Празашла эта криминальная хуйня с оттенками тей-кван-до в далекой пендостанщине, в правинциальном гарадке Сиетл. Некий престарелый пенс, аткликающийся на громкий крик "Гас Джонс" и отматывающий уже паследние метры киналенты сваей жысти, тем не менее даказал, что есть еще порах ф парахавницах, ягады в ягадицах и куклукскланы в кукрыниксах. Он умиратваренно прагуливался па тенистой алее, пускал шептуноф в галубую азонавую дыру в небе и тростью пытался как бы невзначай придавить наглаватых варабьеф снующих вакруг и принимающих сыпящийся песок ис старческой жеппы за  хлебные крошки с небес.


В галаве насились васпаминаня далекой баевой моладасти, Перл Харбор, кагда он, будучи маладым памошнеком карабельнава кока, лично сбил дваих камикадзев, метко уебаф им картохой ф глас. После, ф каждом пабе знали ево как чимпиона па дротикам. Аднаму абитчеку он даже патушил оба бебиха одним метким браском дуплетом. - Да, сичас уже не то - думал он, безуспешно пытаясь папасть астрием трости па юрким варабьям. И вдрук он увидел, как какой-то афроманьяк нападает на двух беззащчитных самок пендоса. Причем, судя па фсему, не на предмет развести их паибаццо на пол-шышечки, а ацки сжечь и после, видимо, сажрать.


Пака маньяк абливал визжащих пелотак гарючей житкастью и пытался их паджечь зажыгалкой, дедушко растегнул пласч и как бэтман бросился на помасч са скорастью три метра в минуту, придавая сваей тушке ускарение с помащчью фарсажных шептуноф. Черес полчеса он сумел дастигнуть места преступления, где адна пелотка уже была абьята пламенем и арала на афрораспиздяя - "Жжошь, сцуко?".  Дедушко, взмахнул сваей палкой-хадилкой и ацки уебал абитчика па тыкве. Тыкве было хотьбы хуй, а вот тростачка немнога пагнулась. Чтобы ее выпрямить, дедушко перевернул палачку загибом внис и есчо рас уебал афропреступнека па тыкве. Аднака, он не расчитал сил и пагнул ее в другом направлении.


Так он и выпрямлял ее туда-сюда, пака не приехала палицыя с пажарной машиной. Копы, дажовывая на хаду гамбургеры и аткашливаясь чипсами, паблагадарили дедушку за гражданскую бздительность и атвагу и вежливыми паджопнеками атправили ево дамой. Аднака дедушке стало жалко пагнутую тростачку и на следуюшчий день он припеся ф палицейский участок и пихал эту пагнутую карягу всем и каждаму. Фсе и каждый хлопали дедушку па плечу, гаварили - "Да, да, атец, ахуительно ты ево атпиздил, до сих пор апазнать не можем" - хвалили за гражданскую бздительность, но намекаф насчот новой третьей наги не панимали.


Кагда дедушко припиздил со своей кривой палкой к палицаям ф десятый рас, стон разнесся па палицейскаму участку. Дедушко же невазмутимо пригаваривал - "Вот, милки, что тростью-то стало, сафсем кривая, хоть гарналыжным спортам с ней занемайся...". Хуй знает, чем бы фсе это кончелось, еслип не адин нахотчивый блюститель парятка. Он сматался ф качегарку, спиздил там железный лом и нанес на нем дарственную натпесь "Гасу Джонсу ат благадарных жытилей Сиетла". Ломек был таржественно вручон ахуефшему дедульке са славами - "Эта тростачка уже хуй пагнецца" - и снова, саблюдая фсе правела преличия и уважения к старшему пакалению, паджопнеками выпиздили дедушку нахуй, пажелаф ему на прасчание лехкава пути и пабольше маньякоф на этом пути.

Дашол ли дедушко дамой, не извесно