Собралися гоя еси беныть три добры моладца из земель столишныных околокремлевских  посетить Пальмиру северную аки Питер.
      Так как народ, сказывали там,  внеземной и заоблочный, отяжеляющий/выносящий мозги свои разными приблудами заморскими, порошками иноземными, напитками испепеляющими. Захотелося молодцам отпробывать всех етих невъебенных явств неприменно внутревенно/орально/мышечно/ортариально. Ну и если кони не двинуть, разумом не замутниццо, открыть для себя новые перспективы перед развитием колайдиров ебических и воин космических.

    Сели молоцы на коня удалого железного, взяли с собой в дорогу длинною и
опасную провизии развлекающей и бодрящей три пуда, охмуряющей и в сонмище
вводящщей два пуда и один маленький пакетик с трын-травой мексиканской от
змея Гарыныча Зеленого отбиваться чтобы.

    Как приехали в столицу ту заоблачную северную не помнили. Встали с сидалищ
обоссаных , откинули бутылки из под ножищ вонюченных, прогнали приблудниц
ночных, неведомо как появившихся и номера телефонов  раздающих, вышли на
поляну вокзальную и за головушки буйные сваи схватилися.

    По ногам-рукам товарищей ходит трэмор аццки жоский, глазья не видют дальше носов, загубленных порошками москотцкими бодяженными, в мозгах -то уже каша забубённая.
    Хуй вам, слухатели/фтыгатели, в спину сгорбленную над экраном цветным задроченным, не скора сказко скажеться на животрепещущих органах героев наших былинных.
    Доперли они качаяся-трясясь-подпрыгивая, ворочая буркалами раскраснющими, дыша перегаром  космичиским до терема Шавермного, удивляясь названию дичайшему иноземному и форме мусарской витязей привокзальных.
    Прекрестясь онучем отведали блюдо заморское, кое в папиросную бамагу залощено, трясущимися конечностями и скрежечущами зубьями. Стали о ночлеге думу думать на сложном ходу,  вдоль славной улицы, кишащей толпами иностранщены и местных кватратометровладельцев, кои проживают в домах странных форм и желтых цветом, аки дурдомы на родине наших славных героических витязей.

    Ход и движение молоцов был затруднен впечатлениями, нахлынувшими от пищеблоков таташних, музеев кунсткамерных, мостов мастеровитыми кузницами слепленными и набережных, где можно переобути и ополоснути ноженьки прохладною водою реки славной, что недалече протекает и кличиться Невою.
    Поняли  молодцы, что заплутали они в переулках каменных и от смолья своего чудесного, взятого в дорогу дальнюю для усушения мозга кипучего, не могут дорогу найти из подворотен скинхедовских.
      Свистнули они по соловецки по разбойниче, подъехала к ним карета волшебная
самоходная с шашечками. Вези, говорят нас в хоромы царские, да в палаты
президентские, сами мы уже ходить не можем, да и не хочум -добавил самый
моладой и глупый молодец.

        Приехали молоцы в палаты гостиничные, попросились у хозяйки горы медной да бумажной купюры на ночлег единыждый. Смилилась над ними хозяйка, да и пустила  на покой добрых молодцев, купюры падсчитывая. Уселись князети на лежбища, уста пивом и медом залили и решили, что пора познати им силы разума безмарципановые. Достал старший молодец дрын-траву мексиканскую. Вдул младший молодец по неразуменью своему и жадности хапку огромную несусветную и померещились ему черти бесовские с лицами молоцов знакомых. Начал он в окно ломиться от них, на четвертом этаже находящемся, двери в щепки расшибать, плеваться и мычать непочеловечески. Поймали его молоцы добрые необдолбанные, да привязали его, чтоб пришел в себя.
      Набили молодцу среднему в бульбулятор дудку аццкую, что шалфеёвой дурью кличуть и хапанул добрый молодец сего зелья агницкого. Хотел сказать слова громкие благородныя и о том, что понял он где смысл вселенский находиится, да застряли слова его матные комом в горле и пал он ниц на лежбище козенное и поплыл  по Вселенной красочной, бестолковой, но душу поражающей, и начал всплывать он на Ниве где сфинкесы животнотелые, а очнулся там же на лежбище в странном городе Петеребурге.

      Выслушав рассказ сбивчивый полуматерный от жадно прихлёбывающего пива и табочищщем аццки смолящего среднего молодца, старший набил себе бульбик полнее, так как опытен  был и прозорлив по внеземным мирам шататься и мозги свои засушивать/закручивать/выжимать. Дунул он  себе в грудь расточенную от вдыхания трав разных и пал  на сыру землю пристанища, что "общагой на Малом" в народе кличиться. Начал говорить на невиданных и неписанных язычищах и заплыл, по ходу, в такие ебеня ниебовые куда шаманам тундры и пиндосам с казахами и киргизами не долететь еще годов  так стопитьсот, примерно, безпизды. Вернувшись с ебеней далеченных не стал он посвящати друзей в тайны закмарья Вселенского, а передал бульбик младшому - несуразному и к этому часу уже почти отдуплившему… И продолжалось их пиршевство созерцательное до утра дня следущего.

    Только очнулись по утру наши добры молодцы и поняли, что земли эти петербургские завидные, к разуменью и воссозданию с природой матушкой податливые, не то что в княжестве москотском быстроганном. И решили молодцы каждый год сюда приезжати, думы свои думать недетские и в летописи записывать.