Буратино сидел на крыльце театра и тихо сопел. Сегодня его раздражало буквально все, многое копилось давно, а некоторые моменты начались с утра. Его раздражала потрескавщаяся краска на стенах, хрипение папы Карло, парализованного уже 5 лет, его вонючая кровать, слюнявый рот и тупые глаза, все эти прихлебатели, тупые алчные амбициозные артистики, которые хоть иногда, но собирали быдло в зале и давали некоторый заработок. С кухни послышалось шипение и донеслось зловоние.
- Мальвина, ебаный в рот, опять…., - нос опустился еще ниже, - какого хрена, ты что специально, мне на зло…?
Поднявшись с решимостью он толкнул дверь в помещение и не сбавляя ходу подойдя к девочке с голубыми волосами прихваченной по пути со стола банкой врезал ей по лицу. Удар был так себе да и Мальвина немного отклонившись смягчила его, так что банка крякнув об стену усыпала плиту осколками. Второй удар деревянным кулаком пришелся в цель, чуть сильнее и фарфоровая головка раскололась бы. Голубые патлы немытой мочалкой закрыли ее лицо, руки поднять она не решилась. На кулаке остались сопли.
- опять Мальвина размечталась, продуктов хуй, еще и у тебя руки к жопе пришиты, что этот парализованный ублюдок теперь есть будет?
Без отвращения смотреть на перемазанное лицо было нельзя. Спутанные волосы были уже голубыми, а фиолетовыми. Как всегда не кстати вспомнился случай когда Мальвина заперла его, маленького, в дровяном сарае, и всего лишь за то что он не захотел мыть руки… Боже, как же хотелось ей еще раз врезать.
- 10 минут тебе, чтобы приготовить что-то сносное иначе пеняй на себя.
Буратино перешел в другую комнату и подойдя к кровати с папой Карла рывком повернул его на бок во избежания пролежней, рука старика беспомощно перекинувшись ударила Буратино по спине. «Черт, убью старика». Но сдержался. Вытерпел. Смирился. Это его карма. Уход за создателем. «Хорошо еще хоть обосраться не успел» - подумал он.
- Мальвина, через 2 часа переверни старика.
- Да, - это было первое слово сказанное девочкой с самого утра.
В паху истомно заныло. «Может подрочить?»
Услышав шорох на крыльце Буратино встал и уперев руки в боки стал ждать когда откроется дверь.

***
1-й сон Буратино.
Тучи , милые большие тучи, ветер выгибающий деревья и склоняющий их к ногам. И эти большие капли, нежно опускающиеся на высохшую древесину, скатывающиеся по структуре и впитывающиеся в плоть еще на середине пути. Эти капли наполняют силой каждое соединение, заставляя мышцы разбухать и становиться больше, раскатывая неуклюжую истому в каждый сучек. Дождь заливал лицо, дождь просачивался между пальцами, прохладно остужал пах и звонкой капелью стучал по пальцам ног. Свежесть, всепоглощающая свежесть вдыхалась через нос, она пропитывала все уставшее тело, заставляла его дышать полной грудью. Одежда прохладной мокрой бумагой облегало его полено. Так и должна выглядеть призрачная мечта, дымка счастья, некоторое избавление. Он стоял вытянув руки вверх, подставив их дождю, растягивая удовольствие от катящейся по телу капли, улавливая ее движение по текстуре дерева, от пальцев рук, до земля. Закрыв глаза Буратино чувствовал, как врастая в землю он впитывает ее силу, мудрость и терпимость к миру.
Без желания, но он начал просыпаться.
***
Услышав шорох на крыльце Буратино встал и уперев руки в боки стал ждать когда откроется дверь.
Пьеро вне театра занимался продажей билетов на площади и своим рылом зазывал зрителей в театр. Из каждой пачки в 50 билетов он пиздил три в свой карман. Эта и была так называемая рента за его услуги, продавая их он исправно пропивал деньги. Причем делал он это с шиком столичного альфонса почесывая свой хер. Три билета – три пузыря, первый выливался стремительно и обжигая глотку последней каплей падал в нутро, вторая, уже размеренно орошала желудок, ну а третья выпивалась на ходу, по дороге домой. И вот это чмо открыло дверь.
- Привет Бур, ты уже дома, - весело воскликнул Пьеро.
- Деньги.
- Вот так всегда, ни тебе здрасте, не тебе привет, не аплодисментов, продолжительных оваций, сразу деньги.
Разговаривать Буратино не хотел, прямой удар помог ему сразу почувствовать в руке деньги.  Счищая с кулака остатки краски и фарфора, он прошел в комнату. В пачке была приличная сумма, за все билеты (без трех конечно)!
- Эй Гной, ты что продал все билеты?
- да, - глухо донеслось из комнаты, Пьеро замазывал морду, и подправлял краски.
- как?
- как? Ебало у меня располагающее
- не дерзи сука. Кому продал?
- откуда я зная подошел хер и купил все  что оставалось. Говорил, что придет с коллективным просмотром. Может наебал, но деньги принес все. Ты че такой загруженный?
- закрой пасть, - говорить Буратино не хотел.
Деньги хорошие и как раз во время. Зря врезал, но извиняться не хотелось. Пьеро стоял около плиты и одной рукой гладил Мальвинину задницу, а другой  хватал что-то из сковородки. Все плохое он забывал также быстро как и хорошее. Сплюнув на пол, Буратино тупо уставился на это слюнявое пятно и удивился своему хамству, Пьеро и Мальвина также испуганно смотрели на него. «Да что со мной черт побери». Клоун вытащил руку из девчачьих трусов и оглядываясь пошел к себе в комнату что-то бормоча себе под нос.
Пьеро любил материться, сам с собой, тихо упиваясь этим набором звуков. Он матерился только трезвым, пьяным же становился почти интеллигентом, стараясь дотянуться до статуса Буратино.   Он даже называл его не так как все, стараясь подчеркнуть свою близость к нему. Как никак некоторое время вместе драли Мальвину,  доведя до совершенства те места что смогли найти, а когда Буратино устроился сзади него он не стал возражать. Именно по этому он рассчитывал на некоторое снисхождение с его стороны. Он называл его «Бу» когда у него было отличное настроение, «Бур» когда был пьян, «Буран» когда был в восхищении, «Полено» когда он его избивал, «Буратино, даа» ну вы понимаете в какие моменты. Короче говоря, Пьеро хотел быть похожим на Буратино.
Было уже 3 часа дня. Полуденное солнце начало опускаться, тени удлинились, старика перевернули, а после того как пришел этот паяц мир немного пришел в равновесие, Мальвина что-то приготовила и пичкала этим папу Карло (это была ее обязанность), Пьеро возился с засранными простынями (это была его обязанность). Буратино смог выйти наружу без чувства чего-то невыполненного. Схватил по пути бутылку и хлебнув их из нее пошел к дверям.
Выйдя на задний двор он разорвал ширинку на бумажных шортах.
***
2-й сон Буратино
Он шел по дороге к новому театру. Брусчатка была подогнана так плотно, что образовывала сплошное каменное полотно, светило солнце и слегка подсушивала древесину. Театр казался единым целым, неделимым зданием, белым и красивым. Колонны словно исполинские сосны держали величавый портик. Подойдя к первой ступени он остановился. Весь этот образ исполинского великолепия начал незаметно распадаться, на кассу, на толпу желающих купить билет и уже купивших его толкающихся внутрь. Поднявшись ко входу он разглядел толстых билетеров, нервно рвущих «контроль» на толстом картоне зеленых листиков.
Великолепие парадного фойе раскололось на злых бабищ из гардероба, даже не смотревших на выдаваемые номерки и вещающих веши куда попало, на тетку продающую программку с таким остервенением будто избавлялась от листовок кандидата в мэры кота Базилио (этот толстый, полосатый ублюдок обклеил ими весь город, раздавал на каждом перекрестке, обклеивал телеги и ездил с ними по городу оря благим матом «Я обделаю весь город камнем», чем достал весь город, который, тем не менее, за него проголосовал. Но про это ниже…), фойе было еще не самым страшным откровением для него.
Закулисье… Грязь, бутылки, подтанцовка сидит на завесе и догоняется красненьким как всегда доступным  портвейном «777», все три гребанных музыканта спали прямо посередине сцены, кто-то нассал у канатной системы, а на лестнице ведущей к гремеркам самым непостижимым образом по полу, стене, потолку была размазана вчерашняя блевотина. Лицо Артемона в треснувшем зеркале слегка делилось на 40 неровных частей, хотя  без зеркала его избитое рыло выглядело не лучше. Из соседней комнаты неслись не стоны, нет, это было рычание с каким Пьеро драл Мальвину завалив ее на подоконник, к этому Буратино привык, это был тот ритуал с которым он был готов мириться, ведь после этого блядства Пьером мог спокойно читать свою роль. Мальвине было все равно. Сцена была гнилая, занавесь трухлявый, артисты тупые, музыки небыло, персонал воровал, блядовал и пил, более того он везде блевал так , что единственный вменяемый человек уборщица старая лиса Алиса не успевала отмывать этот гадюшник.
Буратино затошнило и он проснулся
***
Выйдя на задний двор он разорвал ширинку на бумажных шортах.
- нахрена я это сделал, - проборматал Буратино, - березовый сок что ли отливать?
    Штаны бумажными лоскутами лежали на земле, перешагнув из цветного круга он отправился на площадь. Голый по пояс. Снизу. Проходя мимо будки его взгляд задержался, на секунду. Конура Артемона была завалена тряпками и из нее торчала лапа с длинными, давно нестриженными ногтями. Можно было даже вытащить облезлого пса из конуры за нее, это не произвело бы на него никакого впечатления. Кумар шел на несколько метров в округе. Где он нашел траву, и кто научил его курить было  для Буратино загадкой, но тот кто это сделал - бросил семя в благодатную почву.
Боже мой, еще какие-то три месяца назад он пришел с лисой Алисой проситься на работу в театр, они были, как казалось, не безнадежны! Но только рыжая лиса проявила себя нормальным существом и исправно, качественно и с терпением убирала театр, Артемон же показал себя полной сукой охраняя театр, за минет пропуская кого не попадя в гримерку к Пьеро, а тот паскуда давал ему за это хлебнуть спирта (неразбавленного). Что бывало после этого, сильно веселило клоуна. Лиса Алиса получая скудное жалованье приоделась, шерсть потихоньку начала лосниться, да я думаю и душа начала успокаиваться. Зачерпнув воды из бочки Буратино ливанул в конуру, лапы втянулись и все опять замерло.
- Э, сука, охранник пизданутый, вылазий свинья, собакой тебя назвать язык не поворачивается, - орал он в дырку логова Артемона, колотя палкой по крышке, - ты единственный из нас кто лижет яйца. Ты и это рыло.
Со стены на него смотрел мэр города кот Базилио.  Он подошел к плакату и рванул его со стены.
- «Дорогие избиратели», - читал плакат Буратино, - кусок говна тебе избиратель,  «я избираюсь мэром, чтобы вы смогли почувствовать себя защищенными» - видал я таких блядских лицемеров, наверное Дуремар уже костюмчик новый себе покупает, продал всех, ирод китайский (почему китайский Буратино не понял, но в тот момент подумал что это самое страшное ругательство), «Покрою улицы камнем» вот это да!, «каждой суке по мужику» неужели, «дрочить на площади запрещу» вот гавно, а так хотелось, «профессиональная команда» ха ха, «льготы малоимущим, песочницы детям, скамейки пенсионерам, домино пьяницам, больше игровых автоматов и легальных проституток» что за дерьмо… Слышишь Артемон тебе наверное курильню от администрации построят, - проорал он будку, еще раз ебанув палкой, - слышишь дерьмо собачье,  о тебе заботиться будет и жопу до выборов подтирать, и ноги брить, и качели бесплатно поставит. Да пошел ты.
Он прошел под аркой и вышел на площадь, светя своими причиндалами на всю улицу. И как будто все замерли, обернувшись к нему, так нелепо он выглядел. Такого эффекта он не ожидал. Пройдя еще вперед на три метра он заорал:
- Пошли все в шопу, - и с гордым видом зашел обратно в тень арки.
«Какого хера я так себя веду?», - подумал он, присаживаясь на ступеньку крыльца.
Темнело быстро. Космос становился все отчетливее и яснее. Звезды зажигались все ярче и все чаще. Тише становилось и на улице. «Где-то там страна счастливых Буратино, - отхлебывая из бутылки и смотря на яркие огоньки шептал он, - они ходит в новых штанах, ебутся целыми днями, пьют без головной боли, - температура на улице опускалась и яйца приятно холодились прижимаясь к деревянному крыльцу, - там много денег, халявных денег, новых денег. Постоянные теплые дни, круглосуточные кабаки и у каждого Буратино свое дупло, которым можно меняться с другими буратинами, и ни кто тебе слова не скажет. Там не надо думать о жизни и заботиться об уродских прихлебателях.»
Мир успокаивался, яйцам стало еще прохладней.
«Мечтал же о нормальной жизни, вроде и театр был неплохой и папа Карло прикольный, все же налаживалось, почему все это оказалось в глубокой жопе ? Папа Карло ебнулся на лестнице и вот теперь мы его кормим и убираем за этим почти бесполезным телом. Какого хрена? Разве для этого он живет?»
Яйцам стало холодно и Буратино поднялся. Он вошел в дом. Темная прихожая, вонючая коната, тошнотворная комната папы Карло, чуланы Мальвины и Пьеро, скучная его комната, дом вызывал в нем тоску и уныние. Одна комната в этом доме не вызывала в нем отрицательных чувств, это кабинет папы Карло.
«к ебеням»,- подумал Буратино, с кровати сипел папа Карло.
- Ну и нафига мне все это?, -  смотрел он в темноту засыпающего дома. Дома который он считал верхом уюта, когда папа Карло вводил их сюда в первый раз. Бремя было для него невыносимым. Тяжелым морально, неподъемным физически. Невозможно бороться с пороками и гнилью, можно им только потакать. Невозможно перевоспитать время и эпоху, им можно только соответствовать. Невозможно заснуть в беде, в ней можно только забыться. Невозможно проснуться в другом мире, туда можно сознательно перейти.
Ударом кувалды он открыл дверь в кабинет папы Карло. Дверь, не открывавшаяся 6 лет, поддалась легко, с глухим звуком упав на пол. Камин, очень жадно открыв пасть, смотрел на Буратино. А приготовленная поленница дров выглядела дальними родственниками. Взяв в руку масло для растопки он с отвращением вдохнул его запах так скорее всего и должна пахнуть смерть. Сначала нерешительно, но с каждой секундой все сильнее и сильнее нажимая на флакон Буратино поливал поленья, пока бутылка жалобно пернув закончила капать. Осторожно взяв свечу  он поднес ее к поленьям, веселый огонь мгновенно охватил деревянную горку в камине, слегка опалив стружки волос Буратино.
Происходившее в камине действо завораживало его, пляска пламени была великолепна, а жар сушил его  до потрескивания. Оранжевый свет заполнил комнату, гудение трубы убаюкивало, жар сулил комфорт.  Буратино не решался. Полено, первый надрез снявший с него кору, нога которую он чувствовал даже лежащую на столе, первые бумажные обноски, букварь в котором он рисовал обнаженную Мальвину, первый удар семихвостки Карабаса Барабасо, бутылка рома от которой у него чуть не выпали глаза, удар от которого он летел 4 этажа, пьяные сопли с Пьером, групповуха с Мальвиной, удар хвативший папу Карло, руководство театром, своя собственная плетка-семихвостка, первых карманные часы, первый подкупленный коп, лиса Алиса извинявшаяся перед ним, заблеванная сцена и обоссаный занавес, дерьмо в утке старого маразматика, пьяная ухмылка Пьеро, сифилитический нос Артемона, и спокойная жизнь Карабаса Барабаса… как один миг отразилось в игре огня изразцового камина. Часы пробили 1 час ночи и словно подтолкнули его. Он смело шагнул в камин и уселся на поленьях…
Пьеро спал раскинул ноги и сбив одело к стене оголил свое барахло, Мальвина свернулась калачиком со всех сторон подоткнув под себя одеяло, чтобы не один его миллиметр не свисал, тихо спала ожидая новый день, Артемон так еще и не просыпался. А папа Карло открыл глаза и пошевелил пальцами, впервые за 6 лет…
Жизнь как не странно, продолжилась.. и после Буратино.
***
Эпилог.
Карабас Барабас продавал орехи на площади трех театров. Один театр был сгоревшей его мечтой, второй муниципальный, третий «Театр папы «Карло». Сожалел ли он о чем либо? Нет. Он был счастлив, получая твердый заработок не завися не от кого. Летом и зимой, в будни и выходные орехи пользовались отличным спросом. Совсем недавно он начал экспериментировать с орехами в меду… Впереди было еще столько идей и планов. И Самое Главное он был одинок в своем Счастье.

Tweet