«…Она сделала себе затейливый пирсинг –
насадила на пизду пять колечек с
колокольчиками, каждый из которых означал
ноту ебаной кельтской пентатоники. И когда
мы гуляли по ночному Драмчепелу, или
ебались в телефонной кабинке за Галереей, весь
ебаный Глазго слушал тихую музыку, что
доносилась из пизды Дженни….»

Ирвин Уэлш. Бритая наголо правда.

    Я хочу высраться о музыке.
    Странное она явление – наполненная гармонически сочетающимися звуками разноголосица инструментов, специально созданных для извлечения ее из них,  ансамбль ощущений автора, пытающегося донести до аудитории свои эмоции, которые не подлежат описанию словами.
    В музыке самой по себе нет практического смысла, ведь она не содержит ни зашифрованного текста, не является частью первой, или, блять, второй сигнальной системы, через которую человек воспринимает мир, как он есть, и рассказывает миру, каков он сам, человек.
    Последовательность таинственным для непосвященного человека образом распределенных звуков, разных по продолжительности и высоте, упорядоченная (впрочем, вовсе не обязательно, как подсказывает черный парень с саксофоном) и монолитная, скрепленная фантазией создателя.
    Я не знаю ни нотных систем, ни теории музыки. А потому не перестаю удивляться, как так выходит, что музыкальное сочинение воспринимается моим слухом так естественно, будто способность воспринимать музыку зашита где-то в подкорке, в узелках аксонов.

      Прикол музыки в том, что для ее понимания вовсе не нужно знать про лады, тональности, гармонии, и всякую хуйню, которой грузят ботаников в музыкальных школах до степени помешательства, после которого эти ботаники душат ближних своих  струнами от домр, или выносят чики прохожим смычками. А потом вешаются, и лежат в гробу, с медиаторами на вЕках.
    Можно быть полным ебланом, как, например, я, неспособный отличить «до» от «соль», контрабас от бас-гитары, и все равно понимать, по-своему, по-еблански, льющиеся из динамиков аккорды, получая от их прослушивания позитивное удовольствие, или, наоборот, скрипя зубами от  негатива и говна, всплывающих под их воздействием из глубины мерзкой и подлой душонки. И безошибочно, без оговорок, отличать хуевую музыку от нехуевой.

    Музыка, кажется, была всегда, и кто знает, как она возникла, не одновременно ли с первым волосатым прототипом нас с вами, мечтательно застывшим, охуевая от наслаждения, вызванного звуками ударов коряги о пенек, сука, гигантского хвоща.
    Музыка в мобильном телефоне, музыка в телевизоре и радио, на улице и в молле, музыка на свадьбах и похоронах, музыка в армии и музыка в танцевальной душегубке. И в буквальных душегубках тоже, тоже играла музыка. Музыка везде. Она вросла в наш мир настолько, что попросту не раскладывается на составляющие, не анализируется без повода, напрямую, минуя внутреннего цензора и забор (111) из эстетических представлений,  входит в мозг через уши, и там что-то такое творит, отчего хочется то ржать и крушить все вокруг, то тихо помалкивать, размышляя о бренности говняного бытия.
    Хуй с нами, человеками, так ведь музыка влияет не только на нас. Даже, сука, растения в кадке, под звуки какого-нибудь Моцарта (это такой Эннио Морриконе в пидорском парике с буклями. К счастью, давно умер, говорят.) начинают переть из гумуса навстречу солнцу, чтобы опростаться пыльцой, из которой может получиться маслице пожирней. Даже коровы дают больше молока, если им включить, к примеру, Вивальди. Ну и если при этом кормить получше, наверное. А уж как дают под музыку женщины, это всяк знает. Мурлычет картавые сальности Йо Дассин, и скрипит диван. Ну и солистка, конечно, дополняет невербальным. Романтика.

    Универсальность и уникальность музыки в том, что она одновременно предельно абстрактна, поскольку не содержит нарратива (в словари, ебланы), и предельно физиологична, без посредников воздействуя на нервную систему. Чтобы слушать и слышать музыку, не нужно думать о ней, не нужно разбирать ее по винтикам и болтикам в попытке осмыслить, нихуя не надо, просто втыкай и занимайся своими делами, хоть дрочи, хоть теорему доказывай. Музыка в твоей голове, дюд.
    Что посещает мозг, когда в реактор попадает немного галлюциногенного? На зрительном уровне – образы. На уровне слуховом, если организм настроен как надо, и не подвержен сатанинской бэдтриповой шизе, мы встречаем музыку, рожденную внутри нас самих.
    Она нарастает, звучит новыми инструментами, и поглощает слушателя в пароксизме осознания  им  своей ничтожности перед лицом бесконечной цепи воплощений. Полифонический – это слово, кстати, нагло спижжено у музыки литературой – бит молотит своими литаврами, заглушает последние попытки критически относиться к самоидентификации измененного сознания, и очередная вьетнамская деревня исчезает в облаке дыма от напалма и пулеметного огня. И только когда отпускает, понимаешь, что ты слушал биение своего сердца.
    Посреди двора, посреди какофонии урбана, замысловато танцует высохший мужичок, с пропитанной бензином тряпкой, заложенной между кепкой и лишенной волос головой. В его голове тоже – музыка.
    Не является ли музыка чем-то большим, нежели акт творчества, продукт фантазии? Не является ли музыка явлением, объективно, вне воли человека, существующим? Не нить ли она, которой пронизана ткань мира?
    Когда я на минуту представил, что музыки не существует, я нашел ответы на эти вопросы.



* О. Неф. Белая трость калибра 7,62