Лунтик?.. Да, учитель мой, б/п.
Калигула



Хуле, насматревшись парнухи и начитавшись креосов про еблю, решили жестко отъебать Майю. Это падруга наша, пчела, кто не в курсе. Группавуха типа, ога. Накурили ее предварительно и панеслась.

Ей то хуля? Всю жизнь в парнухе снималась да и лыбу давит от Кузиной накурки, а мы чота застремались. Как то нерешительно штоле, к этому вопросу поначалу подошли. Потом наверстали правда.

- А, да хуле там, бля! – первым решился муравей. Достал хуй и положил его Майе на язык. Та засасала его как здраствуй, и сасет.
- Канешна, хуле там! – кузнечег Кузя не долго думая павтарил аперацыю мураша.
Без балды – Майя абоим сасет, разом!
Мне, блять, доставать нечего было – в прошлый раз абнаружил что с палавым хуем беда у меня. Нет, короче, его. Нет и фсе! Абидно да слез. Стою. Чую, что палавое влечение-то не прападает, удавлетварица ахота. Эти, бля, по разу уже кончили. Пакурили – и сново на клык. Хатя какой там клык, рот, бля, без зубоф, пчеле хуев пять еще бы вашло. Природой так заложено, да и опыт яебешь. Стою. Думаю.

- нуф фоты, Фунтиф? – Мая шепелявит.
Чо, чо – хуй в ачко! Хотя, с ачком тоже аблом – када срали, заприметили, что у пчелы из жопы жало вылезло, паэтаму на ачковый секс табу паставили. Ну как паставили, чопик из адуванчика заебенили и фсе дела. А то хуйзнает – по накурке вдрук ей срать приспичит. Ахуеем втарой раз такое зырить.

Ну, пиздец! Насекомые по третьему кругу пошли! А я думаю. Дааа… Пизда! О! Точно, пизда веть у нее должне быть? Иле нет? Начал искать. И вдоль, блять и поперек. Нету! Да штош такое то, у меня хуя нет, у ней пизды. Параолимпийская ебля какая-то!!
Ну, думаю, раз так, то пусть и мне сасет! И всеми четырьмя ушами еблысь ей в рот! Глубоко походу въеб, пчелка даже паперхнулась чуток. Да и кареша чота взвыли. Ыыы, орут, ыыыы. А мне похуй, так заебись стало. Мордой на сиськах у Майи лежу, уши сосет – тесно. Хорошо! Потом в голове – крак, наебался, харэ! Вытащил ухи, смотрю муравей с кузнечеком к ручью на перегонки чешут. Чё такое? К пчеле оборачиваюсь, сматрю лыба у нее еще больше. Ты чо, говорю, Мая, такая щасливая?
- Да пашол ты нахуй, - отвечает, - чуть рот не порвал, припиздок инопланетный.

Сама на хуй иди, думаю. А сам чую, с ушами непонятка – горят. Не агнем канешна, а так жжение, как будто скипидаром намазали. И, главно, фсе сильнее и сильнее. К ручью тоже подался, неспешно так, метров десять в секунду. Хуяк, в воду башкой – атпустило. Выныриваю, смарю: Кузя с мурашом сидят по пояс в воде. Че сидим, спрашиваю. Хуи марозим, отвечают, сматри, блять! Встают, а хуи синии-синии, даже фиалетавые пачти. Хуясе, думаю, паеблись и на отражение свае глять! Блять! Все четыре уха, как баклажан. Цветом фсмысле. Дела…

Патом, канешна, хуи у них нормального цвета стали: у муравья черного, у Кузьмы зеленова. Да и Майя через неделю улыбатся перестала. У меня тока уши так и остались фиалетавые.

С тех пор групешник мы больше не устраивали, только в порядке живой очереди еблись. Вот так.