиненными оборотами с обилием наречий и прилагательных.

Иногда в романе упоение словом смешано с пидарским любованием главным героем, который, то метким словом расправляется со спарринг партнерами, то играет в батьку-покровителя незрелого молодняка: «…вы, молодой человек, зачем так надулись? Не надо так напрягаться! Выдохните, а то пукните, ненароком - над вами смеяться будут...
Зал - рухнул. Внучек попытался было открыть рот, но все его потуги потонули в грохочущем гоготе. Кравец уткнулся лицом в ладошки и, непонятно - то ли плакал, то ли хохотал. Даже окружение моего пациента и то - ржало во весь голос. Уйти дытынке тоже некуда - ряды забиты. Пришлось налиться пунцовой злобой и молча сесть на свое место».  Обидно, но именно такие нарцисические детали смазывают общее впечатление от этого реального отжыга.

И это при том, что ебальники практически ВСЕХ остальных персонажей даны ярко и выпукло без чрезмерной описательности и задрочливости. Каждый образ очерчен собственным лексическим скелетом, каждое его действие неповторимо и детализировано - именно это позволяет читателю без труда ориентироваться в сплетениях событий, дохуя разнесенных по времени. Свою роль в мгновенном узнавании персонажей отыгрывают и емкие, колоритные фамилии героев, кстати, большая их часть, в т.ч главного героя (Деркул, одна из рек востока Хохлостана) имеют топонимическую, а также этноидентификационные характеристики (сам о себя хуею, камрады!).

Припиздячивание гвоздями анализа этого произведения к какому-либо из безвыебательских литературных направлений также затрудняет тщательная детализация автором-ветераном военных операций. Применяемые описательные методы как правило годятся для мемуаристики с ее на всю кантуженную голову пизданутым своей  дотошностью читателем, а не в узнаваемом формате романа-антиутопии. Именно этот стилистический разнобой может затруднить восприятие аудитории дебилов и прочей интеллигентской пидарастни, настроившейся на потребление остросоциального памфлета или другого какого понятного ей высера. Здесь положение не спасают даже сделанные  специально для олигафренов обильные сноски с расшифровкой технических терминов.
С другой стороны все эти фрагменты канкретна цементирует узнаваемый авторский язык. Любое активное действие героев или пидаров сопровождается внутренним монологом, полнее раскрывающем читателю суть происходящего.

Объем активного словаря писателя просто невъбенен и позволяет отыгрывать каждую сюжетную линию с запасом, не прибегая к самоповторам и прочей хуетации дитературных импотентов. В то же время способ отстройки каждого персонажа характерными лишь для него лексическими оборотами иногда выглядит откровенной премастурбацией. Здесь нередко на помощь автору приходят его познания в суржике и великом и могучем русском мате. К сожалению, это не всегда помогает, либо даже отвлекает, но в то же время заебато отрабатывает сверхзадачу создания настоящей эпопеи характеров.

Беспизды полностью решена задача раскрытия темы архетипического Героя в условиях тотальной экзистенции и всеобщего большого пиздеца. Пожалуй, именно эта тема является лидирующей и реализована она с применением всех возможных классических методов.

Я осознанно избегаю разговора об идеологической составляющей романа и злобного хохлосрачизма ГГ. В конце концов, «Тихий Дон» и «Как закалялась сталь» уже давно при прочтении не рассматриваются с этих позиций, а реальность таких антиутопий, как «1984» и «484 по Фаренгейту» воспринимается лишь метафорически и то с реальной укурки.

Займет ли «Эпоха мертворожденных» место в списке таких же бессмертных произведений - покажет время и внимание падонгов бывшего Союза. Насколько мне известно, «Эпоха…» первый полноценный роман писателя Боброва, однако его общий невъебенно мастерский уровень говорит о незаурядном творческом даровании и потенциале автора, как Великого Русского Хуятора. Лично я с нетерпением ожидаю следующих книг, а также приобретения этого произведения в твердом переплете. Правда, еще ни хуя не решил, рядом с какими авторами его затем определить. Слишком уж оно – уникальное…   

Лев Выготский, воинствующий пиздолингвоструктуруалист.