Корка хлеба без меня.
Пальцем в небо без меня.
Без меня апрель.
Без меня январь.
Без меня капель.
Без меня отрывной календарь
На стене.
И убегает весь мир. Убегает Земля. Бежит далеко-далеко…(с)  Егор Летов

Последнее, что он запомнил, был яркий свет. Нестерпимо белый. Слепящий. И какой-то очень холодный.
Неприятное ощущение. Как в детстве, когда тебя неожиданно хватают за воротник и ты мгновенно ощущаешь свою незащищённость и зависимость от вздёрнувшей тебя руки.
Он очнулся дома. Если можно так назвать то состояние, в котором он сейчас пребывал. Да и не было то место, в котором он пребывал его домом. Его квартирой. Похоже на его дом – да, но это был точно не его дом. Потому что не мог его дом быть таким пустым и тихим. Ни шума детской возни. Ни обычного шума с улицы. Ничего. Тишина была именно что ватной. Обволакивающей. Ужасающей.
Он сидел и привычно прокачивал эту фантастическую ситуацию. Пока что в голову лезла чушь об инопланетном вмешательстве. «Приехали!!!»
Телефоны молчали, и сотовый и домашний. Ни звука из обеих трубок. Электричество было, комп запустился и преспокойненько выдал заставку рабочего стола.
Больше всего бесило то, что он не помнил, как добрался домой. И не пил ведь. Последнее время он вообще раздружился с алкоголем. Возраст что ли? Но ему, неприученному похмеляться по утрам, после каждой пьянки приходилось «помирать». И это надоело. Ну а вкупе с тем, что творило животное, живущее в нём и вылезающее именно в пьянки, жалеть, в общем-то, было не о чем.
И снова навалилось привычное, но давно забытое  чувство стыда «за вчерашнее». Обычно, когда он ничего не помнил о предыдущей пьянке, дело заканчивалось тем, что слушать о том, как она протекала, не хотелось совсем.
Но в этот раз он точно знал, что не пил. Возвращался вчера, около десяти вечера, домой. Это последнее, что он мог вспомнить. Всё что было ДО тоже вспоминалось довольно резво и в подробностях.  Надо было сгонять за фактурой в Полотняный Завод, и эта поездка вчера-таки состоялась.  Никаких вдохновений и откровений не случилось. Но зато удалось неплохо отдохнуть на природе. Чудесные места, даже не верится, что они рядом с пыльной и грязнющей Москвой, глохнущей от собственного рёва и уродующей себя очередными недостройками, живущей в пробках, и спящей в метро по дороге с работы на работу.
Мысль о сравнении Москвы с Полотняным понравилась и он привычно чкнул комп, тот подмигнул синим и обыденно заурчал. Тишина пока не напрягала. Дети в школе, жена на работе. Судя по всему утро.
Прошаркал на кухню попить, в окно рожу высунуть. Пока комп грузится есть время поставить чайник, умыться, собраться с мыслями. Например, о том, что он ни хрена не помнит, как доехал. Где машина?
Это был первый приступ паники. По-настоящему хреновая грань реальности. Он не помнил где бросил машину. Вполне возможно она на привычном месте перед подъездом?
Он, выглянув в окно, не смог разобрать ни черта. Кругом стоял туман. Даже Туманище. Но самое интересное – окно не открывалось. Стояло намертво. И это окончательно убедило его что всё далеко не в порядке.
Дальше – больше. Пытался позвонить жене. Телефоны молчали. Интернета не было.
А потом он не смог выйти из квартиры. Дверь, как и окно не желала отпираться.
Эту замечательную железную дверь он самолично покупал год назад  и прекрасно понимал, что без ключа её может вскрыть только МЧС. Закрываясь, дверь цеплялась стальными штырями за плиты и гарантировала устоять  даже под напором разъярённого носорога.
Ключ не проворачивался. Вставлялся, как и прежде легко, а дальше не двигался.
Сложив всё вместе, он запаниковал ещё сильнее. Бессмысленная беготня по квартире всё-таки принесла свои плоды. Квартира стала враждебной. Не открывались двери в ванну и туалет. Не открывался холодильник!!!
Но вода подавалась. То есть чай с печеньями и чего там ещё в шкафчиках?
Шкафчики тоже не открывались. У него оставался лишь чай с сахаром.
Дверь в детскую тоже не открывалась. Всё пространство, которое ему оставалось для жизни это их с женой комната да кухня. Воды хватало. (Он тут же наполнил водой всю посуду, которую мог использовать. Кто знает, долго ли тут будет водоснабжение с электричеством?) Но толку от этого было не так уж и много.
Именно обдумывая, что ещё можно сделать в этой ситуации он и остановился, сбросив с себя муть паники. Запасание водой выглядело нелепостью. (Запас карман не тянет). Сел и задумался.
Кроме инопланетян некому. Усмехнулся бредовости этой мысли, но других объяснений просто не было.
Ехал. Спокойно вроде ехал. Яркий свет. Теперь тут. Это что угодно, но не его квартира. Не выйти, и даже окна не открыть. Он пленник. Почему-то ему оставлено электричество и вода, но нет(!) еды. Странностей столько, что объяснения просто обязаны появиться… вместе с объяснятелем.
Думая о еде, он неожиданно поймал себя на мысли что есть-то, собственно говоря, и не хотелось. Понятна, конечно, его озабоченность хлебом насущным, но вот в данный момент он ощущал себя вполне сыто и комфортно. И это без обязательных (!) утренних бутербродов с яйцом! Без чая!! А вот чаю бы он с удовольствием выпил бы, и мгновенно пересохло в горле.
Готовя себе чай, он нашёл ещё одну неладность.  Он не ходил утром в сортир. Не в том смысле, что дверь не открылась (мойка есть, если припрёт), а в том что и не собирался! То есть ему не требовалось справлять естественные надобности. И это было жутко неестественно особенно вместе с сытостью.
Сделав себе чай, он пошёл в комнату, к компу, там, в кресле и за столом думать было привычнее. Над чем ему предстояло думать? Над тем, кто или что он теперь такое. Резать себя не хотелось, но увидеть свою кровь, убедиться в том, что он жив и нормален… Он опять усмехнулся. Ну, какая это нормальность если он не хочет есть, если ничего не помнит с трезву, если…, если… И сплошные «если».
Его взгляд упал на папку с новым романом. Вот она, в центре рабочего стола, на мониторе. Недописанная история о Наталье Николаевне Гончаровой. Месяцы в архивах и по музеям да библиотекам. Бессонные ночи и незамечаемое время. Роман был почти дописан. Почти.
Не нравилось несколько сцен в середине, и крайне не устраивала придуманная развязка. Пока писал, поменял и отношение к героям и смысл того что хотелось сказать читателю. Эволюционировал по ходу пьесы. По мере того как за грудой свидетельств и воспоминаний очевидцев, перепиской и упоминаний в чужих письмах, он начал различать живых людей, ощущать их внутренний мир, шкурой чувствовать их страсти и муки, пришлось измениться и самому. И теперь, оставалось совершить последний рывок. Для того и ездил в Полотняный Завод. Настроиться.
Вот. Настроился. О романе даже думать невозможно!
« У тебя не более сорока дней» – голос появился прямо в голове.
- Ччёрт, кто… что это было? – он, хоть и ждал нечто подобное, но всё-таки всё это было так похоже на помешательство, что слова полезли из него сами и без всякого смысла.
И ответом ему было молчание.
- Кто со мной говорит? – собравшись, тут же нашёлся он.
«Я» - лаконично ответили в голове.
- ЗдОрово. А кто вы?
«Меня все называют по-разному. Иногда меня считают разными сущностями одновременно. Ближайшее понятие – Смерть. Но у меня гораздо больше обязанностей чем просто отслеживать путь всех умирающих людей»
К этому он готов не был. Как Смерть?
- Я умер??
« Разбился на машине. Мгновенная смерть. Можно сказать повезло. Практически вовремя. Перерождение не требуется. То, что осталось доделать, вполне уложится в сорок дней. Тебе надо закончить роман. Как только ты его доделаешь, ты будешь полностью готов»
- К чему?
«К своему предназначению»
- В чём оно?
«Моя задача провожать готовый материал»
- Материал??
Ответом было молчание.
- Ты ещё здесь? – неожиданно сам для себя он перешёл на ты.
« Я всегда здесь»
- А тебя можно увидеть? Мне бы было так удобнее разговаривать.
«Это ни к чему. Тебе не нужно разговаривать. Тебе нужно дописывать свой роман»
- Позвольте, но у меня есть вопросы!!
В ответ опять молчание.
- Пока не пойму что тут происходит, не смогу работать – пригрозил он на всякий случай, и угроза возымела(!) действие.
«Хорошо. Что ты хочешь знать?»
- Я хочу видеть собеседника – небольшая наглость никому ещё не мешала. Он был из тех кто предпочитал отказ сожалениям о не заданном вопросе.
Напротив него, прямо у стола мгновенно появилась высокая, сутулая фигура в балахоне с капюшоном, полностью скрывающим лицо. Этот «натюрморт» украшала добротная длинная и хищная коса.
Он аж откинулся на спинку своего кресла.
«Так лучше?»
Голос продолжал звучать в голове. И он был прав в своей иронии. Эта внезапно появившаяся фигура делала обстановку крайне неуютной. Эта фигура, казалось, давлела. Она не вселяла ужас, нет, она именно давила своим присутствием.
- А нельзя более человеческий облик? – он решил наглеть до конца. Терять-то ему уж точно нечего было.
Перед ним тут же возник… он сам!
« Такой?»
Видеть себя со стороны и не в зеркале или в домашнем видео было дико. Он даже не знал что на это ответить. Пока собирался с мыслями, он-Смерть стоял и ждал. Не дышащий. Не шевелящийся. Мёртвый.
- Хорошо. Пусть буду я. Какая разница? – пришёл в себя он. – А нельзя ли чтобы голос был. А то я нервничаю от того что голос в голове. Непривычно.
- А смысл? Имитировать общение голосом только потому, что тебе неприятно, что я у тебя в голове? Это глупо. Я никуда не денусь из твоей головы. – ожил собеседник. И это выглядело жутко. Собственные лицо и голос, лишённые эмоций.
- И всё же мне так будет удобнее.
- Между прочим, я брал образы того, что ты хочешь увидеть у тебя же в мыслях. Очень многие люди представляют себе Смерть примерно как и ты. Это даже забавно. Я точно знаю, что у меня нет внешнего облика. Я точно знаю. Что никто не мог рассказать живым о том, как я мог бы выглядеть. И, тем не менее, люди меня представляют себе скелетом в балахоне и непременно с косой. Или с серпом. Хотя на самом деле я никого не убиваю. Все умирают по естественному ходу причин и следствий. Моя задача лишь следить за тем, чтобы закончившие здесь свой путь, отправлялись исполнять своё предназначение, а не закончившие шли на перерождение. Зачем мне коса или серп? Люди – странные существа.
- Стоп, стоп, стоп. Давай по порядку. Ну, хорошо… я умер.
- Без всякого «ну». Ты умер. Возврата в мир людей у тебя нет. Во всяком случае, я почти в этом уверен.
- То есть возможен вариант вернуться? – он даже уловил призрак робкой надежды.
- Нет. Ты умер. Тебя полчаса вырезали из покореженной машины. Во время столкновения с грузовиком  тебе размозжило голову. Я имел в виду перерождение как попадание обратно в мир людей.
- Не понял.
- Вот поэтому я и не люблю с вами общаться. Вы ничего не понимаете, либо отказываетесь понимать, а поняв, начинаете всячески извращать смысл понятого, пока окончательно не поверите в то, что вам НАДО было понять.
-  Ээээ… - озадаченно протянул он, не успевая за мыслью он-Смерти.
- Так ты хотел узнать о предназначении? А то ты так и не вспомнишь, что конкретно хотел узнать.
- Да. Давайте – опять перешёл на Вы он – В чём предназначение?
- Не так быстро. Сначала тебе необходимо понять что такое человек. А человек это сосуд. Вместилище так называемой души. То что вы иначе зовёте – подсознание. Всё остальное – ваши личности, эмоционально-интеллектуальные слепки информации – всего лишь мусор, остающийся после чистки и ремонта «материала» из которого и состоит Мироздание. То есть ты должен понимать, что собственно сам ты не важен. Важна та Частичка Мирозданья, которая и была твоей душой. И вот эта Частичка после смерти её носителя. Либо отправляется на слияние с Мирозданьем, либо идёт на перерождение. Дело в том, что Мирозданье, частью которого являюсь и я, гораздо сложнее, чем это представляете себе вы – люди. У вас существует столько заблуждений на этот счёт, но непостижимым образом вы иногда попадаете очень близко к сути. Частичку Мирозданья – вашу душу можно действительно назвать Частичкой Бога. И Творец сделал всё, чтобы сохранить эти Частички – создал землю и людей. Создал меня. Я слежу за Частичками. Дело в том, что, как и всё в Мироздании, они подвержены износу. Можно сказать старению. Порою, они попадают ко мне в ужасающем состоянии. После чего я направляю их в мир людей.  Где они и лечатся. Как в санатории. Рождается новый человек и получает душу. И пока длиться человеческая жизнь эта Частичка-душа лечится эмоциями, которые вырабатывает человеческий организм.
- Но на земле столько горя!
- А лекарство не обязано быть сладким, оно обязано лечить. Гармония это равновесие где есть место агрессии и насилию. И люди – фабрики по выработке первоклассных эмоций. По-моему ваши учёные уже докопались до того, что человеческий организм биохимически способен моделировать любую эмоцию. Влюбиться - то же самое, что съесть очень много шоколада. Так вот вы всего лишь полезные паразиты, выполняющие свою работу по очистке и лечению Частичек Мирозданья. А я либо отправляю эти Частички на перерожденье и дальнейшее лечение, либо отправляю назад в Мирозданье. Умей вы пользоваться хотя бы маленькой частью возможностей своих Частичек и вы бы стали всемогущими в рамках своего мира. Но этого не происходит. Уже очень давно. Твой жизненный путь завершён. То, что твой психослепок ещё функционирует – требование твоей Частички. Нужно чтобы ты закончил своё дело. Роман. Ты должен дописать его. Получить удовлетворение от выполненной работы. Твоей Частичке не хватает только этого удовлетворения. Вот в чём твоё предназначенье. Дать ей эту эмоцию и растворится в небытие.
- Значит… значит, я перестану существовать? Вообще? – он не хотел в это верить.
- А чего ты хотел? Рая? – он-Смерть улыбнулся и это выглядело омерзительно. Лицо, лишённое эмоций со стеклянными глазами растягивающее губы в мерзкой неживой улыбке - Ада? Этого ничего нет. Я тебе повторяю. Вы никому кроме самих себя не нужны. Вы малюсенькая часть огромной системы. Настолько малюсенькая, что о вашем существовании помню и знаю только я. Да и то, потому что вы - моя работа. Никакой бог вас не слышит и не слушал. Вы – черви, считающие, что солнце принимает во внимание вашу точку зрения на вашу навозную кучу. Солнце даже об этой куче ничего не знает. Если вообще способно что-то знать.
И тут он озлился. Когда тебе сообщают, что ты умер, а потом заявляют, что умрёшь ещё раз окончательно и обязательно, трудно держать себя в руках. Просить и умолять бесполезно. Проснуться? Так он понимал, что никакой это не сон. Что прямо сейчас его мешает с дерьмом Смерть, причём приняв его же обличье.
- Если я такое малозначимое дерьмо, то чего ж ты снизошёл до разговора со мной? Тебе важен мой роман. Да? Не допишет его моя Частичка. Только я сам. И тебе очень надо чтобы так было. Да?
- Да. – он-Смерть утвердительно кивнул – Когда ты начнёшь? У тебя есть срок ограничения. Сорок дней. Потом я не смогу удерживать тебя и Частичку. Так уж всё устроено. – тут впервые за разговор ему послышалось сожаление в бесцветном голоси он-Смерти.
- А если я не допишу за сорок дней…что тогда? – он откровенно блефовал. Он не мог не дописать. Это было физически невозможно… да и через сорок дней так и так погибать, судя по всему. Этот факт подхлёстывал сильнее всего. Реальный страх «а вдруг не успею» уже вовсю бушевал внутри.
- Я вижу, что ты боишься не успеть. Так приступай к работе! Зачем тебе эти пустые разговоры?
- И всё же?
- Будет не хорошо. Ты растворишься, а твоя Частичка будет считать свой путь незаконченным. И хоть она полностью восстановлена и готова к отправке – она всё равно брак. Эта незавершённость делает её вторсырьём. Это порча. Это нельзя.
- А мне какое дело? Я же всего лишь червяк малозначимый!  - не удержался от выпада он.
Он-Смерть, казалось, ожил. Его фигуру передёрнуло, и он качнулся к столу.
- Ты отказываешься?
- Нет. Я не смогу.
- Да. Я это вижу. Но могу и заставить, при необходимости. Знаешь, почему у меня нет внешнего вида? Да потому что я и есть весь этот мир. Чистилище в понимании людей. Фактически ты находишься во мне. И я могу не только делать закрытыми окна и двери или делать тебя независимым от отдыха и еды. Я могу сделать так, чтобы ты страдал. Могу создать тебе физическую оболочку для того чтобы причинить боль. Немыслимую. Не дерзи мне.
- О! Кстати, обо мне… так мне теперь не надо есть и ходить в туалет?
Он-Смерть поморщился.
- Все помехи убраны. Никакой физиологии. Спать тоже не нужно. Так времени будет больше. К тому же всё закончится именно тогда, когда ты допишешь. Не обязательно сорок дней ждать. Я просто хочу всё это побыстрее закончить. Работай.
- А чай?
- Это условие Частички. Она к тебе успела привыкнуть. А ты без чая не можешь. Привычки важны для общего настроя. Курить тоже можешь сколько угодно и без всякого вреда для себя теперь. В верхнем ящике стола сигареты. Теперь всё?
- Нет не всё. Я так понимаю, что буду работать и в ваших интересах, почему бы меня не поощрить?
- Ты мне надоел.
- Я о том. Что тоже заслуживаю благодарности за свою работу.
- Торгаш – он-Смерть презрительно скривил губы.
- Мне выбирать не приходится. Мне вообще через сорок дней умирать.
- Ты уже мёртв.
- Я мыслю – значит существую.
- Чего ты хочешь?
- Попрощаться…
- Ты не сможешь общаться с миром людей. Это мне удаётся делать с трудом, а тебе точно не под силу.
- Ну, есть же… вещие сны… ну, не знаю… должно же что-то такое быть!
- Заканчивай роман, я подумаю.
Так и закончился этот странный разговор, а потом он дописал свой последний роман.
Его не раз уже спрашивали, на что похоже это состояние «я пишу»? Самое близкое состояние, которое приходило ему на ум – сумасшествие. Это как говорить о любви. Все знают, что это такое но никак не объяснить неуёмное томление в груди и желание быть рядом с любимым человеком. Нет таких слов. Чувства вообще не выражают словами. Только поступками и никак иначе. Всё остальное фальшь. Вот так же фальшиво звучали его ответы о том, как на самом деле приходят к нему образы и сюжеты. Когда он, захваченный той или иной идеей, садился к клавиатуре, мир вокруг него замирал и терял очертания. Он погружался в придуманный им мир, полностью выпадая из реальности. Жена поначалу ругалась, но потом привыкла к его чудачествам. Он мог вскочить из-за стола и начать ходить по комнате туда-сюда, а потом, резко сорвавшись с места опять метнуться к клавиатуре. Мог закурить прямо в комнате, и рассеяно трясти пепел в кактус стоящий у монитора. Мог забыть сходить поесть. Или дотерпеть до того момента, когда уже в «ушах хлюпало», а потом,  на полусогнутых нестись в туалет, всерьёз опасаясь расплескать и не донести.  А бывало, что уставившись перед собой невидящим взглядом, водил руками или ходил по комнате, изображая одному ему понятные движения. Так бывало, когда надо было прописать сцену до мелочей, как кто стоял или двигался.
И вывести его из этого состояния могло лишь две вещи. Или он сам неожиданно обращался к жене с какой-нибудь дикой заявкой на вроде:
- Лап, мне надо в Полотняный сгонять. – когда дело касалось матчасти он становился педантичен. Сюжет должен был максимально плотно ложиться на реальность.
Или от компьютера его могла оторвать жена. Как поесть, так и по семейным делам. За то время, что они жили вместе, у них родились две очаровательные близняшки. К стыду своему он бывал вынужден признавать, что мало уделяет внимания дочерям. Поэтому если уж жене требовалась его помощь как папы, то всё творчество откладывалось и он, злой как чёрт, психуя, но выпадал обратно в реальность. Понимал что это эгоистично. Но ничего не мог с собой поделать. Бывало, что и скандалил. Потом просил прощенья, и всё повторялось сызнова. Жена любила его таким, какой он был, иначе вряд ли терпела бы. Он платил ей взаимностью. Насколько мог. И, заканчивая роман, был твёрдо настроен требовать свидания с ней.
Только теперь он оглядывался на своё творчество и задавался вопросом, а стоит ли оно всё шанса увидеть свою жену хотя бы ещё один раз. Единственный. Пошёл бы на такое для своей Натали Александр Сергеевич? Насколько творчество было дороже жены?
Ему оставалось дописать последний абзац, с которым он тянул до последнего. Текст был вычитан и вычищен. При взгляде на дело своих рук он ощутил знакомое жжение от нетерпения немедленно с кем-нибудь поделиться тем, что наконец-то доделал роман.
И этот кто-то тут же появился.
- Надо же. Семь дней.
- Роман не закончен! – он был раздосадован. Мысля о ком-то, он имел в виду своих ближайших читателей. Жену. Парочку критиков, мнение которых ему всегда было интересно. Дать издателю. Впрочем, издатель его всегда хвалил. Для издателя главным было то, что бы он писал ровно по книге в год. Люди покупали его труды, это несло деньги, а издательство это, прежде всего бизнес. Но этот бизнес и есть его благосостояние, позволяющее не мести улицу за кусок хлеба.
Теперь всё это было уже не важно. Важным было то, что он закончил роман. Почти закончил. А, следовательно, он и почти мёртв. Окончательно мёртв.
- Не хватает последнего абзаца – добавил он.
- Я подожду.  – Мёртво ухмыльнулся он-Смерть – Стать невидимым опять? Или ты уже забыл, что я и не уходил? Мне, видишь ли, некуда выходить из самого себя. – он-Смерть, оказывается, умел даже посмеиваться.
- У вас хорошее настроение?
- Что? Настроение? Глупость. Я вынужден понимать ваш юмор. Мне это необходимо в работе.
- А мне необходимо ещё раз увидеть жену – как можно более твёрдо заявил он.
Он-Смерть молчал.
Он тоже. Так и смотрели друг на друга. Он в пустоту, а пустота в него и страшно не было.
- Зачем мне утруждаться? Я могу тебя сломать.
- Это будет легче, чем помочь мне?
- Не знаю.
- Я знаю. Больше ни буквы.
- Хм… - он-Смерть скроил задумчивый вид. – Это ультиматум?
- Нет. Это условие. Даже просьба. – Он не хотел злить своего тюремщика.
- Частичка твоя вела себя странно. Условие доведения земных дел до конца мне было понятно. Чай – можно списать на то, что ты как носитель Частички вложил в неё своими привычками слишком уж большое значение этих привычек для своей работы. Приемлемо. Но Частичка хотела, чтобы и твои пожелания были учтены. Это совсем странно. У вас слишком крепкая связь. Так бывает, когда человек на земле избирает путь самосовершенствования и духовного роста. Редкость, но бывает. И никогда такие Частички ничего не просят для своих носителей, а твоя вот попросила… это … занятно. Хорошо. Я помогу тебе. Дописывай свой абзац.
- Вы меня не обманите?
- Мне незачем. И в любом случае ты ничего не сможешь сделать. Тебе придётся мне поверить.
- А если сначала свидание, а потом абзац?
- Я не намерен торговаться. Ты отказываешься дописывать – в голосе он-Смерти послышалась угроза.
Он не стал отвечать и углубился в создание текста. В голове повествование неслось галопом. Он практически уже знал наизусть абзац, который ему предстояло дописать, но как же медленно он набирался! Умирать не хотелось. Отчаянно хотелось придумать что-нибудь, чтобы остаться… хотя бы тут…Чтобы… Чтобы у него была сама возможность и дальше хоть что-то выдумывать. Неужели это всё? И дальше пустота. Чернота. Ничто.
- Погоди. А что будет с моим романом?
- Он исчезнет, как и ты.
- Но как же так? Зачем же я дописывал? Кто же это будет читать?
- Ты глуп и эмоционален, как и все люди.  Нужен был сам факт дописывания романа. Сам роман никому не нужен. Ни твоей Частичке – она не сможет читать, ни тебе – тебя не будет, ни мне – я читать ничего не собираюсь.
- А люди…
- Я тебе уже сказал, это невозможно. Я с трудом общаюсь с миром людей в вопросах не связанных с моей компетенцией. Они кго если и увидят то в недописанном виде. Ты закончил?
Он опять застучал клавишами. Дважды сбивался. Абзац печатал машинально, а сам лихорадочно обдумывал сказанное он-Смертью.
- Хорошо. Я закончил – он поставил точку. – У меня к вам просьба. Ещё одна.
Брови он-Смерти поползли вверх и его лицо наконец-то действительно стало похоже на лицо живого человека.
- Как… ты меня не перестаёшь удивлять… я тебя запомню…
- Я прошу принять Вас мой последний роман…
- Мне никогда ничего не дарили. Мне и не надо, но ведь никому и в голову не приходило… задабривать пытались. Но у тебя другие мотивы. И это… я редко удивляюсь. – перебил он-Смерть – Я принимаю твой дар. Я вижу. Тебе физически необходимо чтобы кто-то прочёл то, что ты пишешь. Это часть общего замысла оконченного дела. Теперь я понимаю, почему твоя Частичка была настойчива во внимании к твоим просьбам. Нам пора.
Сон.
Хорошо быть во сне и понимать что это сон. Всё меняется вокруг тебя по твоему желанию. Потому что это отдых сознания в подсознании. Это когда наши сущности отдыхают в Частичке Бога. Это когда мы становимся подобны богам. Но в настолько другой реальности и в настолько далёкой, что проснувшись, едва помним все те чудеса, на которые были способны только что.
Это был сон его жены.
Она сидела в пустой комнате и смотрела в окно. За окном было серое небо, лил мелкий и противный дождик. И комната была жуткая. С ободранными обоями и протёкшим потолком. Посреди комнаты стоял табурет, и на нём сидела его жена. Сидела и смотрела перед собой. Она очень сильно тосковала… даже во сне. Безысходность – вот что он увидел в её сне.
- Милая – голос дрогнул.
Она обернулась и очертания комнаты тут же поплыли.  Жена тут же оказалась радом и обняла его. Она не плакала. Не говорила. Просто прижималась и дрожала. И он захотел для неё  чего-то хорошего. По глазам ударило солнце и вот они уже стоят на поляне в калужском бору. Невдалеке шипит мангал, девочки гоняют в бадминтон. Жена раскладывает овощи на покрывале и потом смотрит на него снизу вверх, щурится от солнца, её губы шевелятся, она что-то ему говорит. Но он не слышит. Он смотрит, смотрит, смотрит.
Неожиданно опять всё оплывает но уже со стороны дочерей. Они обе уже возле него и без ракеток в руках. Прижались.
- Папа. Не уходи.
- Я не могу, ежатки. Мне придётся. Маме привет передавайте.
- Хорошо, папа, - старшая потянулась к его щеке, младшая заплакала. И снова они метрах в двадцати от него гоняют бадминтон. И эта поляна и этот бадминтон лишь часть их общих воспоминаний о том чудесном пикнике, когда он и решил писать эту книжку.  А потом всё завертелось. Как мало было таких пикников. Всё больше архивы. Перерывание рунета.. грёзы.. всё впустую. Смерти на чтение.
«Тебе пора.» - голос он-Смерти раздался в его голове неожиданно. Да такое сложно ожидать. Всё что он успел – оказаться рядом с женой и, взяв её лицо в ладони, заглянуть в глаза. Она улыбнулась, потянулась к нему и прикрыла свои.
Закрыл глаза и он.

Он-Смерть сидел на месте растворившегося в мире Писателя и смотрел на монитор. Он- Смерть думал. Взяв себе такую оболочку, он волей-неволей выбрал себе и психологический слепок носителя. Хитрый человечишка. Так не хотел умирать, что оставил после себя не только книгу, но и вот такую оболочку для Смерти. Ведь эта оболочка теперь находилась в памяти Смерти. Что-то в этом человечишке было. Не зря даже Частички его дочерей посчитали нужным получить эмоции от их прощания. Любовь. Эмоциональное безумие в чистом виде. Но иначе люди не размножались бы. Творец был неоспоримо гениален. И Смерть это забавляло.
Забавляло настолько, что Смерть таки решился и нажал на клавиатуре ВВОД. За огромное время службы мирозданию Смерть научился некоторым вещам, которые вообще-то делать не имел права. Но и не получал прямого запрета на подобные действия. Погрешности есть у любых процессов. А с Частичкой всё вышло в лучшем виде. Первосортный, качественный материал ушёл из его мира. Прочный и надёжный кирпичик Мироздания. Частичка бога. Великолепная работа, можно и пошалить.
Сразу после этого нажатия и дом и квартира и компьютер и сам Смерть мгновенно стали туманом. Для Смерти эта история закончилась.

Она проснулась опять зареванной. Это её уже не удивляло. Последнее время она решительно ничего не помнила из своих снов. Но не на этот раз. На этот раз она, проснувшись зареванной, опять расплакалась, но уже с некоторым облегчением. Наконец-то ей приснился он. Она всё ждала, когда же это произойдёт. Чтобы увидеть его ... хотя бы во сне. Хоть так. Ей так его не хватало. Осознание того, что он больше никогда не будет мерить шагами комнату перед своим столом, никого не замечая, или рассеянно курить в кактус, рвало ей душу на части. Но надо было как-то жить дальше. Дочки ведь маленькие совсем. А жить… да не хотелось жить. Не то что в петлю. А вот вкус к жизни пропал. Ничего не хотелось. Хотелось противного дождя за окном, и чтобы никто больше не дёргал.
И вот приснился! И какой шикарный сон! Они снова на том пикнике! И он. И его глаза. И такие тёплые ладони на её щеках. Она даже провела рукой по щеке, ловя это ощущение его ладоней на своём лице.
А потом… потом он тащит её к компьютеру и открывает папку в середине рабочего стола. И там какой-то текст. Большой. Наверное, его новый роман. Незаконченный. Незаконченный?  Папка в середине стола. Это она запомнила так чётко, что желание залезть в компьютер мужа стало таким же отчетливым, как и нежелание вылезать из-под тёплого одеяла.