***
Однажды одного маленького мальчика, принятого недавно в пионеры, избрали в отрядные барабанщики. Вожатые дали ему барабан, обтянутый серой кожей и две белых палочки.
И повели его на репетицию.
Вожатая за левую руку взяла, в которой барабан у мальчика был, а вожатый – за правую, в которой палочки.

Сначала вожатые повели мальчика в вожатскую, где взяли зелёную бутылку с какой-то тёмной жидкостью внутри. Потом пошли на первый этаж, к гардеробу. Подошли к двери, ведущей к подвалу.

Когда спустились в подвал, вожатая приказала мальчику начинать барабанить, а они с вожатым пошли ещё дальше, по тёмному коридору к дальним помещениям.
Мальчик стал барабанить.
Стучит он палочками, стучит, а звука-то и нет.
Мальчик испугался и стал стучать ещё сильнее. Палочки так и мелькали у него в руках.
Но звука не было!

Долго барабанил мальчик, сыграл и single stroke roll, и double stroke roll, и даже «Выход на линейку»: «Раз - два, раз-два бей барабанщик, раз-два, раз-два, бей барабан, барабань барабань громко звонко бей барабань»…

Пионер посмотрел на серую кожу барабана и увидел, что в тех местах, где палочки бьют в неё появляются синяки и ссадины. А сами палочки покрываются трещинами.
Мальчик перепугался, заплакал, и хотел выбежать из подвала, но тут появились вожатые, от которых сильно пахло пОтом и вином, и вытащили беруши у него из ушей.
Потом надавали пионэру по щам, за то, что мало барабанил, и они не всё успели.

А синяков и ссадин на барабане не было – это просто у пионера фантазия больная.

***
Однажды одного пионера на торжественной линейке приняли в отряд горнистов.
И выдали ему горн совсем старый, с тусклой и местами помятой трубой, с кляксами от чернил и надорванной бахромой на вымпеле.

Пришел новоиспеченный горнист домой, взял в руки старый горн и давай его натирать-наяривать. Даже жарко ему стало. Аж раздеться пришлось. Разделся, да не помогло ему.
И голова заболела.
Выпил мальчик из кладовки жаропонижающей настойки, каковой старший брат частенько лечился, а после продолжил горн чистить.

Начистил его до блеска и асидолом, и пастой гои, тряпочкой шерстяной натёр до неимоверного сияния. Ещё жарче стало мальчику.
Даже спать пошел раздетым и без одеяла – так жарко ему было.
На ночь еще жаропонижающего попил.
И наутро.

А днём у горнистов важная репетиция была.
Мальчик взял свой начищенный горн, и стал играть.
Сначала он сыграл сигнал «Подъем». Но ни одного звука из горна не вылетело.
Испугался мальчик и стал играть сигнал «Отбой».
И снова ни одного звука не раздалось из горна, только сияет он пуще прежнего и жаром пышет.

Тогда мальчик сыграл «На обед». У самого потекла слюна, но горн молчал.
Пионер от страха чуть сознания не потерял, схватил горн в обнимку и побежал домой.

Прибежал домой, положил свой горн в кресло и пошел в душ, остыть.
Вдруг слышит – в комнате кто-то играет «Зарю». Выскочил он из душа – никого. И музыки не слышно.
Снова он в ванную пошел. И снова кто-то заиграл. Теперь «Малый сбор».
И опять никого.

Мальчик решил обхитрить этого кого-то и, завернув в коридор, топая громко ногами сделал вид, что входит в ванную, а сам, захлопнув дверь, потихоньку подкрался ко входу в гостиную.
Вдруг видит, горн, сияя, как солнце, приподнимается на кресле мундштуком вниз, потряхивая местами оборвавшейся бахромой вымпела, и начинает играть «Большой сбор»!

На этот зов изо всех шкафов и полок полезли пионерские галстуки и повязки дружинников, школьная форма и фартук старшей сестры-комсомолки. А самым первым полз к пионеру нестираный вымпел.
И задушили они мальчика.
От так вот.

А ваще, у пионэра гнойный отит был. Слышал плохо. А братан старший в горн свои носки запихнул, чтобы младшой дома не гудел, как паровоз.
Жар, головокружение, настойка мухомора от брата, галлюцинации - так и помер пионэр в обструкции и конвульсиях.

Ось така хуйня, малята (с)