Ну что сказать. Хотите считать это бояном. Считайте.
Я просто написал лёгкий,весёлый и качественный креатив
    © Ш.Г.Б. Из каментов под собственным крео. 2006 г.
(Аффтарская орфография и пунктуация сохранены)


Сидайте, малятки, сидайте до дедушки... Кхе-кхе... Что, сказочку хотите, да? Старшну, блять, сказочку захотели, сучки малолетние, чтобы сцацца ночью, а не плавно передергивать под штопаным мамкой одеяльцем, да? Вынь руки из штанов, ты, конопатый, не досказал я ишо, не перебивай диду. Ладно, сказку – не сказку, а быль я вам, так и быть, поведаю, про русского Ванька, коий был, как все вы, долбоебом отчаянным по жизнюшке его тягостной, но умишшем богат до самой позорной усрачки.

Так вот, жил да был Ванек. Жил себе, жил, дрочил себе на фоту Кристины Орбакайте, что в кинофильме «Чучело», да шышки покуривал. Любил он шышки, дааа. Сам их бывало и рОстил за гумном, хде соседи сраты нацеливались постоянно. От удобрения того шышки у мальца рОсли богато, разносортно и впечатляюшше. Ажно агроном колхозный захаживал, интересовался. Бывало присядет энтот гуманитарий по нужде немалой, выпрастает хуек свой мелкопротивненький из кальсон драных, да все бошкой в шляпе поводит сторонами, на Ванькину траву дивится-любуетя, чорт ученый. После пытать приходит, что мол за такая удобрения у тебя, Ванек, да не писдишь ли ты суперфосфат с полей-огородов абсчественных, да почему трава твоя прет аж как волос лобковый у подростка 15-летнего, а угодия колхозные стоят пустые, хоть и сеяли на них мешка три сырой и проросшей ржицы. А Ванек-та доволен себе, хаживает гоголем эдаким, да приговаривает все:

- Энто, дядя-ахроном, не просто трава, это бошкоотъезжалка летняя. Озимыми сеял, ночей не спал, хуйтивировал все, много книг заумных читал, у мамки на работе из макхулатуры пописдил при случае. Сейчас вот придет время, как журавли полетят, так и сниму я энту, другу засею – к зиме готовиться надобно, руки блудливые успокаивать. А покась отлезь-ка ты к хуям собачьим, мечурин сраный, все одно не видать тебе тайны моей рассады, аки поллитры у Марьяны-сивушницы забесплатно!

Вот так и говорил Ванятко, да ишо и на шляпу харкал осмысленно. Так, для острастки, а то ишь – как сраты так нема их, а как урожаи жать, так набегают. А на орден или даже грамоту даже не рассчитывай, все себе захапают, ироды проклятушши. Кстати, прав был.

А тут и осень пришла, полетел журавль клином в места обетованны, коих не видеть ужо ни мне по старости, ни вам по долбоебизму врожденному. И такая ляпота установилась, чтио вышел Ванек раскуриться на крыльцо, потешить тельце белое под лучиками последними. Только взорвал первую, глядь – батько проспанный из хаты горланит, аки скаженный

- Сыыыын, ебать тебя на горло! Сено косить поедем, собирайся!
- Таты, - отвечает Ванек попыхивая, - дык только ж глазы продрали, дай хуч до ветру сбегаю!
- Ты сейчас за дохтуром сбегаешь, тупень полудохлый! – батько резонно возразил, да швырнул какой-то шелезкою. Попал, прямо в темечко. Псу дворовому.

Заховал Ванятко ракету-недокурок под крыльцом от глаз завистливых, да с отцом и поехал. И то правильно скумекал, што пижженным быть да в пиатницу совсем негоже, все выходные проведешь на полатях вместо щупання соседской Аньки, что уже вроде как и согласилась на реку прогуляться в вечеру.

Дык вот. Едут они, едут, да тут старый и башляет Ваньку, что косу-то он по старческому своему распесдяйству-то  и запамятовал в сарае, рядом с кальсонами дедовыми военными, да с поросей умершей ишо в том годе. Заибни, гутарит, сыну ты назад скачками, да чекушку прихвати за ликами святых схованную. Только, смотри, чтобы мать не заметила, абортыш, а то песдоф огреешь вдвое против привычного.

Отца-то за шутника давно в деревне не знали, ишо с того случая, как кузнец-Семен о него пару раз оглоблю чуть не обломал. С тех пор отец шутить-то и зарекся навовсе, все боле газеты читывал, да журналы разглядывал. «Работницу» уважал сильно, да «Бурду моден», коли доставалась от приезжих дачников. А шутить ужо не шутил, кряхтел только.

Дунул Ванятко до хаты, только воздух спорченый завис над грунтовкою, чисто стравус напуганый припустил к дому ридному. Добежал одним махом, даже на дрочить не остановился, хотя повод и был – Манька-буфетчица белье завешивала на просушку. Добегает, умаялся хлопче, дай, думает воды заебеню немногость, абы причина была в хате за образа пробраться, где чекушка схоронена. Заходит в хату, в сенях топать не стал, мож мать то на огороде горбатится – кабачков нарезать решила к ужину. Зашол в горенку, прислушался.

А там! Стоны да кряхтение! Кто сказал ебут? Ты, последыш? Иди сюда, дидо тебе выдаст по жопе твоей да хворостом! Оестествление говорить треба, чорт ты богохульный, оестествление! Мамку Ваняткину сосед Василий своим здоровенным хуишшем оестествлять взялся, да остановиться ни как не может, хоть и испотел весь, аки бугай корову кроющий в денек летний. Ванько аж поперхнуться собрался, да выскочил вон, не показался вражине толстожопой. И правильно, а то бы и сказ мой кончать можно было бы.

Подобрал косу Ванятка, тушку порося гнилостную с опарышами пнул походя, о чекушке и думать забыл. Назад помчал, хуй теперь пойми, как не перерезал всех в округе косою то той. Добежал шустряк до телеги, а тятьки то тама нема! И коняги тоже самое нету совсем, как бы испарились оне оба, или дух их страшенный прибрал к рукам своим чорным. Испугался Ванятко, закручинился. Хотел уже было и косу погнуть в песду кобылью, да одумался все же, осмотреться решил. К речке подался, мож отец в старческом маразме решил кобылу скупнуть, а на телегу ему вообще хуй покласть всецело.

Дошел до речки. А там картина то пуще прежнего – отец его с коряги кобылу то поебывает да подвывает по-волчьи от томления сладостного. Кто сказал оестествляет? Это Михей ща твою мамку оестествляет, зубоскал малой, а кобылу поябывать положено, она ж не человек, а скотина бессловестная. Значицца – ебет ее батяня-то, токмо яйца о жопу конячью шлепают. Ванятко чуть умом то не тронулся, назад возвертался, сидит – ждет тятьку, в штанах писюн потеребливает.

Дождался, пришел папашка, с кобылкой в поводу. Ванятко его, понятно дело, выспросил, мол где был, только отец отрезал, что кобыла пить хотела, умаялась по зною-то, вот он ее и напувал. Про косу спросил ишо, да про чекушку заматерился по-чорному.

Ну, долго ли – коротко ли, но покосили они и свою делянку, у соседей ишо отхватили пару саженей с клевером, да домой засобирались. Доехали до деревни, батько-то приспал малеха, Ваньку править посадил. Правит Ванятко, да видит, что сосед-то его, Василий толстожопый да хуястый в огороде стоит, задрав очко прямо в иллюминатор гагаринский. Ща, кумекает парубок, погутарим с тобою, порешим, что делать то, да как за маты ответ держать. Телегу на место поставил, конягу распряг, отца сгрузил на лавку, да к соседу в огород и подался, думу мутить. Подошел к соседушке.

А тот – ведать не ведает, огурцы с грядки рвет, да так красиво и перпендикулярно укладывает в межицы, а после глазом зырцает – красоту оценивает. Тут и Ваня подскочил, разговор с подсрачника начал:

- Ты, блять, притворися, что просто размовляем, Василь, притворися. И не дергай рогатину, дело есть важное к тебе, можно сказать – смертельное дело то. Мамку-то кто еб седня, а? Да видел я вас, видел, захаживал я в хату по делам своим, аккурат 9:37 на ходиках то сказывалось! Так вот, Вась, я зла то не держу большого, дам травы тебе чудовой, так засей ее тут вместо морквы своей поганой, а после, Бог даст, раскумаримся вместе. Только вот не знаю, как отцу то про все энто дело поведать, осерчает же ж, убиет тебя к хуям собачьим, да над могилкой твоей сортир сварганит. Ей-ей.
- Ох, Ванят, не говори отцу-то, - Васька-то сразу все понял, просрался как по заказанной клизме с ромашкою, да закончил, -  Засею все, что скажешь, токмо не губи, малой!
- Тогда вот ишо. Дай мне журнал тот, что у тебя на полке рядом со вторым томом Ленина прижился, с тетькою сисястою, «Советский экран» называется. Мне там артисточка глянулась, что в фильме про целину прошмандовку сыграла убедительно. И назад не проси, назад у нас возврату нет совсем, не такущие мы с батькою. А когда принесешь, так встань у клозета тваго, да руку вздыми, чисто ты пропагандист на картинке и хочешь речугу нам задвинуть идейную. Ну или просто – ебаться тебе охота, ажно зубы свело.

Согласился Василь, затаив обиду жгучую на Ваньку-антихиста, да делать несего – пошел вырезать любимые фотки из «Советского экрана», а то жить уже совсем пакостно становилося. Минут за 20 управился, даже струхнуть успел на последок на фотографию артисточки с подписью Евгения Симонова, уж и хуй ее знает, хде такое убогое сушшество засняли – ни сиси, ни писи, да и жопа с кулачок. Встал, Василь, руку воздел, ждет Ванятку-проказника.

А Ванятко тем временем к отцу рванул, благо тот уже проснумшись был и даже приняв грамм 100 на рыло небритое месяц уже. Разомлел отче на завалинке сидюча, забивал самосадом кривую ногу козиную, да покряхтывал, вспоминая жопу конячью соком да жизнью налитую, не иначе. Пыхнул отец разок, пронял его табачок хуторской до самых портянок, однако связь с природой не восстановить было из-за видения ужасного в сути своей – стоит сосед их Василий у клозета сваго, да рукой так делает, аки космонавт Титов на взлете в стратосферу чудовищную.  Сына привлек к разъяснению:

- Вань, сынок, а что там дядя Вася робит тако?
- Дык, тять, топора просит, немочь ему своим колуном да корягу разкозляшить. Ты не давай, пописдит, как Бог свят! – добавил Ванятко в отцовы мозговые пертуберанцы некоей мысли.

От мысли сей пришел отец в состояние прямого благодушия, ажно рука к ширинке потянувшись зависла, а глаз на лабаз нацелился, хде буфетчица иногда ночевать удумывала.

- Не, не пописдит, знает, кто газ в деревню возит, блядво, - выдавил отец и подняв рядом лежащий топор пошагал в Васильевом направление шатаясь сильно и поругиваясь по матушке.

Ото Василь такого события совсем не ожидаючи был. Вы вот сами посудите, маляты, стоите вы, аки на сборе пионэрском своем треклятом, ручишкой своею замозоленною приветствие делаете кому-то, а ворог ваш волчиною аццкаю рвет к вам да ишо и колун старинный в руке сжимат. Обосрался, конопатый? Ну я так и думал, шо ж я, татьку тваго не знаю! Ну да ничо, все это естественно, поди пока в сени да подотрися соломою, я третьего дня натаскал.

Спужался Васька то до немочи жуткой, подобрался весь, как машина гоночна на старте в техлевизоре, да и пошел чесать грядками своими свежеубранными, потаптывая урожайчик. А и отец-то, благости и всепрощения исполненный всенпременно решил таки вручить соседушке колун-то, не взирая на противостояние оного. Не получилось – Васятко-то шибче с места-то принимал, чисто мой хряк, кады тюрей пахнет ядовито. Вот так и метались оне по землице огородной, от штакетника рикошетя, Ваняткой с интересом мичуринским наблюдамы. Так бы и стоял он колодою, када бы не маты его посцаты собиралаь, да все позабыв с вопросом к нему обратилася:

- Сынооок, а шо там за коррида робицца? Шо там таты наш за Васенькою то Люциферно так и кошмарно прыгает, да лыбицца, аки коняка наша апосля ветеринарного дохтура?

И тут то ея мысля то и посетила, шо неспроста муж ея государственно-признанный, да с колуном за полюбовником угоняться пытается. Страх, Божий страх, малятки, посетил прелюбодеянку сию, вызвав обильнопахучую дефекацию, сопровождаемую слезами горечи и раскаяния. Эй, конопатый, ты слово то дефекация в тетрадку писать-то погоди, это цельная наука будет. Пока говори, мол обосрался ты, а про мои рассказки не упоминай, за умного примут, да отписдят нещадно.

Та эта, я ж про раскаяние. Уебалася маты оземь, да и духу лишилась напрочь, токмо из дыры срамной ея дым жолтый подниматься стал страннообразно. А тут и отец Ванька вместе с колуном неотданным обратно пришел запыхавшись. Увидал мать, тропинку еблетом нюхаишшу, да поинтереоваться не применул, что, мол супружница егоная в таком виде непотребном с сыном говорит? Ванек его просвятил тут же:

- Дык, отец, маты казала, шо позора такого от кобылы, тобою отъебаной, стерпеть ей не можно и помрет она сегодня прямо к ужину, ну или позже чутару. Все, бля, так и передать велела, покуда песдою дымить не начала.

Вот тут и начался всеобщий карамболь. Я те покажу за дидой всякие непотребства повторять, сцыкло мелкое. Скажи уж тогда – хуета, а слова таки не произноси, пописдят за городского приняв, абы за москвича, что вообще смерть. Дыши себе соплом своим двухдырявым, да не зли старших, ибо мы – мудрость есть и сила вселбщая. Тьфу на вас, антихристы. Прилягу тоже.


Г2006.