Почему, когда приходишь в себя, так хочется пить? Или это хорошо? Наверное, хорошо. Если бы организм не требовал от тебя ничего, то это означало бы, что он умирает, а так - хочет пить. Надо встать и дойти до кухни, там есть вода, и, может быть, даже что-то из твёрдой пищи. Интересно, а сколько я не ел? Неделю? Месяц? Нет, помер бы. Надо ощупать себя на предмет исхудалости. Как странно, руки как будто чужие, неприятные ощущения, когда ощупываешь самого себя. Ладони холодные, шершавые и влажные, как мокрый кирпич. А телу холодно. Знобит.

Оказывается, у меня ещё остались привычки из прошлого, например, открыть кран и ждать, пока сольётся «плохая» вода. Плохая, потому что застоялась, потому что в ней много ржавчины и, наверняка, развилась микрофлора. Гадость великая эта вода. Надо слить её и пить уже слитую, проточную водопроводную воду. Она вкусная. Хотя, сейчас мне любая вода покажется вкусной, даже застоявшаяся - из лужи и из столетнего болота с глиной.

Как вкусно. Очень много воды. Надо выпить очень много воды. Вода, являющаяся основой нашей жизни, удивительным образом может поставить вас на ноги. Когда -то давно, уже не помню когда, из какой-то книги я научился пить воду правильно. Маленькими глотками, промокая полость рта, подолгу держа её до того, как проглотить. Так напиваешься быстрее и более маленькими объёмами. Сейчас же, напротив, забыв об этом правиле, я пил огромными глотками, обливая всё лицо.

Глоток за глотком, заполняя желудок и пищевод до отказа. Огромными порциями захватывая воду из струи. Пока не началась испарина. Пока вода не встала в горле. Интересно, сейчас меня стошнит? Или всё-таки желудок заработает и запустит почки и печень?

Надо больше двигаться. Не лежать, не сидеть, не стоять, а двигаться, чтобы всё во мне заново заработало. Я стал двигаться. В моём исполнении это выглядело так, как будто у меня не было костей. Шаркающие и негнущиеся ноги, которые не слушаются. Неуверенность походки бесит. Мозг, хоть и отстал в развитии, но не на столько, насколько тело. Он был в небытии, но работал, а тело было в тяжелейших условиях и медленно разлагалось при жизни. Столько яда отфильтровать и в таких количествах! С трудом получалось двигаться, с трудом.

Тело трясло, мотало, я несколько раз оступался и падал. Надо было отдохнуть, снова лечь, уснуть. По чуть-чуть выбираться из этой физиологической клоаки. Но страх того, что ничего не получится, и что это последние мгновения такой прекрасной жизни, когда можно думать, видеть, пить воду и передвигаться, и что скоро всё закончиться - не даёт остановиться.

Мне нужно на улицу. Нужно выйти отсюда, здесь воняет, здесь всё провоняло злом, беспомощностью и убогостью. Нужно валить отсюда быстрее. Вдруг телу осталось совсем чуть-чуть, и я сдохну здесь? Никогда. Только не здесь. Если есть возможность выбрать, то я выбираю улицу. Почему? Мне это сейчас не важно. Возможно, да даже и не возможно, а более чем вероятно, что я на самом деле собираюсь на улице умереть, но сделать хочу это, совершив поступок! А поступком этим является именно то, что я выйду на улицу.

Теперь я двигаюсь в ванну. Чтобы посмотреться в зеркало и узнать, как я выгляжу. Возможно, даже помыться. Интересно, а есть у меня ещё одежда, кроме той, которая на мне? Кого я обманываю? Квартира пустая, какая одежда? И в самом деле, неужели я в пьяном угаре совершал шопинг. Глупость какая.

Надо стянуть с себя всё это. Я раздеваюсь перед ванной, бросая в неё эти куски грязных тряпок, которые являются моей одеждой. На дне ванной какая-то грязь, но мне всё равно. Я сейчас буду мыться и стирать. Включу душ, и, пока он льёт на моё тело воду, я буду топтать на дне ванной свою одежду. Мыла нет, но есть зубная паста. И даже щётка. Моя, что ли? Не верится. Наверное, тех, кто тут жил до меня.

Забраться в ванну не так просто. Ноги не гнуться. Неужели перебил колени? Или просто столько времени находился без движения? Не важно. В ванной надо держаться покрепче. Включил воду. Ледяная, сука. Но у меня нет сил даже пищать, не то, чтобы дрожать. Набираю полный рот зубной пасты и кое кат тыкаю зубной щёткой в рот. Да, зубы, а вернее то, что от них осталось, таким образом почистить сложно, но хоть чуть-чуть привести рот в порядок можно. Выплёвываю красно-коричневую жижу с запахом мятного говна на дно ванны. Теперь есть и стиральный порошок.

От такой  сообразительности у меня стала зашкаливать гордость. Надо же, как я прекрасно придумал - и зубы почистить и одежду постирать. Стоя под ледяной водой, топча свою рвань ногами с зубной пастой, я испытывал огромную радость от того, что мне даётся шанс. Но я себя не сильно обнадёживал, конечно. Жизнь научила не радоваться раньше времени. А как хотелось наплевать на эти правила и просто наслаждаться моментом, когда ты на маленькую толику похож на человека.

Удивительно, но батареи в квартире были горячими. На них я развесил то, что  называл одеждой. Сам сел рядом на голый пол голой задницей и грелся спиной. Задремал. Сквозь полудрёму мне рисовались картины того, каким принцем я буду после того, как всё высохнет, и я это всё надену на себя и щёголем выйду во двор.

Какая же разительная разница между сухой грязной одеждой и мокрой грязной одеждой. Хотя, По сути дела, ничего же не изменилось. Ну, вляпал я грязь зубной пастой поглубже в ткань, ну, сам смыл с себя слой образовавшейся за долгое время на мне фауны. Но из-за разницы восприятия в итоге получаем два совершенно разных комплекта одежды. Грязную бомжовую и чистую, в которой можно выйти в люди. Такова сила восприятия. Если считаешь, что одежда плохая, она будет ужасной, выглядеть будет ужасно и состоять сплошь из изъянов, но если ты себя убедил, пусть даже путём самовнушения, что она прекрасна, то ничто не заставит тебя переменить  мнение. Это будет не просто одежда, это буде королевский наряд, сказочное одеяние, надев которое - превращаешься в принца.

Удивительное дело, но мне не очень  холодно. Тряпьё моё влажное, но меня это не беспокоит. Меня сейчас прёт от того, что в зеркале я вижу приличного, хорошо одетого молодого человека, в то время, как на самом деле, оттуда на меня смотрит старый истаскавшийся бомж в рванье.

Как же мне сейчас на всё на это наплевать. Я сейчас увижу небо, улицу, людей, и смогу это нормально воспринимать. Только бы не загнуться раньше времени, но это я уже нагоняю на себя страх. Почему? Потому что я нормально сходил в туалет, не блевал, и мне хочется есть. Значит, не всё так плохо в моём организме, и он ещё поживёт.

Перед тем как открыть дверь из квартиры, я, как бы по привычке, огляделся. Зачем? Довольно часто я повторяю себе это вопрос. Вот и на этот раз не знаю, что ответить. Просто огляделся, затем открыл дверь и вышел на площадку. Это, конечно, круто сказано, «вышел», скорее выковылял. Передвигаться трудно, очень. Встал отдышаться. Напротив скрипнула соседская дверь и из-за неё выглянула какая-то тётка:

- Тебе что здесь надо? А ну пшёл отсюда, скотина вонючая. Сейчас сыну скажу, он тебе уебёт!

Тетка погрозила кулаком. Я испугался такого накала страстей и её сына, и инстинкт заставил меня ковылять к лестнице. Ковылять быстро, очень быстро, буквально галопом ковылять. Сильно же меня жизнь помотала за последнее время, если на меня достаточно прикрикнуть какой-то тётке, чтобы я испуганным оленем устремился прочь.

Семь этажей вниз. Почти полчаса борьбы со ступеньками. Как же это сложно - спускаться вниз по лестнице на негнущихся ногах. Почти вечность и практически все силы, которые у меня были. Осталось только открыть дверь из подъезда и выпасть во внешнюю жизнь. И тогда моя последняя мечта сбудется - В трезвом уме и ясной памяти побывать на улице.

Вот почему всё то, о чём мечтал не так давно и к чему шёл с какими-либо трудностями кажется не таким уж и прекрасным. Ну и что, что стою я на улице? И что с того, что всё ясно воспринимаю? Ничего в этом такого нет. Только люди смотрят с подозрением и неприязнью, да холодно.

Да и стоять у подъезда получилось недолго - мужик, выходящий из подъезда пинком погнал меня прочь. Какое странное ощущение - не обидно, не хочется ответить ему. Никаких чувств, буквально так и надо - гонять меня. Очень, очень сильно меня потаскало. Но я не чувствую себя виноватым. Для меня нормально то, что меня не считают за человека. Потому что я сам себя им не считаю.

Очень хочется есть. Я усмехнулся. Это мне напомнило анекдот откуда-то из глубокой молодости, когда я был студентом. Тогда тоже было состояние «очень хочется есть», но тогда всё было впереди, а сейчас уже всё позади. Сколько не рассуждай о том, что впереди или позади, есть меньше не хочется. Есть, наоборот, хочется всё сильнее. Где же можно найти пожрать? Насколько мне позволяет моя гордость, то можно рассудительно и обстоятельно обследовать мусорные баки на предмет выброшенных продуктов. Потом можно обследовать мусорки у ларьков с едой, а если повезёт, то можно выпросить у кого-нибудь просто еды. Вкусной, горячей и много.

По закону подлости в мусорных баках есть любой мусор, кроме съедобного. Что только не выбрасывают люди. Всё подряд и очень много. И в основном всё в пакетах, которые не так просто раскрыть. Почти час я прокопался в мусорном баке, пока меня снова не прогнали. Из еды я нашёл кусок сливочного масла. Его же я теперь аккуратно сосал, пробираясь поближе к торговому центру или остановке или к ларькам. Туда, где есть люди, туда, где покупают еду и где можно клянчить. Какие-то смутные воспоминания нахлынули из того времени, когда я ненавидел таких, как я сейчас, просящих, воняющих и мешающих. Эх, сейчас отомщу за всех них, т.е. нас.

Ни какого стыда не испытываешь. Ни капли. Только специально играешь, делаю лицо и свой вид как можно жалостливее и убожественнее:

- Дайте на еду пожалуйста?

И глаза отводишь.

- Дайте на сосисочку денет, пожалуйста?

Люди подходят, отворачиваются. Никто ничего не даёт. Стоять надо довольно долго, потому что процент милосердных идиотов очень мал и большинство из них сейчас выпрашивают еду у других. Примерно через полчаса одна девочка не доела свой хотдог и выбросила. Какая удача, правда не полная, не сам выпросил, а девочка выбросила, но всё же. Главное результат - я ем.

Быстро кончилась сосиска. И вкусная какая. Даже удивительно, насколько вкусной бывает еда, выброшенная другими людьми. Удивительно настолько, что начинаешь переживать по поводу ясности восприятия действительности. Всё ли нормально, если я то, что со мной происходит, воспринимаю нормально. Может я просто устал? Может мне просто плохо? Может съел чего не то?

Как же меня радует способность моего проснувшегося разума подшучивать надо мной. Съел чего не то. Да, сосиска была лишней в наборе кусок сливочного масла с сосиской. Я не стал смеяться, но про себя отметил, что жизнь наладилась, всё вроде бы начиналось сначала и поэтому можно было немного расслабиться. Отдохнуть. Я решил, а почему бы не отдохнуть и не заработать немного денег одновременно? Вид у меня достойный, лицо жалкое, можно постоять на паперти, как говорят. И я сел прямо возле ларька с сосисками.

Шло не хуже, чем выпрашивать еду. Никто не клал деньги. Люди проходят мимо, морщась и брезгливо передёргиваясь. Но в меня уже вселилась уверенность, что если быть упорными и не смотря ни на что стараться, то всё получится. Милостыня обязательно попрёт. И я не ошибся - какой-то пьяный парень положил мне в руку бумажку достоинством в пятьдесят рублей.

Это была серьёзная бумажка. Таких денег стоил хотдог, два пирожка или даже две буханки хлеба. Я сжал бумажку в кулаке, твёрдо намереваясь пойти и купить хлеб, но тут ко мне подошёл и сел рядом мой двойник. Вернее такой же бомж, как и я. Естественно, это был другой человек и на меня совершенно при жизни нормальной не похожий, но в текущих обстоятельствах он был мой двойник. Подняв на меня прорезь с глазами, он прохрипел:

- Пойдём, поешь. Давно сидишь?

Я не представлял, какую опасность для меня может нести этот человек, а предложение еды меня лишь обрадовало:

- Только я хожу медленно. Ковыляю.

- Мы все здесь ковыляем.

Мы довольно смешно стали подниматься, сначала встали одновременно на колени, потом, ухватившись руками за ларёк, поднялись на ноги. И поковыляли. Ковыляли не долго. В подвал дома напротив. Буквально сто метров или пять минут ковыляния.

В подвале, в дальней комнате сидело ещё двое моих двойников бомжей. Всё-таки, какая схожесть опустившихся людей, а? Разные лица, разное телосложение, разная одежда и разный пол, а выглядят все одинаково. Мясистое опухшее лицо, бесцветное тряпьё и бесформенная обувь. И жалкий полукруг ввалившегося в самого себя тела. Сидят и курят бычки из огромной банки с бычками. Бычков очень много, всех мастей и марок. Есть даже без фильтра, что несколько странно.

Интересно, а я начал курить? Я вроде не курил до всего этого? Стал прислушиваться к своим ощущениям. Запах табака чувствую, но желания взять сигарету не возникает. Странно, а почему не начал? Психика порой странные узоры рисует из человека. Я убился полностью всем, чем можно, но сигареты курить не стал. Правильно, они вредны для здоровья.

Я сел рядом со всеми, мой первый двойник сел напротив. Мне всегда представлялись, а может быть я видел их в реальности, такие бомжатники в виде тёмных зассаных комнат с керосиновой лампой. Сейчас же я над своими представлениями лишь посмеялся. Про себя, конечно. Честно говоря, мне было довольно страшно среди этой нечисти. Да, я был одним из них и даже может быть пострашнее, чем они, но менее опасными от этого они не становились.

Поймал себя на мысли о том, что я уже не ассоциирую себя с этими людьми. Как быстро человек переходит из одной касты в другую. Сам переходит. Действительно, себя человек может вознести куда угодно. Но вот добиться, чтобы тебя вознесли, достаточно сложно. Сойти за своего её можно, да и то не всегда. Мне вот повезло - среди бомжей я как рыба в воде. Как не хорошо с моей стороны, а? Они меня в компанию приняли, а я, такая скотина, себя лучше их считаю и никак себя к ним не причисляю.

Этот сарказм оправдан. И даже очень. Это не люди. Это банальные животные, которые живут только потому, что организм по инерции не умирает. Какие-то остатки инстинктов, рефлексов ещё остались, но они направлены на то, чтобы найти еды, сбиться в стаю, найти дурман. Любое вещество, которое отрывает от реальности. Пьют всё подряд. Едят тоже. Болеют тоже всем.

Гадкие, противные, вонючие и никому не нужные. Мне их никого не жалко. Дали бы возможность их пристрелить - пристрелил бы. Чтобы не мучились. Они же реально как сломанные дети - страдают до смерти. Не думаю, что кому-то из них удастся выбраться из того, в чём они сейчас доживают. Или можно даже сказать умирают.

Стало страшно. Я косвенно не верил в то, что мне удастся выбраться. Я потерял надежду на счастливый исход. Я проецировал себя на них и мысленно желал себе смерти, потому что другого выхода для меня нет. Как это глупо звучит, когда любой здравомыслящий человек со здоровой психикой скажет: «Расправь плечи, живи, работай, старайся, возьми себя в руки! Всё у тебя получиться!» Но для этого надо быть человеком, а не отбросом общества. У меня даже своей философии нет, ту, что была, потерял, новой не придумал.

Я достал заныканый за пазухой полтинник и положил туда же, куда все складывали свою добычу. Хлеб, колбаса, сосиски, булки, конфеты. Просто пир. Мой полтинник тут же исчез со стола и вместо него появилась бутылка с какой-то мутью.

Я сразу понял, чем мне грозит эта стеклянная ёмкость. Я прекрасно понимал, что мне не в коем случае нельзя это пить. Но одно дело понимать, а другое дело желать алкоголя. Ноздри уловили тошнотворный запах. В горле начало першить так, что я чуть-чуть не закашлялся. Руки мелко затряслись. Не тем тремором, что у меня был постоянно, а мелкой дрожью, которой колотит наркоманов при ломке. Я глазами впился в бутылку. Всё внутри вдруг заболело, стало ныть, а в голову стали забивать огромную сваю.

В подвале всё стало огромным. Просто огромным, а я маленьким. А свая уже долбилась из затылка в лоб. Внутри кто-то орал: «Выпей!»

Как может противостоять разум, который только недавно родился, требованиям плоти и травмированного мозга? Его мгновенно забили. Он даже не пытался возражать. Просто потому что не было аргументов. Что я мог ответить своим же вопросам на тему: а что дальше, у тебя есть какая-то надежда, а ты уверен, что ты выживешь, а ты готов терпеть боль?

Очередь дошла до меня. Я взял бутыль и опрокинул её в себя. Даже глаза зажмуривать не пришлось. Снова химия. Непонятно что, лак, наверное. Главное не стошнить. Несколько глотков сделал, отдал бутылку и зажал рот руками, чтобы не пошло обратно. Мой двойник справа пихнул мне кусок отломанного хлеба с колбасой. Заботливый.

А у меня пошли слёзы. Говорят, что люди плачут от горя или от счастья. А я вот плакал от какой-то херни. Запивал водой, жевал изломанными зубами хлеб с колбасой и плакал. Крошки попадали в дыхательное горло, а через него в носоглотку. Я подавился, закашлялся, из носа полетели кровавые козявки с соплями и крошками. И даже вылетел кусочек колбасы. А я всё думал, что самое главное - не стошнить. Иначе не будет эффекта.

По моим представлениям из прошлого, а я так думаю, что из кинематографа, люди, когда получают удовольствие от того, что они приняли, откидываются назад. Мир вокруг них наливается красками, запахами, цветами, звуками. Всё становится ярко и красиво. Бомж же не откидывается, он скрючивается от боли, которая раздирает его желудок, падает на бок и ждёт, пока химия достигнет мозга. Только тогда отключаются органы чувств и наступает тишина. Ни боли, ни унижения, ни страха, ничего. Можно спокойно просуществовать её какое-то время.

Я уже лёг. Скрючился. Мой двойник справа мне влил ещё.

Как же интересно всё это происходит. Пока ещё остались не размытые этой дурью куски разума, он наблюдает на тем, что происходит. Внимательно следит. Голова коснулась бетонного пола, взгляд не фокусируется не это ничего. Резкая картинка и не нужна. Всё равно неудобств не чувствуется и на происходящее вокруг откровенно пофигу. Сейчас самое главное внутренние ощущения. Ничего не болит, всё тихо. Сейчас я лежу в огромной трубе, с толстенными железобетонными стенками, через которые изредка доносится гул говорящих в комнате. Говорят монотонно, без эмоций. Да и какие эмоции, в этом мире всё серьёзно.

Сознание теряется не сразу. Постепенно. Ну, это так, конечно, кажется, но в голове происходит много интересного, прежде чем мозг перестанет интересовать, что там передают сегодня органы чувств. Потом он что-то там себе думает, потом отключается. Это я так сейчас думаю. Я лежу без сознания в одном из Ярославских подвалов. Возможно, я умираю, возможно нет. Но мне до этого сейчас нет дела. Мне нет дела даже до того, что один бомж в меня сейчас вливает остатки того энергетического напитка, что мы пили. Горлышком он разжимает мне зубы и переворачивает бутылку. Я закашливаюсь, но он быстро выдёргивает бутылку, кроша мне сгнившую эмаль. Он зажимает мне рот.

Остатки моего тела, в которых есть ещё куски инстинкта самосохранения, приводят в себя остатки моего разума. Глаза медленно открываются и в образовавшиеся щели я вижу своего двойника-бомжа. Он убирает руку от моего рта и я начинаю дышать. Двойник слезает с меня и кричит куда-то в сторону:

- Не, живой. Путь валяется.

Я живой. Не так-то весело от этой мысли. Я поправил себя - от этой мутной мысли. Как я понял, действие химиката ещё не прошло. А только что влитая порция усилила опьянение. Сейчас снова станет нормально. Надо только минуту подождать. Одну минуточку. Как же больно. Вот. Вроде начинается. Надо снова скрючиться, зачем было меня переворачивать на спину? Какая глупость. Скрючившись и умирать не страшно и пьяным валяться лучше.

Я прямо чувствую, как голову обволакивает это вещество. Вот уже и хорошо.

Когда человек просыпается, он сначала прислушивается и приглядывается к тому, что вокруг происходит. Это он делает с трогательной неуклюжестью, потому что ещё не ориентируется как следует. «Все системы работают не очень нормально». Приятнее и прекраснее всего просыпаться в райском саду, когда солнышко светит не очень ярко на занавески, а за окном щебечут птицы. Медленно понимаешь, что ты счастлив и что за эти тысячи лет ничего не изменилось. Всё тот же рай, всё тоже солнце, всё те же птицы.

Намного неприятнее просыпаться на бетоне в тёмном помещении. Потому что непонятно, открыл ты глаза или нет? Или ты просто ослеп? Что за гадость я пил? Она меня ослепила? Похоже, что нет. Просто очень темно, но стены угадываются, жаль, что головой двигать не могу. Или могу?

Появляется слух. Не слух даже, а гудение какое-то, гул, вой чего-то в голове. Чёртова сирена. Или это на самом деле что-то воет? Или это свист? Да что же это такое? Больно же, отдаётся во всё тело. Больно! Да это не вой, это тюкание. Или капание. Это что-то капает, а звуки от этого капания налагаются один на другой, превращаясь в мощный гул. В глаза и в уши вставили пропеллеры и включили. Разбрызгав плоть и кровь, они стали натужно гудеть.

Пока этот ад происходит со мной, я постараюсь прийти в себя или позвать на помощь. Знакомая до боли ситуация. И я всё прекрасно помню. Интересно, а сколько я провёл здесь времени? Лёжа на этой бетонной плите в подвале. Часа три, наверное, не больше. Или больше. Сознание ещё замутнено, потому что соображаю пока не очень. Но всё это не мешает мне понимать, что мне очень и очень плохо. И по мере выходя яда из организма будет становиться ещё хуже. Будет очень неприятно.

Почему я не умер? Я же хотел в последний раз погулять, посмотреть, подумать и подохнуть. А нет. Не получилось. Самообман.

Противно от самого себя. Но уже ничего не изменить. Снизу бетон, сверху темнота, в голове отчаянье. Единственное, что сейчас хочется - умереть. И это не пустое желание. Это реальная потребность. Вызывать жалость не у кого, просить о помощи не у кого, любить некого, жить незачем. Надо просто умереть. Но парадокс ситуации в том, что, даже имея на руках все предпосылки отправиться на тот свет, у меня банально нет сил это сделать. Да и как? Задушить себя что ли? Или разбить голову о пол?

Руки у меня чужие, ноги не мои, тело не слушается, а голова сходит с ума. Как хочется не думать, потерять сознание или просто не чувствовать  инее понимать ничего. Дайте ещё мне немного той мутной жидкости из той бутылочки. Я попью её и отключусь и мне будет хорошо и спокойно и я не буду больше испытывать этого всего. Голова же, напротив, заставляет меня что-то делать, как-то выходить из сложившейся ситуации. А что ей, голове ещё делать? Она будет молча долбать меня болью, заставляя либо заглушать её, либо стремиться от неё избавиться.

Заглушать боль нечем. Да и нет никого вокруг. А если бы и было чем заглушать, то я не смог бы - я парализован. Или не парализован, а на время лишён подвижности. Либо всё так затекло, что не шелохнуться, либо мозг умер и может теперь только заставлять меня страдать, медленно умирая.

Нет, конечно, я себя снова обманываю, всё у меня двигается, просто очень непросто это делать. Можно поднимать руки и ноги, а потом расслаблять и бросать на место. Можно ползти. Можно хрипеть. Да я могу делать со своим телом всё, что угодно. Мало кому удаётся вытворять такие финты. Попробую доползти до двери. Только где она? Я могу понять где потолок, где пол, а следовательно и где стены, но не могу понять, где дверь. Да и не смогу я долго ползать, слишком тяжело.

Поползу туда, куда лежу ногами, потому как меня, наверное, отнесли в другое помещение, чтобы не мешал выпивать своим присутствием. И, если они меня отнесли отдыхать, то занести должны были головой вперёд. Хотя. Может они меня и не отдыхать несли? Может они подумали, что я того, скопытился от адского пойла? Тогда они меня внесли бы в комнату вперёд ногами. Но надеяться на такую мнительность у бомжей не стоит. И в то же время, а что ещё остаётся бомжам, как быть мнительными? Что им ещё остаётся?

Скорее всего, подумали, что я умер. Значит, поползу вперёд, т.е. вверх, как лежал. Только надо перевернуться на спину, что не так-то просто. Всё просто, буду переворачиваться налево, как лежу. Для этого правую ногу занесу влево. За ней подтяну и поверну тело. Не так-то просто это сделать. Нога ватная, тело горит всё, а когда ворочаешься, внутри вообще всё взрывается. Помогаю себе руками, которые путаются друг в друге, зацепляются за одежду и самих себя. Да как же можно двигаться при такой гравитации? От отчаянья хочется выть и шутить. Получается лишь хрипеть и пускать слюни.

Живот медленно растекается по полу. За ним приземляются рука и нога. Голова бьётся подбородком, затем поворачивается набок, царапая щёку, и всё тело, колыхнувшись, затихает. Я лежу на животе. Одна маленькая победа. Непонятно, правда, на пути к чему и куда, но победа есть. Это несколько радует, но в тоже время и огорчает, теперь надо ползти. Это не так-то сложно, если помнишь, как это делается. Правую руку вперёд, левую ногу вперёд, опираемся на них и подтаскиваем тело. После этого левую руку вперёд и правую ногу вперёд и снова подтаскиваем тело.

Тяжело, больно, противно, холодно и ужасно долго. Складывается ощущение, что ползу на месте. Как черепаха, которую положили на камень, лежу и болтаю конечностями, радостно полагая, что двигаюсь вперёд. Ползание на месте это как спорт для конченых. Матёрое занятие.

Но вот я упёрся ругой в стену. Как стена? Должен же быть проход, дверь. Меня же внесли люда вперёд ногами! Или они меня ещё потом покрутили? Какой же я идиот! Почему я решил, что всё это было именно так? Что теперь делать? Ползти вдоль стены? Но я выбился из сил! Я просто больше не могу ползти.

По чуть-чуть. По капельке, вдоль стены. Стен всего четыре. Ну, может быть пять, но обычно в прямоугольной комнате стен четыре. Поэтому, я поползу вправо вдоль стены, каждый раз, доползая по поперечной стены, я буду отдыхать и поворачивать направо. Даже если выход сейчас находится в пяти сантиметрах справа от меня, я приползу к нему через четыре поворота. Это так просто - ползи и поворачивай. Сейчас только отдохну и поползу

Не то, чтобы я всю жизнь был неудачником, нет, но в моём положении, конечно, рассуждать о таких вещах достаточно смешно. Какая уж тут удача - ползать в подвале в поисках выхода. Ну, а почему бы собственно и нет? Мне кажется, что даже в такой ситуации человеку может сопутствовать удача. На уровне, конечно, из разряда найти бутерброд, пока ползёшь, или бутылку водки. Удача же веешь, насколько мне подсказывает опыт, вещь репрезентативная. Но это только в теории. На практике удача оказывается где-то далеко от тебя, по крайней мере, не в подвале.

С того момента, как я первый раз дополз до стены удача начала от меня отворачиваться. Если это можно так назвать, хотя всё относительно, конечно. Я уже все подарки судьбы воспринимал саркастически и философски. Я не знал, чего ждать, сколько ещё жить и вообще ничего не предполагал. Самыми моими большими и продолжительными планами на жизнь было совершить очередной вздох.

Первый раз удача отвернулась, когда я понял, что стены в этом помещении не такие уж и короткие. По моим прикидкам я полз вдоль одной стены не менее получаса. Это, конечно, не так, потому что я потерял ориентацию во времени. Когда я дополз до первого угла и повернул направо, то понял, что удача отвернулась меня и во второй раз - в углу была лужа. А может и не лужа вовсе, а импровизированный туалет. Это было очень обидно, ползти по луже мочи.

После этого удача отворачивалась от меня ещё несколько раз. В третий раз, когда я понял, что вторая стена длиннее третьей. В четвёртый, когда понял, что на второй стене нет двери. И последующие два раза удача отворачивалась от меня на следующих стенах. На третьей и четвёртых стенах не было дверей тоже.

Когда я дополз до четвёртого угла, то сил на то, чтобы засмеяться уже не было. Я лежал на животе, смеялся исключительно в уме и думал, что меня сбросили сверху в темницу без окон и без дверей. В наказание за всё, что я сделал, а вернее за всё то, что я не нашёл в себе силы сделать, меня бросили умирать в этот склеп.

Смех смехом, но оставалось метра три неизведанного куска стенки, с которой я начинал ползти. По идее тут должна быть дверь. Или проём должен быть. Хоть что-то должно быть!

Я аккуратно, в два раза медленнее, чем обычно пополз к тому месту, откуда я начал движение. Сантиметр за сантиметром я приближался к своему очередному разочарованию. Я полз и полз. Я примерно знал, какая по длине и по времени ползания эта стена и даже когда я понял, что я прополз то место, где начал своё путешествие, я  не остановился. Мне стало страшно. Просто и банально страшно.

Я пополз быстрее. Перед страхом смерти, а теперь я реально боялся скорой кончины, у человека открываются нереализованные возможности. Не знаю от чего, но я теперь боялся умереть. Если до этого я рассчитывал умереть, то сейчас я понимал, что умру, потому что выхода не было. И если раньше была надежда, и я втайне надеялся спастись от всего этого бедлама, то теперь я отчётливо понимал, что наступает завершение моего жизнепровождения.

Я заплакал. Но ползти не перестал. Можно подумать, что это моё ползание могло что-то изменить. Мне казалось, что если сейчас остановиться и не ползти, то меня что-то догонит и поглотит. Или крыша упадёт или раздавит. Или что-то ещё, что может произойти плохого, если остановиться и не ползти. А и не собирался останавливаться. Я уже вошёл во вкус. Я мог ползти вечно. Я уже прополз два круга и могу проползти ещё два. А потом ещё.

Меня замыкает. Ползти и только ползти. Это, наверное, от страха, но сейчас меня мало интересуют причины моего резко нахлынувшего безумия. Сейчас меня интересует только желание ползти. Пока оно есть и есть силы его реализовывать, я буду для себя выполнять это желание. И больше ничего. Ничего другого мне больше не надо.

Да и не хочу я больше ничего, если честно. Я понял, что вот он, этот пресловутый и странный момент кульминации жизни, так называемое предназначение. Я прожил свою жизнь, предварительно родившись, посетив ясли, детский сад, школу, университет и немного работы, любив, дружив, страдав и радуясь, для того, чтобы в самом её конце ползать по кругу в подвале.

Надо ползать, значит, буду ползать. Хоть раз в жизни покажу свой характер. Если уж судьба требует ползти, то ползти надо с радостью, так, как никогда в жизни не ползал. И ползу. Сколько уже кругов? Не знаю. Перестал считать. А может, уже и не ползу.

Как-то странно сменилось восприятие, всё стало глухим, словно заткнули уши. Изменилось восприятие, стало светло. Не светло даже, а полумрачно. Я знаю, что это за ощущения. Я помню. Ползу я уже лет сто. Или двести. А может, и все тысячу лет ползу, кто знает. Но от того, что я так долго ползу, мне не становится легче. Да, я привык ползать. Нет, не так, я привык ползти. И делаю это хорошо. Возможно, я ползаю лучше всех в пределах видимой вселенной. А иногда превосхожу в своём умении ползать даже самого себя

Я делаю это очень изящно и грациозно, практически не изгибая своё натренированное тело. Мои пружинистые конечности быстро перебирают по серому бетону и я ползу. Где-то там, когда кончится бетон я, возможно, перестану ползти, но пока я должен это делать. Природа меня сделала таким.

Я сам сделал себя таким, но я создан природой. Я и есть часть природы, а следовательно я и есть природа. Значит природа сделала меня таким. Хорошее оправдание, но оно лишь только оправдывает, никак не помогая. Ты можешь ползать сколь угодно круто, но это тебя никак не спасёт.

Tweet