Когда к власти придет Зюганов (гневный, красный, неподкупный), когда он доверит мне зачистить «Дом-2» - умрут не все. Рядовых зрителей и участников шоу, всех этих солнц-хуелнц, без затей усыпят газом по статье КЗоТ «Врожденный дебилизм» (что все же говорит о зачатках гуманизма во мне). Но организаторы «Дома», КсюшоСапчаг и иже с ней… оооо, так легко им не отделаться.
Кобыле я выделю двухкомнатную квартиру в Норильске, с обязательной пропиской. Чтоб было чем платить за тепло и коммунальные услуги, устрою выбойщицей на комбинат «Надежда», с хорошим окладом – тысяч 40-50. Я даже подключу ей интернет (по диал-апу, уж извините – другого нет), и пусть у нее, как у самых крутых в городе, будет зареган свой э-мэйл. И пусть с этого э-мэйла она, весь остаток своей недолгой жизни, ежедённо рассылает проклятия богу и мне за ту нескончаемую муку, на которую ее обрекли…
Норильск! Как много в этом звуке..!
Начать с перелета – его отложили на 14 часов, «Норильск погоды не дает». Наконец, уже чуть обжившихся уже в Домодедове, нас загнали в самолет, но просили «не обнадеживаться». Об этом спустя 4,5 часа попросил и капитан лайнера, начав закладывать круги над безупречным белым полем – «не исключено, что полетим обратно в Мск». Почему?! Поле гладкое, как стол, солнечно, одна проблемка – ничего, хотя бы отдаленно напоминающего город, в иллюминаторах на все 360 не видать и в помине. Наконец, через час кружения, пилот отважился – или отчаялся? – и нырнул.
…по ощущениям, мы прорвались через кастрюлю манной каши, которую повар, заебавшись варить, тут же и опрокинул на бок. Получив изрядного пинчища в борт, царапнув  крылом (!) полосу, аэробус завяз в сугробе. Голосом, исполненным тонкого злорадства, командир экипажа сообщил, что «полуостров Таймыр приветствует вас температурой воздуха -26 С, ветром, порывами, до 30 м/с, пургой, горизонтальной видимостью не более 2 метров и световым днем не свыше 5 часов, желаем приятно…». И тут же совершенно неуставно добавил «а мы уносим шасси, пока не поздно». Заскрежетал люк, и умные (закутанные в меха) стюардессы пригласили нас прыгать на ледяную гору, оказавшуюся – подумать только! - самоходным трапом…
Норильск! Не так я представлял себе 25 апреля, которому в Москве через час еще только предстояло начаться. Там первые божие коровки готовились трахать первую тополиную тлю, там было на 50С теплее (опять!), и там же (этого мы пока не знали) остались любезно проебанные авиакомпанией S-7 наши сумки со всей теплой одеждой, фото-видео-аудио-IT-техникой и моим лекарством, без которого я снова (о, проклятье!) разучился обходиться в России… А здесь, в постапокалипсическом будущем, куда нас занесло – не ждало ничего, кроме мглы, бурана, кумара и льда.
Ах, да – еще кроме самой северной в мире, занесенной в книгу Гиннесса мечети, и маленькой мусульманской общины, житие-бытие которой нам с фотографом Александрой предстояло живописать и отщелкать для журнала «Татарстан». Муслимы, говоришь… арык, урюк, ишак… кишлак и Уч-кудук, шайтан-арба и сыктым-паровоз… и все это под синим, безмятежным, ласковым небом, под вечно-палящим Солнцем… Караул, нас наебали!!!
Надежды не добавил и таксист, заломив бессовестную цену от аэропорта до гостиницы: погодка, ухмыльнулся бомбила, «штатная, по сезону». Лета «не было» два последних года; не факт, что будет и в этом; кое-где снег не тает и в июле; вот и цены на бензин, сами понимаете… оттого и извоз недешев…
А узнав, к кому и зачем мы приехали, хмыкнул и вовсе недобро: ну, этим-то везде хорошо. «Эти» приезжают – от властей подъемные получают, шестьсот тысяч – на жилье, на обзаведенье. Оттого и общиной держатся, делиться не желают. Вон, видишь, и мечеть себе отгрохали, даром что на вечной мерзлоте. А нашим-то, православным – и там шиш, и здесь фигу…
Слышать это, особенно последнее, было – по меньшей мере, странно. Пожив в Москве, к цитатам из серии «понаехали тут» не то чтобы привыкаешь, но учишься не замечать – слишком уж распространено. Но «понаехавшим» жить и работать в Норильск, имхо, следовало бы не завидовать, а – памятники ставить. Особо, если вспомнить мелькавшие в газетах каких-то пятнадцать лет назад, в годы всеобщего краха, отчаянные объявления типа «Меняю квартиру в Норильске на билет до любого крупного города на Материке…»
Словом, ясности не внесла ни беседа с коренным жителем, ни начавшийся чахленький рассвет – уже не полярная ночь, но и не день пока еще. Мелькавшие по обочинам дороги бесконечные трубы Комбината сменились первыми городскими постройками. Дороги – черные; в целях экономии асфальт вместо реагентов посыпают бесплатной золой. Архитекторы, тоже, видимо, махнув на все рукой, отстроили жилые кварталы без изысков, дома – коробки: прямоугольники, квадраты, параллелепипеды… Один из них оказался гостиницей «Норильск», в стенах которой нам, кажется, предстояло просидеть всю командировку.







                                        * * *

Чуть отдохнув от перелета, мы разделяемся. Александра, предусмотрительно взявшая пальтишко в ручную кладь, на такси отправляется в мечеть – знакомиться, фотографировать и, может быть, выпросить для меня какое-нибудь теплое шмотье. Я (в джинсах и рубашке) остаюсь изучать город визуально (из окна) и виртуально (через интернет).
Смотреть – тупо: между ночью и утром разницы, почитай, нет. Заполярье.





А первые упоминания о Норильске относятся к XVI—XVII векам, когда Таймыр был заселён основателями ныне канувшей в Лету Мангазеи, охотникам и промысловиками. Этимология названия утрачена, но сами норильчане на сей счет шутят: «куда не пойди, ветер всегда на рыло дует». В этой шутке, кстати – 100% чистой правды.
В 1935-м ГУЛАГовские зэки заложили Норильский горно-металлургический комбинат. В 1953-м поселок Норильск получил статус города. Хотя, по сути, это не город, а просто завод, в окрестностях которого добывается и перерабатывается четверть запасов платины и никеля на планете.
Так хуле дивного, что Норильск заслуженно пользуется репутацией самого экологически грязного города в мире. Правда, по этой рубрике он в Книгу Гиннеса не попал – возможно, особо не боролся за звание? Но, так или иначе, градообразующий Заполярный филиал «Норильского никеля» ежегодно хуячит в атмосферу около 2 миллионов тонн (!) отравы, в основном диоксида серы. Содержание говна в городском воздухе редко бывает ниже 4—5 ПДК, доходя иногда до 120 ПДК (формальдегид). Вокруг Норильска 100 000 гектаров лесотундры выжжено или обречено на умирание.
А среди населения города значительно повышены показатели по аллергии, бронхиальной астме, порокам развития сердечнососудистой системы, органов дыхания и пищеварения, болезни крови, онкологии, расстройства психики, в том числе и среди детей. Продолжительность жизни в Норильске на 10 лет меньше среднероссийского показателя, а численность населения города уменьшается с каждым годом на несколько тысяч человек.
Кому здесь жить, и как жить? Птиц – и тех нет. Никаких. Даже вездесущих помойных ворон-голубей-воробьев. И – никакой зелени на улицах города, ни былинки. В самом деле, что высаживать, да чтоб выжило – ну не ягель же?
Был один ВУЗ, и тот, построенный неумехами на вечной мерзлоте, треснул – и закрылся. Продолжительность отопительного сезона составляет 302 дня, период устойчивых морозов длится около 280 дней; при этом отмечается более 130 дней с метелями. Солнце – одно название… так, слепящее пятно в мутной морозной дымке, медленно ползающее вдоль горизонта…



Представителей коренных национальностей – ненцев, энцев, нганасан и долган – нет давно, все ноги протянули. В основном живут русские, азербайджанцы, дагестанцы, а также – с бору по сосенке – потомки всех  заключённых и сосланных, амнистированных в 1953 году. Для христиан в городе есть православный храм «Всех скорбящих Радость».
Для всех прочих – та самая мечеть, Нурд-камаль. Открытая в 1998 году, была построена Мухтадом Бекмеевым, этническим татарином и уроженцем Норильска. Меценат назвал ее в честь своих родителей, похороненных здесь. Но сама мечеть оказалась его прощальным подарком городу: не выдержав адских условий, Бекмеев съебал жить, где потеплее – в Сочи… так спешил, что даже мерина своего бросил – один хуй не вывезешь…









…но не успел я окончательно прийти к мысли «рвем когти отселя!», как нарисовалась Сашенька – весьма оживленная и не склонная к меланхолии.
- Живо собирайся, такси у подъезда. Ужинаем с чеченами!
Ебать-ковырять, вот это я раскумарился…

                                        * * *

Семья Маярбиевых, переселенцы из Грозного, живут по здешним меркам и впрямь неплохо. На пятерых у них – своя квартира-трешка, хотя и на окраине города, зато до мечети – рукой подать. Средний сын, 8-летний Абдул-Малик, ходит туда в медресе, младший Тархан в свои шесть пока учится ненавидеть русских в детсаду. Старшая девочка, 14-летняя кокетка Танзила помогает маме Лейле готовить ужин – национальные лепешки «чепалгаш» с творогом. Хрючило, отдам должное, вполне себе.





Глава семьи, 33-летний Темирхан, с женой и новорожденной свалил из Чечни в 99-м – как раз когда их начали асфальтировать по второму кругу. Теперь работает водилой в горадминистрации – очень нихуево. Однако, сейчас родители подумывают о возвращении в Грозный – здесь, хоть и налажено все, но очень уж не  хватает тепла, зелени, свежей баранины и привычных горских пейзажей – земля «гладкий и пустой, как тарелка».
Почтительные дети, по чеченской традиции, слушают предков не перебивая, но в глазах их читается некоторое недоумение. Старшая дочь родные края хоть и успела повидать, но конечно же ничего не запомнила. А сыновья так и вовсе родились здесь, и вся их жизнь – здесь, они урожденные норильчане, и Чечня для них – типа сказки. Побывать там – заебись, но уехать насовсем от «родного» Заполярья? От дворовых кентов? А нахуя, состно..?
- Говорят, что чеченская «версия» ислама несколько агрессивнее других, - пытаюсь выяснить подноготную. – А мечеть на всех одна… Не случается ли конфликтов с другими верующими, других национальностей?
- Много чего говорят, да не все слушать надо, - увесисто отвечает Темирхан. – Аллах один, и ислам один. Да и климат у нас не тот – отношения выяснять. Нам здесь – выживать надо, всем вместе, а воевать начнем – только силы зря потратим, да пропадем поодиночке. Нет конфликтов. Нет между нациями выяснений – кто лучше, кто хуже, кто больше Аллаха любит. Все на одном языке общаемся, на русском. На нем говорим, ему учимся, на нем и проповеди слушаем. А служба идет – так тоже для всех на арабском.
«Чемоданного» настроения в этой семье не ощущается.

                                        * * *

Следующий день начинается с приятного: аэрофлот наконец нашел и привез наши сумки. Можно приодеться в теплое, подзарядить издыхающие на морозе телефоны. И поправиться, наконец – уж я проклял и Аллаха с Христом, и Будду с Кришной, Яхве хуями одарил… Поправляюсь. От души. И тут же смачно чихаю прямо в пакетик, без потерь и палева прошедший две авиатаможни. Белое облачко взлетает до потолка. Вот ты, Миха, и слетал на обратном пути и в Новосибирск, и в Нижний Тагил, ога… До Москвы бы добраться. А нехуй было поминать всуе имена Всей Братвы, мудило.
Погода, на удивление, наладилась: за бортом - всего лишь -7С, унялась пурга, и даже солнце чуть выдвинулось из-за далекой пологой сопки. На улицах, кроме разных ужасов, глаз натыкается и на что-то родное. Словом, жить бы можно, одна хуйня: этот день – последний из трех командировочных.



А значит – все галопом. На бегу не все увидишь, о чем-то забудешь палюбэ. Зато сегодня пятница, а значит, в мечети соберется почти вся община – будет «расширенный» намаз. А подвезти нас любезно согласился Амрулло – исполняющий обязанности имама Норильской общины.
Почему «и.о.»? Да просто никак не выберет времени – поехать в Красноярск, в муфтият, исполнить там все необходимые процедуры с формальностями и официально вступить в духовное звание. А пока – справляется и так.
Благо, что в городе Амрулло – и так самый кошерный мусульманин. Уроженец Таджикистана, в молодые годы он закончил медресе в Душанбе. В Норильск переехал давно, в 1997 году, теперь ведет службы каждый день – в простые дни для 20-30 прихожан, а по пятницам и до двухсот.









В 2008 году выкроил-таки время – совершил хадж в Мекку. Ведь, к слову сказать, все духовные нагрузки у имама – отнюдь не взамен, а в дополнение к основной: в свои 45 лет Амрулло хуярит на Норильском комбинате машинистом-обходчиком. Вечернее медресе вести – снова Амрулло. Башкирка-мать, дочери которой предстоит операция на глазах, волнуется – где лечиться, какие врачи нужны, какие лекарства – тоже пришла за советом к Амрулло. Казах в островерхой шапке хочет, чтоб помолились о благополучных родах его жены – и он к имаму. Какие-то разночтения, периодически возникающие между шиитами и суннитами – тех и других примерно поровну – и снова на роль третейского судьи не найти никого более подходящего, компетентного, рассудительного.





- У нас нет конфликтов между верующими, - смеясь, утверждает в свою очередь Амрулло. – На одном языке общаемся, как одна семья живем, прижались друг к дружке покрепче – от холода, наверное…
- А в теплые края не думали вернуться?
- Знал бы, на кого все хозяйство оставить – может и подумал бы, - улыбается и.о. – Но сначала нужно вырастить, как это теперь модно говорить, преемника. Разве что вот Абдул-Малик подрастет – ему доверю.



И треплет по макушке нашего вчерашнего 8-летнего знакомца. «Преемник» старательно переписывает буквы арабского алфавита с доски в тетрадь – учится правильно читать Коран. Вообще, в мечети побывать любопытно; четыре десятка на свете прожил – раньше и ближе как-то не довелось. Чего стоит одно только слово с пятью буквами «Э»! (женский туалет, есличо).









А на входе в женскую часть мечети мы знакомимся со старейшиной общины – 78-летней татаркой Сакинэ Салахутдиновой. Сакинэ с мужем приехала сюда из Чувашии в далеком 1963-м году, на заработки – тридцать пять лет въябывала маляром на комбинате. Зарабатывали неплохо, вырастили сына и дочь, которые тоже остались жить и работать в Норильске. Но…
- Мало стало в Норильске татар, - сердицца бабулька. – Многие уехали, а которые остались – не хотят здесь детей заводить…



- А ваши дети здесь остаются – наверное, чтобы о вас заботиться? – стараюсь увести ветераншу труда от мрачных мыслей.
- Я бы не стала удерживать, если бы хотели уехать на Материк – уехали бы. Но нет, они сами так выбрали. Может, и правда за меня держатся. А может, и я за них… Аллах знает, кто за кого держится. Но так чувствую – Норильск наш дом, детям жить, и мне доживать – здесь написано…

                                        * * *

Покончив со всеми делами и знакомствами в мечети, все вместе идем перевести дух в примкнувшее по соседству халяльное кафе с незатейливым названием «Кафе». За день наугощались то там, то сям – впору усраться. Но где взять каменное сердце – отказаться от миски духовитого наваристого кюфта-бозбаша, да от закопченного алюминиевого чайника с зеленым чаем? И как обидеть отказом улыбчивого бухарского узбека Гайрата – управляющего «Кафе»? Тем более что, как уверяет Гайрат – супчик-то настоящий, с бараниной, хотя и с импортной – с новозеландской?
Не вкурил… А что – бывает баранина искусственная?
Всеобщее оживление, переходящее в смех. Э-э-э, дорогой, да ты, видимо, совсем истории Норильска не знаешь. А мусульманин бы догадался…
В двух словах: за Полярным кругом, на вечной мерзлоте баран не водится – ему тут точить нечего, а от пурги и шуба не спасает. Сообщение Норильска с Большой землей – только самолетами, да в хорошее лето, не каждый год – месяц навигации по реке Дудинке. Поэтому баранина, даже замороженная, до последних времен, пока не наладили поставки, была наидефицитнейшим товаром – более редким даже, чем никель с платиной. И кюфту-бозбаш, и другой национальный харч готовили с различным «суррогатным» мясом, с говядиной в основном – не тот вкус, и запах не тот. А уж о живом баране – не приходилось даже заикаться.
- Так жили, - хохочет Гайрат, - что на Курбан-байрам, не поверишь, северного оленя вместо барана резали!
- А сейчас, - любопытствую, - кого режете? Прилетели бараны?
Смех делается громче. Ну, понятно: времена меняются, но запихнуть живого, блеющего барана на рейс, скажем, Аэрофлота – все так же непросто…





Сидим без бухла – ислам, хуле. Но – разрази меня шайтан, если плохо сидим! В теплом воздухе кафе плавают всяческие аппетитные запахи; с пережора клонит ко сну, но зеленый чай чудно освежает и бодрит. Гайрат, по всему ясно, уезжать из Норильска в ближайшем будущем тоже не планирует.
И внезапно ловлю себя на мысли: и я – тоже. Уже не так рвусь домой, как вначале. Моя бы воля – остался б еще на денек-другой, пообщался бы.
И еще: педантично выведывая у всех встречных, не собираются ли они покинуть Норильск, получая самые невразумительные ответы, я так ни разу и не задал второго вопроса, интересовавшего меня ничуть не меньше. Правда ли, что переселенцы из этнических групп получают «подъемные» деньги от властей, в то время как представители титульной нации – имеют шиш с маслом? И не задал я его не потому, что забыл. А потому, что – не хотелось услышать ответ. Не хотелось разочароваться.
Потому что, как бы там ни было – а в места, подобные Норильску, большинство людей попадает не своей доброй волей – а, скорее, стечением обстоятельств. И – как же вернее жить под гнетом этих обстоятельств?
Пить ли горькую в тоске и злобе, ища виновников своего бедственного положения среди черных, белых, красных, голубых – где угодно, кроме как не в себе самом и собственном равнодушии, лености, разобщенности? (К чему весьма склонны, увы, представители титульной нации. Правда, чему другому, а этому неизменно и усердно способствует власть, снабженцы).



Или – не пить? Сплачиваться против «обстоятельств», строить, двигаться вперед, не боясь требовать от власти – и получать! – все положенное тебе для достойной человеческой жизни? Употребляя на это все силы собственного характера, и поддержку своего землячества, и преимущества общей религии? Оценивая другого человека не по цвету кожи и разрезу глаз, а – по воспитанности его детей, по объему его знаний, переданных по цепочке дальше, по мере его труда, внесенного в копилку общины?



Второй подход, даже если оставить в стороне все морально-этические критерии, представляется более эффективным. Позволяющим не выжить – а жить. При любых внешних обстоятельствах. И даже если, в нашем случае, сплачивающим фактором явился банальный холод, то – спасибо такому холоду, который оказался дороже и важнее иного тепла…